Зарисовки

Южный намертво впаян в твои

поднебесного цвета глаза...

© Ночные снайперы



   Нежное безмолвие снежных хлопьев. Траурный танец ледяных звёзд в колком вечернем сумраке. Сухие, измождённые ветви деревьев оголёнными нервами своих тонких запястий касаются этого свинцового неба - немой крик. Танец на грани агонии, на грани рассудка: главное - не оступиться. Им снова мнится, что всё вокруг нереально, и только это мрачное небо вторит их мыслям - скоро они точно канут в терпкое желанное безумие.

   Вместо древесного сока - битое стекло, вместо углекислого газа - молчаливый голод. Глупые хрупкие ветви - сдалось вам это небо? Наступит лето и снова укутает вас в свою нежную зелень, обогрев и покрыв наготу ощущений.

   Пряные северные ветры доносят обрывки давно отзвучавших песен, ароматы давно увядших цветов, имена давно забытых людей. Стоит ли привязываться к небу, если оно привыкло быть одиноким? И где проходит та черта, за которой уже не будет больно? От обжигающей холодом монохромной тревоги немеют чувства; глаза в глаза - я и не знала, что твои - цвета питерских туч.



                ***



Я ломал стекло, как шоколад в руке,

Я резал эти пальцы за то, что они не могут прикоснуться к тебе.

Я смотрел в эти лица и не мог им простить

Того, что у них нет тебя и они могут жить.

© Наутилус Помпилиус



   Замах. Удар. Боль. Интересно, если бы я была дальтоником, сейчас на моих костяшках зеленели бы луга? Во всём виноваты острые грани, которые нечем сгладить. Острые углы комнаты, острые слова с острого языка, острые ощущения. Эта чёртова вечная потребность в острых ощущениях.

   Проблема, вообще-то, не только в углах - сама комната слишком мала. Мала для моей любви и моих истерик. Я, словно глупая неистовая птица, бьюсь крыльями о стены, ломая свои хрупкие кости. Срывающийся крик на пределе натянутых голосовых связок - никто не услышит. Крик немого глухому.

   Говоря откровенно, я бы предпочла быть художницей: мне не пришлось бы извечно пытаться завернуть упирающиеся образы и чувства в слова, я бы смогла показать тебе свои сны. Конечно, я бы делала наброски всех своих любовников и любовниц. Но за неимением оных, а также -  таланта к рисункам на полотнах, я могла бы рисовать на твоём теле. Эскизы на шеях, зарисовки на бёдрах, абстракции на спинах - мы все своего рода художники.

   Я петляю проулками твоего города, путаясь в аквамариновых сумерках и цепляясь краями длинного пальто за чернильные тени ветвей. Знаешь, я вижу себя героиней старого французского фильма 60-х годов. Я ищу знакомый образ в каждом прохожем, обжигаясь о схожие черты.



                ***


«Я не вернусь», —

Так говорил когда-то,

И туман глотал мои слова

И превращал их в воду.

© Би-2



   В обволакивающем поля тумане я вижу лишь твой образ, по миллиметрам тканей – твои монохромно-серые, но отдающие поднебесной синевой глаза, будто дым от костров затушенных тобой сердец.

   Уголки твоего рта натягиваются, образуя ухмылку, с корнем вырывающую мои нервы.

   Руки у тебя ледяные, с чуть выступающими дорожками синеющих вен, с тонкими длинными пальцами. И когда ты касаешься разгорячённой человеческой кожи, по телу пробегает мелкая дрожь, мириадами мурашек собираясь на выступающих ключицах и засыпая где-то в районе глупо влюблённого сердца, которое пропускает пару-тройку ударов в тщетной попытке остановиться.

   А у тебя сердце подобно льдинке, аморфное, и делаешь ты больно как-то по-особенному: в один момент ломаешь кости и снимаешь кожу, но так, что хочется ещё.

   Ты недвижим, словно айсберг, но есть в тебе нечто, заставляющее трепетать. Нечто тёмное и потаённое, что принято скрывать от глаз чужих.

   Я могу быть твоей улыбкой, твоим солнечным лучом в пасмурный день...но скажи, ты станешь моим туманом?