Гора

В доме царила тишина. Не глухая ватная тишина, а тишина старого жилья, полная шорохов и поскрипываний, не всегда понятных и не поддающихся объяснению.  Светлана стояла перед винтажным трюмо в простенке между двумя окнами, расчёсывала густые, слегка вьющиеся волосы потёртым деревянным гребнем, на котором недоставало нескольких обломанных зубцов, и рассеянно поглядывала на Гору. На потемневшем зеркале, с пятнами облупившейся по краям амальгамы, радостно улыбались с овальных фотографий белозубые голубоглазые красавицы из шестидесятых, навечно поселившиеся здесь, в дедушкиной комнате.   Время перевалило далеко за полдень, и теперь солнце щедро рассыпало лучи по склону Горы. Третий день уже, с самого момента её приезда, Светлану тянуло туда, на этот крутой западный склон длинного холма, из-за которого каждое утро всходило румяное солнышко.
     Закончив расчёсываться, Светлана перехватила волосы заколкой-автоматом и удовлетворённо подёргала получившийся объёмный «хвост»  – по крайней мере, есть за что взяться. И тут же на губах мелькнула улыбка – вспомнился весёлый сосед дед Данило, который, похлопывая свою дражайшую половину по необъятной спине, с прищуром приговаривал им, тогда ещё совсем девчонкам: «Моя Мария – не чета вам, пигалицам! Возьмешь в руки – маешь вещь!», а Мария привычно добродушно сносила демонстрацию неоспоримого своего превосходства.
    Настроение от этого воспоминания  моментально улучшилось. Светлана снова взглянула в окно – на этот раз решение созрело. Почему бы и нет? Прогуляться ясным июньским вечером по давно нехоженым местам…
    Заперев входную дверь на висячий замок, она вышла за калитку, прошла по меже мимо заросшего сорняками огорода и оказалась среди густой поросли американского клёна и молодых берёзок. Оберегая лицо, пробралась к краю обмелевшего прудика. Да-а… А ведь когда-то… Дно бывшего пруда заросло камышом и всё теми же молодыми берёзками с примесью ракиты, меж ними пробивалась едва заметная дорожка. Ну что же? В путь! 
   Илистое дно, всё ещё хранящее влагу, мягко пружинило под матерчатыми тапочками на тонкой белой подошве. Когда за спиной сомкнулись ветки ракит, Светлану охватило какое-то первобытное ощущение: словно очутилась она в незнакомом глухом месте, из которого вовек не сыскать дороги домой. И воздух здесь был совсем другим: густым, плотным даже, насыщенным запахами болота и цветущего рогоза. А высоко над головой сквозь прозрачно-розоватые ветки берёз со светло-зелёными листочками пробивалось лазурное, подбелённое облаками небо.
   Миновав пруд, Светлана глубоко вздохнула: масса деревьев, даже тонких и молоденьких, создавала ощущение замкнутого пространства, которое она с детства не терпела. Теперь дорожка стала шире: эта сторона пруда выглядела даже несколько ухоженно. И подножие Горы – вот оно, рукой подать.
     Много лет – страшно даже подумать, сколько лет – назад Светка впервые шла по этой дорожке с Олей, старшей бабушкиной сестрой и неизменной своей наперсницей, знавшей самые тайные тайны её детской души – и всех Светкиных женихов, вплоть до десятилетнего возраста. И уж вовсе этому не мешала смешная разница в каких-то пятьдесят лет – это была настоящая лучшая подруга, верная и всё понимающая. Не торопясь, Светлана поднималась по утрамбованной потрескавшейся тропке, вдоль промытой недавним дождём ложбинки с левой стороны. Сперва ей хотелось взобраться на самую макушку Горы, где раньше были нарезаны огороды, а сейчас эти распаханные участки постепенно заселялись купами серебристого лоха, или «маслины», как называли этот кустарник местные старожилы. Деревца и впрямь были похожи на классическую маслину – с серебристыми узкими листьями, плотными и чуть шершавыми на ощупь, и с мелкими, отливающими металлическим блеском мучнистыми плодами. Сейчас у «маслин» была пора цветения, и Светлану прямо-таки тянуло к этому ни с чем не сравнимому сладковато-пряному аромату. И кто мог додуматься назвать «лохом»  растение с такими чудесно пахнущими цветами? Вот чудики эти классификаторы…
   С Горы открывался широкий простор – на все четыре стороны. Правда, три из них выглядели малопривлекательно: промышленные пейзажи с дымящими трубами, козловыми кранами и массивами похожих друг на друга цехов. А вот западная… На запад выходил склон Горы, и оттуда видна была вся улица – как на ладони. Дома утопали в разросшихся яблонях, вишнях и абрикосах, сквозь буйную зелень которых проглядывали шиферные крыши – обычно серые, а сейчас подсвеченные золотом уходящего солнца. С такого расстояния в прозрачном июньском воздухе, полном бьющей толкачики мошкары, всё представлялось игрушечным – и в то же время неправдоподобно ярким и чётким.
   Светлана присела на траву, подставив ещё не загоревшие ноги солнечным лучам. Это было их место – её и детских её друзей, с которыми росла чуть ли не с рождения.  Сюда убегали они, как в какой-то волшебный мир, скрытый от посторонних – и в то же время видимый всему свету. Закрыв глаза, откинулась спиной прямо на траву. Рядом, совсем близко, у самого лица поплыл непередаваемый аромат тимьяна. Правда, здесь его называют чабрецом, но свойства этой незаметной серебристо-серенькой стелющейся травки с невзрачными бледно-сиреневыми цветочками от смены названия не ухудшались. Светлана, не открывая глаз, протянула руку на запах, и в пальцах у неё оказалась чуть колкая хрупкая веточка чабреца. Надышаться этим ароматом – пожалуй, и жизни не хватит…
     «А помнишь, –  вдруг прозвучал в её голове тонкий, очень знакомый голос, – помнишь, как вот на этом самом месте вы с Лариком делали секретики? У неё была большая стеклянная бусина под кусочком плексигласа, а у тебя – ракушка, маленький перламутровый кусочек Чёрного моря под донышком бутылки зелёного стекла... А там, помнишь, где сейчас совершенно неуёмно разрослись маслины, Андрюшка, племянник вашего соседа, подарил тебе очаровательный крохотный сундучок из какого-то серебристого сплава?» Светлана помнила. Секретики – это была их детская страсть с Ларисой. Чего только не скрывает в своих недрах эта старая Гора – помимо мела и глины! Десятки больших и малых тайничков, заботливо выстланных фольгой от шоколада  и  прикрытых непременным кусочком стекла. И самые чудесные секретики – стеклянные шарики с карьера, Бог весть какими судьбами туда попавшие, преломлявшие солнечные лучи в настоящую карманную радугу, которая всегда с тобой, и таинственные «чёртовы пальцы», которые оказались просто окаменевшими моллюсками-блемнитами. Андрюшкин же сундучок был настолько хорош, что встревоженная мама сходила к соседям на предмет выяснения правомочности такого благоприобретения, и когда статус его был подтверждён, пунцовая от радости Светка побежала хвалиться Ларику первым «самым настоящим подарком» своего воображаемого рыцаря. А тоненький голосок продолжал звучать: «Помнишь?.. Помнишь?.. Помнишь?..»
   Светлана прислушивалась к этому голосу. Конечно, она помнит. Для того и пришла она в свой маленький детский мирок – оживить что-то, начавшее размываться, как подмокшая акварель. Лёжа с закрытыми глазами, ощущала тепло старой Горы, расслабляющими волнами окутывающее тело. Сухие травинки небольно покалывали кожу сквозь тонкий шёлк летнего платья… Тишина и покой словно лились в душу, наполняя её новыми силами. Открыв глаза, Светлана увидела над собой удивительно глубокое небо без единого облачка. Приподнялась, отряхнула платье от травинок. Солнце почти скрылось за противоположным длинным увалом, и теперь долгая тень от него достигла подножия Горы, погрузив улицу и дома в лёгкий сумрак. Пора было возвращаться туда, в реальную обыденность. Светлана вздохнула и, не обернувшись напоследок, шагнула на тропинку, бегущую вниз по склону.    Маленькая Светка, улыбаясь и вертя в пальцах оброненную веточку чабреца, ласково смотрела ей вслед.