Плохой актер

Виктор Павлович Каноров, режиссер драматического театра, бродил по залу в неприятном нетерпении. В нетерпении, потому что Виктор Павлович хотел, как можно быстрее начать показ артиста и в предвкушении творческого процесса переживал. Неприятным же нетерпение было потому что актера, который должен был сейчас показываться, Виктор Павлович считал откровенно плохим. "Слабый он актер, где - то я его видел и помню что слабый, ну, да где же он?!", - Виктор Павлович сел за режиссерский столик и стал нервно и словно не замечая того включать и выключать лампу. 

В это утро Вениамин Львович Яковлев легко проснулся, бодро поднялся и быстро собрался. Предстоял показ в театре, день обещал быть ответственным. Текст он знал назубок и вообще был в себе уверен. Добравшись до театра, Вениамин Львович спокойным шагом направился в зал.
- Здравствуйте, Виктор Павлович! 
- Доброе утро, как вас... извините...
- Вениамин Львович.
- Ну, не будем терять времени, прошу на сцену, Вениамин Львович.   

Проходя за кулисы, Вениамин Львович ощутил некоторую слабость в теле, особенно в ногах, но он не придал этому значения. Уже за кулисами закружилась голова, списав это на естественное волнение, Вениамин Львович был мобилизован хорошо показаться. Вдруг потемнело в глазах: "Господи!", - мелькнуло в голове актера. Но решимость и настрой не предлагали других вариантов кроме как идти и показываться.

Виктор Павлович усевшись за столик, включил лампу и окинул сцену привычным деловым и внимательным взором. Сколько уже лет вот так он смотрел на эту священную площадку, где должно проистекать великое, светлое, развивающее, ну или хотя бы развлекающее. За семнадцать лет в этом театре Виктор Павлович видел на этой сцене многое: провалы, грандиозный успех, равнодушие публики и прессы к тому что на этой сцене он с таким воодушевлением ставил, всякое было. Режиссер выключил лампу, тут же включил и опять выключил. Посидев с полминуты так, он вышел из - за столика и пройдя сел на третий ряд. "Ну что же он? Чего не начинает?"

У Вениамина Львовича закололо в боку, где - то в районе печени, да так закололо, что он схватившись за живот согнулся и застонал. Ноги ослабли окончательно. "Хоть что, а покажусь. Покажусь!", - шептал себе актер. Пора было выходить, монолог требовал яркого, энергичного выхода. Стало тяжело дышать и тут новая боль навалилась на Вениамина Львовича, вываливаясь на сцену, он успел подумать что это болело сердце.
"Ну наконец - то, выкатился!", - Виктор Павлович снисходительно свил руки на груди. Вениамин Львович шагал по сцене широко, напористо, как того требовал монолог, но ступая он все время заваливался куда - то на бок, выравнивал положение тела, вновь ступал и вновь заваливался. Подводила к тому же шея, она как - будто онемела, а дышалось с каждым шагом все труднее. 
"Вышел энергично, мог бы и без выхода, ну что, скорей бы начал говорить". Режиссер с возрастающим вниманием вглядывался в происходящее на сцене. "А шагает то интересно, должно быть вжился".
"И вот стою я здесь, но что - же будет даль... ше", нормально закончить слово помешало буквально упорхнувшее из легких дыхание. Понимая, что испытывает сложности, Вениамин Львович упрямо продолжал: "Как сложится теперь судьба моя? Казнят сейчас, или проклятой фальши придется мне еще хлебнуть, душой моля...", - актер расстегнул верхнюю пуговицу рубашки: " О том лишь, чтоб она не ужаснулась, поверив проклинаниям таким, о том лишь, чтоб она мне улыбнулась, поняв: "Как все несправедливы с ним!"" 
"А смотри - ка верит хорошо, темпераментный какой, нет в самом деле он не так уж плох!" Режиссер расположился в кресле расслабленно, почти по зрительски.
"Я дрался за нее, люблю на веки...", чуть не упав, Вениамин Львович оправдал этот незапланированный маневр органичным движением тела: " Люблю, как только любят на Земле. И погибая, я", - поперхнулся, " воскликну: "Человеки! Как можно бить любовь светящую во тьме!!", - болело сердце, очень болело в солнечном сплетении, наконец, опять стало темнеть в глазах.
"Молодец! Как выдал, а говорили слаб, нет, он не слаб, просто у человека не было своей роли!", - Виктор Павлович, ободренный положительным впечатлением от артиста, развалился в зрительском  кресле, вальяжно раскинув руки через соседние места. 
Свое сердцебиение Вениамин Львович глухими ударами ощущал в ушах. В глазах до паники часто темнело, ко всему прочему актера пронзила резкая головная боль. По сцене Вениамин Львович перемещался весьма своеобразно, его влекло куда - то в сторону, но усилием воли он все время проделывал обратное движение, так и метался туда - сюда. Жесты были несколько дерганы, но как ни странно все это совпадало с рефлексирующей драмой переживаний его героя.   
"Погибну! Знаю то! Но нет, не слаб, не сломлен! Я умираю за земную, за Любовь, и понимая что казнят, приговоренный, я знаю что не зря прольется кровь!" 
Вениамин Львович весь замер и словно что - то поняв, обдал зал умным, даже мудрым взглядом смирения перед судьбой. Его повело вправо, потом отбросило назад, он немножко вскрикнул, чуть простонал и медленно, не роняя достоинства, осел на сцену.
"Браво! Какая умница! И прост, и искренен и так непосредственен. Хорошо, хорош. Ну, вот мне и герой!"

Все было ясно, Виктор Павлович поднялся, хотел было обратиться к актеру, но тот лежал неподвижно. Виктор Павлович вдохновленный работой Вениамина Львовича пошел по залу, в голове кружились картины предстоящих спектаклей, чувство рождало мысль, много мыслей! "Однако чего же он не встает? Ладно. Пусть полежит, пусть привыкает ему теперь здесь работать, творить, играть". 
Виктор Павлович положил в рот жевательную конфету, и расправил и без того гладкий пиджак.

Вениамина Львовича хоронили через три дня, как члена труппы.