Заговорённый

Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.


Поезд, переполненный фронтовиками, шёл на Восток. На каждой станции победителей встречали счастливые люди, в их руках были цветы, гремели оркестры; «Мы победили!» - неслось из динамиков, и для всех не было более желанной вести в эти майские дни.


 Мы едем домой! Закончились наши страдания и мучения; впереди мирная жизнь без крови и смертей, бессонных ночей и разбитых дорог, холода и голода.
 

Игоша вышел на полустанке небольшого городка. Отсюда до села, где он жил, было двадцать вёрст. Всего двадцать вёрст отделяли его от родительского дома, от старенькой мамы и от зазнобы Вареньки. Он поспешил найти попутную машину или подводу, но дежурный по станции сказал, что до утра транспорта не будет.


В пивной, куда Игоша зашёл, было сильно накурено, пахло дрожжами и потными портянками. Очередь была не большая состоявшая в основном из фронтовиков-инвалидов. Он присел на свободное место, сдул пенную шапку с кружки и стал слушать рассказ словоохотливого завсегдатая:


- Идёт он, значит, мимо кладбища и слышит из-под земли голос доноситься:
- Мужик, отдай мне свои сапоги. Ножки мои замёрзли, под землёй ой, как холодно.
 Мужик обомлел и хотел дать дёру, но сапоги как будто приклеились к земле, никак нельзя их было оторвать. Как умудрился он выскочить из сапог и прибежать сюда, объяснить он не смог…, вот на этом месте сидел…, босой, бледный, крестился и бубнил:
- Прости меня, Господи, грешного…


А на той неделе ещё страшнее было: мужику два покойника зубы повытаскивали. Один держал его, а другой орудовал железными клещами, приговаривая:
 - Золотишко во рту прячешь? От нас не утаишь…


Игоша слушал, улыбался и неторопливо тянул пиво:
- Что-то мертвяки у вас совсем распоясались…, шалят, проходу людям не дают.


- А то и шалят, что кладбище рядом. С тех пор как похоронили на нём пленных немцев, так лучше не ходи мимо. Немцы здесь дорогу мостили, ну и, конечно, больные и слабые умирали; тут их и клали, выделив место. А нашим покойникам видно это не понравилось, вот они и пакостничают, мстят…


- Вот вы - взрослые люди, а верите во всякую дурь. Один пропил свои сапоги, другой в драку ввязался и остался без зубов, а покойники виноваты, - усмехнулся Игоша.


- Может, сам прогуляешься по кладбищу, коль ты такой смелый?


- Не только прогуляюсь, а с удовольствием там заночую, мне всё равно до утра перекантоваться где-то надо. На фронте я не раз смерти в глаза смотрел, товарищей похоронил больше, чем жителей в вашем городке. Дошёл до самого фашистского логова и не одной царапинки не получил - заговорённый я. Когда уходил на войну бабка меня заговорила и от пули свинцовой, и от штыка германского, и от порчи неизбежной, и от беса полудённого…


Луна была полная, было светло как днём, и Игоша быстро нашёл кладбище. Он расположился под раскидистым кустом сирени, на могильном бугорке расстелил скатёрку, открыл ножом банку тушёнки, отрезал ломоть хлеба, почистил лук и стал есть. Насытившись, он хотел встать и размять затёкшие ноги, но не смог…, его кто-то тащил сзади за шинель, увлекая под землю…


Уже в полдень Игошу обнаружили местные жители.  Он лежал среди могилок бездыханный, завалившись на бок, а на его остывшем лице ещё были заметны следы пережитого ужаса.


Приехавший участковый милиционер объяснил, что, скорее всего, Игоша не смог подняться на ноги потому, что воткнул нож в шинель, крепко пригвоздив её к земле, и его сердце не выдержало чудовищного аффекта…