Благие намерения

    Жалобу написал наш акушер – гинеколог, заведующая родильным отделением Зоя Петровна, женщина хоть и предпенсионного возраста, но вполне активная. Вот уж не ожидал… Хотя, кто, скажите, работает и ждет,  что на него напишут жалобу. Это ж не премия. Вряд ли такие найдутся.
       Вот и я не ждал. Работал себе спокойно пять лет хирургом. Нет, спокойная жизнь надоела. Не хирургия… Надоело заниматься разной мелочевкой, оперировать только под местной анестезией, а по каждому серьезному случаю выпрашивать анестезиолога в горздраве. Да еще думать: дадут – не дадут, приедет – не приедет, а если приедет, то когда. Захотелось мальчишечке больших операций, захотелось тяжелых больных чуть ли ни с того света вытаскивать… Д-а-а… Недаром говорят – благими намерениями вымощена дорога в ад. Похоже, это как раз про меня. Хотел как лучше, а получилось…

      Главный хирург города, заведовавший отделением в центральной городской больнице, где я подрабатывал анестезиологом, позвонил совершенно неожиданно:
       - Тебя в том месяце у вас ночью на наркоз вызывали? – без особых церемоний взял он быка за рога.
       Я поначалу растерялся.
       - Какой наркоз, Владимир Дмитриевич? Я уж полгода как анестезиологом не работаю. Анестезистки нет… Из препаратов один эфир и фторотан… «Полинаркон» пятьдесят седьмого года выпуска, с армейских складов списан был… На нем же дозировать невозможно. Трубки интубационные все одного размера… Катетеров подключичных две штуки осталось, и те один и четыре… А здесь ведь и дети есть…
       Я бы мог еще долго перечислять, чего у меня не было для нормальной работы анестезиологом, прежде чем перейти ко второй части Марлезонского балета – подведению базы под свое желание остаться хирургом, но шеф быстро прервал мои горестные словоизвержения, как будто даже обрадовавшись:
       - Это хорошо… - в раздумье, немного растягивая слова, начал он. - То есть… ты официально анестезиологом не числишься и денег не получаешь?
       - Нет, конечно…
       Он подумал  и, словно спохватившись, продолжил:
       - А почему ты тогда у нас дежуришь? Мы же с тобой на той неделе вместе дежурили... Ты наркоз давал женщине с ущемленной грыжей, я оперировал…

       Это действительно было, и дежурили мы вместе, и оперировали, считай, вместе.
       - Так я у вас только на дежурствах анестезиологом и подрабатываю. Внешний совместитель… У вас и анестезистки грамотные, и оборудование - грех жаловаться. И препараты на выбор, что пожелаешь… Я, когда здесь работал, у вас даже подворовывал, - зная и совершенно не опасаясь своего первого учителя, у которого проходил интернатуру по хирургии, открыто заявил я. - Здесь же, - имея в виду свою больницу, - ничего не было. Сколько можно ждать? Пока в тюрьму не загремлю из-за того, что ничего нет. Я докладные главному врачу писал, заявки делал, ждал… Потом плюнул. Заявление написал, а у вас еще подрабатываю. Здесь я только хирург.
       Владимир Дмитриевич немного помолчал.
       - И все же - тебя в своей больнице приглашали на наркоз ночью? Дату точно не знаю. Где-то в середине прошлого месяца…

       Все это я, конечно, помнил. Приглашали, еще как приглашали. Наша заведующая роддомом часа в два ночи орала в телефонную трубку так, что у меня из трубки разве что ее слюни не летели. У нее женщина в родах… Разродиться не может… Нужно кесарево, ну, и анестезиолог, соответственно. Причем, немедленно…

       Она, похоже, запаниковала не на шутку, потому что адекватно не воспринимала никаких доводов: ни то, что я уже полгода не работаю анестезиологом, о чем она, кстати, прекрасно знала и уже анестезиолога с анестезисткой из города со своими препаратам приглашала; ни о том, что нужных трубок интубационных нет; ни то, что препаратов для наркоза, кроме эфира, который роженицам противопоказан, тоже нет.
       Бессмысленная громкая дискуссия, разбудившая всех моих домочадцев, так и окончилась ничем. Я все же посоветовал не терять времени, а вызвать анестезиолога из города, или прокесарить под местной анестезией. Вот здесь я готов, хоть сейчас приеду, если скорую за мной пришлют – ночь, все-таки. Не ответив на последнее предложение, Зоя Петровна положила трубку. А я, не дождавшись скорой, завалился спать.
       Утром я все же поинтересовался ситуацией в роддоме, что-то меня грызло внутри. Вроде и не виноват, а все равно как-то неправильно… Женщина, слава богу, разродилась самостоятельно, но вот ребенок какую-то травму получил. Плохо, конечно, но хоть живы.
       А еще через сутки ребенок умер.

       С Зоей Петровной по работе я особо не пересекался, виделись издалека на расширенных планерках, поэтому никаких претензий из-за этого случая лично я в свой адрес не слышал. Главный врач, похоже, тоже был не в курсе, хотя смерть в отделении случай не ординарный и вроде бы должен разбираться на КИЛИ (комиссия по изучению летальных исходов). Но – нет, не было…  Может еще время не подошло?

       - Было такое, - осторожно ответил я,  - на кесарево приглашали, но женщина потом разродилась.
       Про смерть ребенка я решил промолчать.
       - Я не пошел, естественно. Да если б и пошел, мне и помочь-то роженице все равно нечем было. Я уж полгода наркозы не даю, даже внутривенные. Акушеру все подробно рассказал. Она должна была из города анестезиолога вызвать, как и раньше…
       - Ага, вызвала, - со злой досадой, которая чувствовалась даже по телефону, ответил шеф. – Жалобу она на тебя в облздрав написала, вроде как отказался наркоз давать.

       Я просто онемел, а сердце рухнуло куда-то к пяткам – ни х… себе. Отказался!.. Да как отказался!? Не мог! Просто не мог! Физически, юридически, морально, материально, как угодно… Просто не мог!.. И все об этом знали – и заведующая роддомом, и главный, и в горздраве наверняка знали - мы же анестезиолога на себя за полгода не раз вызывали.
       Ну, дал бы я наркоз эфиром – ничего другого нет, а она возьми и умри, ребенок-то уж точно бы не раздышался, что скажут? «Какой наркоз?» - скажут компетентные органы. «Ты же даже не работаешь анестезиологом!». «Ты что, не знаешь,  что эфир нельзя в этом случае применять?» - скажут акушеры и анестезиологи в области. Или постовая сестра, которую я брал вместо анестезистки на наркозы, дозы перепутает, как было разок с реланиумом? Я ведь за это тоже отвечаю. Тут уж точно тюрьма!.. Хотя, и там тоже тюрьма…

       Шефу на мои переживания было глубоко наплевать, и он довольно резко продолжил:
       - Короче… В пятницу коллегия облздрава по разбору. Начало в десять. Мне Кузнецов дал команду вместе с тобой поехать. Твой, говорит, кадр, ты и разгребай. - Потом, очевидно представив мое состояние, немного смягчился. - Ладно… Разберемся… Там не только тебя пытать будут. У нас месяц назад акушеры влетели… У них вообще роженица погибла. Их тоже повезем. А может и из других городов кто будет?..

       Я переваривал новость часа три. Сидел и перебирал все с самого начала. Как я захотел подвинуть нашу слабенькую хирургию немного вперед, как уговаривал врачей поучиться на анестезиолога, а потом решил сам проспециализироваться, раз никто не хочет, как начинал, как воевал, как отчаивался, как отказывался… Все… все… все…
       Хотел как лучше, а получилось… Надо было работать спокойно, как все… Или уехать куда-нибудь… Что, на горбольнице номер семь свет что ли клином сошелся? Ведь давно уже собирался…
       Потом пошел к главному врачу.

       Наш главный, Валера Миронов, терапевт по специальности, был немного младше меня, а главным стал как раз, когда я собирался на специализацию. Его предшественник, хирург, совмещавший в отделении, незадолго до этого уехал в город и стал работать травматологом в городском травмпункте. Поиски нового главного затянулись. Из наших командовать заштатной больницей никто особо не рвался. Во всяком случае, так казалось. Заведующий горздравом, Кузнецов Михаил Андреевич,  тот самый, который отправил вместе со мной на коллегию моего шефа, в очередной свой приезд, пошептавшись с Валерой не больше пяти минут, представил его как нового главного врача.

       Может не было у Валеры хозяйственной жилки, может не успел он связями нужными ни в Администрации поселка, ни в управлении разреза, ни в горздраве обзавестись, поэтому и не получилось тогда у нового главного с анестезиологической службой.
       Кузнецову что важно было, когда он Валеру на главенство уговорил? Дырку заткнуть. Как это больница без главного врача?! Вот он и заткнул, как и кем смог. А денег на оборудование подбросить, или кадрами помочь?.. Это совсем другая история, не обязательная. Мало ли что кому вздумается? Бюджет, он же не резиновый… А город большой, и больниц в нем много.

       Валера, похоже, о предстоящей коллегии уже знал и еще до того, как я дошел до ночного разговора с Зоей Петровной, нетерпеливым жестом остановил меня и заговорил сам. Из его сумбурной и многословной речи я понял, что ему очень нравится и хочется работать главным врачом. Он уже разобрался, как надо управлять больницей. Он уже обзавелся необходимыми связями среди сильных мира сего. И, если коллегия, ничем  не отразится лично на нем, он уж постарается и оборудование новое для наркозов закупить, и анестезистку найдет – кстати, есть тут одна на примете, и даже подумает об открытии реанимации на три койки. Три койки, как он считает, для нашей больницы вполне достаточно.
       Единственное, что надо для воплощения в жизнь его грандиозных планов, это мне принять весь огонь на себя. Проще говоря, лечь грудью на амбразуру, как Александр Матросов. Не в буквальном смысле, конечно. Просто, надо как-то нивелировать роль администрации больницы в неудачах с анестезиологией. Не выдвигать на первое место недостаток материальных ресурсов, не говорить, что ни хрена нет, что было чистой правдой и основной причиной моего решения, а сказать, ну, например, что я понял, что служить двум богам сразу – хирургии и анестезиологии – нельзя, что я сам выбрал хирургию и поэтому ушел из анестезиологии. О, как заворотил. И уж ни в коем случае не упоминать, что горздрав тоже был в курсе всех проблем…

       Ё-к-л-м-н… Я почти как в разговоре с главным хирургом по телефону, когда узнал о жалобе коллеги, выпучил глаза и открыл рот. И когда же он такую речугу заготовил? Или это экспромт, родившийся в экстремальных условиях? Да-а-а … Угроза увольнения с поста главного тот еще экстрим… Особенно если должность, как оказалось, очень нравится.

       Я пообещал. Правда, понял, что сейчас еще на одного товарища в больнице у меня стало меньше.
       Валерий Леонидович, чтобы подсластить пилюлю моего разочарования, пообещал в пятницу выделить больничный «Рафик», который увезет меня рано утром в город, где я пересяду в горздравовскую «Волгу», а вечером заберет обратно. И на том спасибо. Добираться поздним вечером из города в поселок было весьма проблематично.

       В облздраве, в ведение которого попал по распределению, я был всего один раз, когда устраивался на работу. Причем с приездом опоздал на целый месяц – должен был выйти на работу первого августа, а вышел тридцатого.
       В июне, когда я сдавал госэкзамены, у матери в брюшной полости появилась какая-то опухоль, про которую она мне не сказала ни слова, чтобы не отвлекать. Когда экзамены были успешно сданы, а красный диплом в кармане, она уже лежала в больнице на обследовании – были какие-то заморочки с диагностикой. Пока разобрались, пока прооперировали, я все время был рядом, даже ночевал несколько раз в больнице после операции. Благо доктора в отделении, узнав, что я врач, пусть пока и не практикующий, отнеслись к моему пребыванию рядом с матерью с пониманием и препон в этом не чинили. Санитарок у них, как и везде, не хватало.

       Словом, когда все домашние проблемы остались позади, время уже ушло. Да еще  я целую неделю не мог уехать – не было билетов на поезд. Заканчивался летний отпускной сезон и все курортники с южных морей устремились по домам, а наш городок принимал только проходящие с юга в Сибирь поезда. Наконец повезло.
Приехал я, конечно, к шапочному разбору, когда все врачебные вакансии для молодых докторов в областном центре, да и других крупных городах были уже заняты добропорядочными, приехавшими вовремя,  выпускниками. В отделе кадров облаздрава, сначала здорово попеняв мне за столь длительное опоздание, куда-то долго звонили, что-то уточняли, потом все же нашли свободное местечко хирурга в одном из небольших городков в самом центре области.
       Но это было еще не все. Оказалось это свободное хирургическое место не в самом городе, а в поселке, из которых, собственно, и состоял этот шахтерский край. Разрез или шахта – вокруг или рядом поселок. Несколько поселков бок о бок – вот вам и город, но совсем не похожий на мой родной, стоящий на Волге.
       До поселка и своей будущей больницы с огромным чемоданом в руках, где добрую половину места занимали книги, я добирался еще целые сутки.
    

 За длинным столом с уютными полукреслами в небольшом, но неожиданно вместительном зале расположились десятка полтора представительных мужчин и женщин от среднего до очень зрелого возраста. Молодых среди них не было. Это и понятно - руководящий орган, а молодые руководить не могут. Они могут только все портить и проблемы другим создавать, как я, например. Эти люди, как я думал в основном главные специалисты и медицинские эксперты, и должны будут решить мою судьбу.
       Единственной молоденькой среди них была секретарша, расположившаяся вместе со своими бумагами за отдельным столиком.
      Несмотря на столь многочисленную авторитетную комиссию, ее члены абонировали только половину массива стола – таким он был длинным, расположившись подальше от виновников «торжества». Под виновниками я имею в виду себя и подобных мне разгильдяев, которых набралось около десятка и скромненько пристроившихся в конце зала на простых стульях совершенно не живописной, испуганной кучкой. Прав был шеф, здесь были проштрафившиеся и из других мест. Я был самым молодым из всех.
       Вторая половина стола, обращенная к нам, была пуста. Наверное, никто из членов комиссии не хотел сидеть рядом со штрафниками. Только у торца покрытого зеленым сукном стола стояли четыре стула, которые пока никто не занял.

       Напротив этих стульев за другим концом стола на внушительном с широким сиденьем и удобными подлокотниками кресле, сидел заведующий облздравотделом, Николай Николаевич, которого я увидел впервые. Его спокойный и уверенный взгляд, стройная, несмотря на возраст фигура, раскрепощенная поза за столом, даже белоснежная рубашка и элегантная пиджачная пара из однотонной серой ткани в мелкую полоску с галстуком в тон, подчеркивали, что это человек облеченный властью, причем не малой. Незадолго до начала коллегии Владимир Дмитриевич шепнул мне, что руководить областным здравоохранением, сидящий сейчас в кресле человек, пришел из обкома партии, где несколько лет проработал инструктором, хотя по образованию действительно врач. Думать, как врач попал в обком КПСС, можно было долго и предположить всякое. Но мне было не до этого.

       Волновался ли я? Не то слово! Это было что-то сродни панике. Все многочисленные заранее заготовленные, как мне казалось, аргументированные и правильные ответы на возможные вопросы, которые я раз за разом прокручивал в голове, пока мы два часа тряслись на старенькой «Волге», куда-то испарились. Я, затравленно, как и большинство сидящих рядом со мной людей, посматривал по сторонам и думал только об одном: «Быстрей бы уж…».

       Первыми к столу пригласили приехавших с нами четырех акушеров-гинекологов, как раз по числу мест на этой облздравовской Голгофе. У них умерла роженица. Собрали всех, кто хоть когда-то, как-то смотрел или, наоборот, должен был, но не смотрел, больную – врача женской консультации, заведующую, врача, что вел роды, заведующую роддомом. Словом - всех. Что анамнез отягощен было ясно с самого начала, да они и сами не скрывали, но почему женщину пустили в роды, а своевременно не прокесарили, было не понятно. Пытались разобраться – кто сильнее виноват.
       Я не большой знаток в акушерстве, поэтому особо в тонкости не вникал, думал о своем, судорожно пытаясь вспомнить ответы на самим же придуманные вопросы. И вдруг… я словно выпал из действительности и мысли мои побежали совершенно в другую сторону. Я больше не слышал ни вопросов членов коллегии, ни ответов своих коллег.

       Почему это Зоя Петровна глубокой ночью вдруг стала так страстно мечтать о кесаревом сечении? А что, раньше об этом нельзя было подумать? Прогнозирование возможного исхода родов никто не отменял. Да и роды, конечно, могут быть стремительными, но только не в этом случае, раз женщина разродиться сразу не смогла. Роды затянулись… Почему? Слабость родовой деятельности?.. Узкий таз?..
       Вопросы множились, ответов на них не было. Мне, дураку, надо было перед коллегией хотя бы историю родов почитать. Стоп! А почему она не главному нажаловалась, да и мне претензии открыто не высказала, раз считала, что я виноват, а сразу в облздрав? Может у самой рыльце… Может она сама что-то накосячила, как вот эти… и решила стрелки перевести? У нас ведь как - кто первый написал, тот и прав. Поэтому-то в больнице до последнего ничего не знали, разбора не провели. Не буду утверждать, но очень... очень похоже на правду.

       К действительности меня вернул только звук отодвигаемых стульев, когда измочаленные до последнего акушеры, получившие свою щедрую   порцию наказания, выходили из зала. Потом пригласили меня.
       Все мысли, только что бешено крутившиеся в моей голове, легко испарились, когда я уселся на стул у торца стола. Ладони моментально вспотели и я непроизвольно, совершенно не думая о том, как это выглядит со стороны, вытер их о колени.

       Николай Николаевич, рассерженный и еще не отошедший от предыдущего  душещипательного разговора, хмурясь, поглядывая краем глаза в листок бумаги перед собой, по-видимому, в ту самую жалобу, вкратце рассказал членам коллегии, что я отказался дать наркоз роженице, которая в этом крайне нуждалась. Новое упоминание о роженице, когда еще от старого, закончившегося так печально, не все отошли, вызвало волну возмущения. Во всяком случае, негодующий гул я услышал отчетливо и от этого еще больше потерялся. Когда мне стали задавать вопросы, я просто заблеял прерывающимся голосом что-то невразумительное, но начало своей «речи» помню отчетливо:
       - Всю свою жизнь я проработал хирургом…
       В рядах медэкспертов вдруг колыхнулось оживление, послышался даже легкий смех, сменивший недовольный ропот - надо же, от горшка два вершка, а туда же - «всю жизнь…».
       Одна из женщин, наверное, самая сострадательная, своим вопросом помогла мне собраться.
       - А сколько же Вы работаете? И почему хирургом? Здесь, как я поняла, речь идет о наркозе…
       - Шесть лет, - пока еще жалобно ответил я, а потом махнул на все рукой и уже более решительно рассказал, как захотел продвинуть хирургию, как проучился на анестезиолога, и как полгода назад отказался.
       Та же женщина, похоже, единственная, кто хотел действительно разобраться, а не искать виноватого, не обращая внимания на хмурые брови своего начальника, снова задала неудобные для коллегии вопросы:
       - Так Вы вообще не анестезиолог? - как-то с удивлением посмотрела на меня. - А почему оставили эту специальность?

       Я мог сейчас рассказать все о своих проблемах с обеспечением аппаратурой, препаратами, об отсутствии анестезистки, и, думаю, оказался если не оправданным, то хотя бы не так сильно битым. Но… говорить об этом было нельзя. Я вовремя вспомнил свое обещание главному. А уж ссориться с горздравом вообще в мои планы не входило.
      - Я со школы хотел стать хирургом… Мое решение учиться на анестезиолога было ошибочным… - и замолчал.
       Что еще говорить? Вроде меня услышали…
       Как я ошибался.

       Сострадательная женщина вопросительно посмотрела на своих коллег:
       - Если он не анестезиолог, о чем вообще тогда разговор?
       Лучше бы она промолчала и не пыталась заступиться за человека, судьба которого была уже решена самым главным врачом-коммунистом области. Николай Николаевич буквально взорвался. Похоже, он однозначно считал, что раз попал на коллегию - значит виноват. Коммунистические гены, наверное…
        - Вы что такое говорите!? Врач отказал в помощи больному! Понимаете? Он клятву Гиппократа давал, а для оказания помощи, когда его позвали, не пришел.
       Тяжелым взглядом он посмотрел на всех присутствующих членов коллегии, пытаясь понять их настроение и отношение к своим словам. Они реагировали по-разному. Кто-то откровенно преданно смотрел ему в глаза, но были и такие, правда, в меньшинстве, кто смущенно поглядывал в сторону, или с повышенным вниманием что-то чиркал в листах бумаги, разложенных перед каждым экспертом, словно не разделяя его позицию. Заведующий облздравом, все больше раздражаясь, понимая, что что-то идет не так, продолжил:
       - Хорошо… Пусть не наркоз… Случай тяжелый? Тяжелый! А в реанимации никто отказать не может! - И словно печатая буквы, и вдалбливая их в бестолковые головы, чуть не по слогам произнес. - Врач любой специальности не имеет права отказать в реанимации нуждающемуся. Это, надеюсь, все понимают?
       Все молчали.
       И тут черт меня дернул:
       - А кто там в реанимации нуждался? Я предлагал прийти, помочь  прокесарить под местной. Мы же делали раньше (Тут я промолчал, что было это всего раз, и тоже в критической ситуации, но кончилось все, слава Богу, благополучно. Да и не с Зоей Петровной я тогда работал). Отказались… От меня только наркоза требовали…
       Лучше бы промолчал…

        Николай Николаевич уставился на меня как на букашку, позволившую себе невозможное – усомниться в его словах. Потом, видимо решив, что с убогого взять нечего, совсем другим тоном, уставшим и беспристрастным, демонстрирующим свое пренебрежение, обратился к моему шефу, которого, похоже, хорошо знал лично, поскольку обратился на «ты». Обо мне он говорил только в третьем лице, как будто меня тут не было.
       - Владимир Дмитриевич, он тебе нужен? Может его диплома лишить?
       Шеф, немного побледневший после моей реплики о реанимации и слов заведующего о дипломе, встал и с трудно даваемым спокойствием сказал:
       - Нужен. Как к хирургу у меня к нему претензий нет.
       - Ладно, - решил смилостивиться большой начальник. - Лишишь его совместительства, оплачиваемых дежурств… Выговор объявишь…

       Вот вам и коллегия с ее коллективным решением... Он один во всем досконально разобрался и уже все решил. Остальные скромно промолчали. Ни о каком голосовании, ни в случае с акушерами, ни со мной речи даже не шло. Это точно не суд присяжных…

       Интересно, как это главный хирург мне выговор объявит, если я в другой больнице работаю и он мне начальник номинально. Да и вообще, его должность на общественных началах. Я злорадно заулыбался в душе, хотя мину скорчил полную раскаяния. Если сказать сейчас об этом – точно с работы выгонят и диплома лишат. Гусей дразнить не стоит. Я начал оживать, понимая, что отделался с одной стороны легко, а с другой… Да что с другой?..
       Время такое было.

       Меня действительно лишили оплачиваемых дежурств и совместительства на полгода. Видимо пришел какой-то приказ из области, а обрадованный Валерий Леонидович, что для него так все благополучно закончилась, быстренько продублировал его. О своих обещаниях по реорганизации анестезиологии он не вспоминал, а я и не напоминал, поскольку насмерть обиженный, завязал с анестезиологией навсегда.
       Только мой шеф, главный хирург, которому я бесконечно благодарен за все, опять поддержал меня. Буквально через две недели он выбил мне путевку на четырехмесячную специализацию по хирургии, так что все мои наказания остались за скобками. Когда я вернулся, об этом случае все уже забыли, даже главный врач, несмотря на свой же приказ, и я снова совмещал и дежурил. А Зоя Петровна к тому времени уехала куда-то в Подмосковье, то ли работать, то ли как пенсионер. А может и следы заметала? Я не уточнял.

       Кстати… Через несколько лет, когда строгий Николай Николаевич уже стал пенсионером, на очередном усовершенствовании по хирургии, которых на моем пути было десятка два, после лекции по медицинскому праву, я, ненадолго задержав лектора, рассказал ему свою историю с просьбой дать ей правовую оценку. Виноват ли я? Как я должен был поступить? Правильно ли меня наказали?
       Ответ был ожидаем. Подспудно я всегда был в нем уверен, и лектор, который по роду профессии разбирался в разных медицинских юридических тонкостях, только подтвердил его.
       Моей юридической вины в рассматриваемом случае нет. Разбор был проведен необъективно. Наказан я был несправедливо.
       Меня это вполне устроило, лучше сказать - морально успокоило, хотя иногда возникали дурацкие мысли – а не подать ли на врача-коммуниста в суд за неправомочное предвзятое судилище?

       Шучу – шучу…  Самому смешно…