Афган над Яузой рассказ

АФГАН НАД ЯУЗОЙ                Рассказ
Свою «пайку» афганского пекла я получил сполна еще в самом его начале. Нам было особенно трудно оттого, что мы были первыми: и быт наш  был неустроен, и домашние проблемы мозги проедали. Нас-то не спрашивали: хочешь — не хочешь, можешь — не можешь. Никаких медкомиссий, собеседований — 48 часов на рассчет и вперед, на Ташкент, а там получишь пистолет, новое предписание и — здравствуй, Кабул. Нередко семьи приходилось оставлять без квартир и практически без денег, успев оформить лишь денежный аттестат.
Но было у нас тогда и определенное преимущество: учиться воевать нам довелось практически одновременно с «духами». В те первые годы по-настоящему организованных воинских формирований у душманов почти не было. Хотя уже к концу 1980 года в разведсводках замелькали так называемые фронты моджахедов — Баглан, Асмара и т.п., но в большинстве это были партизанские соединения, слабо обученные и плохо вооруженные. В наших частях ходили легенды о советских дезертирах и перебежчиках, ставших инструкторами и гранатометчиками у душманов. Думается, в первое время  «духи», действительно, испытывали в них потребность, но уже вскоре Пакистан и другие исламские государства помогли решить эту проблему.
Да и правительственная армия Афганистана все больше готовила кадры… для сил сопротивления. Была даже отмечена закономерность, что осенью призыв новобранцев идет куда лучше, чем весной. За зиму их в регулярных частях малость подкормят, экипируют, обучат военному делу кое как, а к весне каждый второй, прихватив личное оружие, уходил в горы. Так постепенно сложилась ситуация, что советскому «ограниченному контингенту», регулярно обновляемому необстрелянными солдатами и офицерами, противостояли уже многоопытные и хорошо оснащенные «горные барсы», численность которых к середине 80-х превосходила армию кабульского режима…
Вновь столкнуться вплотную с афганской войной мне довелось уже в самом ее конце, причем - в самом неожиданном месте — почти в центре Москвы. Случилось так, что «климатический удар» в Адене, где мне довелось полгода поработать советником штаба ракетных войск и артиллерии НДРЙ, едва не довершил чёрное дело душманской гранаты. Из аэропорта Шереметьево-2 санитарный «Рафик» доставил меня в Центральный клинический госпиталь имени Бурденко, где я был прооперирован и проходил курс реабилитации.
На одной из первых прогулок, когда мне разрешено было вставать с койки, я забрел по аллеям к хирургическому корпусу. И сердце мое едва не остановилось вновь, когда увидел на них молодых парней на костылях и в тележках. Это были, конечно же! - наши ребята, «афганцы». В последующем я не раз ходил к хирургии, разговаривал с ребятами, как мог, подбадривал их. Довелось не раз слушать их незамысловатые рассказы о боевых эпизодах в Афганистане.
Типичным представляется мне рассказ безногого лейтенанта, недавнего выпускника Омского высшего общевойскового училища: — День, помню, был яркий, солнечный. Кандагар уже остался позади, слева промелькнул элеватор советской постройки, за которым угадывался мост через речку Аргандаб. Впереди изгиб дороги - излюбленное место засад «духов». Колонна растянулась на километр, но мои три «бээмпэшки» шли на установленной дистанции — взвод был назначен для охраны КП бригады. Связь с комбригом я держал лично, ни на минуту не выпуская из рук тангенту. Обычно на марше я всегда торчал в башне, но в этот раз командир лично предупредил, чтобы все люки были задраены…
— Этот дувал я уже знал, как какой-нибудь забор в своем городе. И все же с пристрастием взглянул на него, однако увидеть успел только яркую вспышку. Что было дальше — знаю только по рассказам очевидцев с других БМП. Ударили «духи» по моей машине сразу из трех РПГ, так что мало не оказалось. Десант оглушило и заклинило люки, а экипаж весь исшматовало в куски, загорелся движок.  Шедшая второй БМП с замполитом роты прикрыла нас огнем из пушки, а потом и броней закрыла, обойдя по кювету. Ребята едва успели вытащить нас и освободить оглушенный десант, как «бээмпэшка» наша взлетела на воздух. Вскоре бой затих — душманы отошли вглубь виноградника, где их никто уже и не преследовал…
Рассказы других ребят из бурденковской хирургии мало чем отличались от приведенного выше, будучи предельно правдивыми, без тени похвальбы. И мне, самому прошедшему ад Афгана, никогда не хотелось в чем-то поправить рассказчика. Я и сам почти всегда ездил сверху на броне, случалось попадать и под обстрелы. А в госпиталях Советской Армии — от Кабула и Ташкента до Москвы и Берлина — хирургические отделения были постоянно заполнены ранеными. И если кто в той же «Белокаменной» в этом сомневался, им достаточно было бы заглянуть за решетчатый забор над Яузой-рекой...
Октябрь 1997 г.