На пути к мечте 17 Санаторий

   И вот я впервые еду в Москву. Кажется, что и колеса стучат: «В Москву, в Москву…» Все в вагоне спят, а я не могу, слишком волнуюсь. И постоянно всплывает пушкинское: «Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нём отозвалось…»
    Я не помню, как добиралась до станции Сходня, где находился  санаторий. Метро тогда ещё до неё не дошло. Но добралась. И оказалось, что здесь много моих ровесников. Мы быстро перезнакомились и подружились. Как-то так получилось, что у нас образовалась тесная компания, в которую кроме меня входила девочка Наташа из Смоленска, а все остальные были москвичи: Таня, Лиза, Коля, Валера и Тамара. Тамара была старше нас всех, ей было 28 лет, которых никто никогда ей бы не дал – и выглядела она, и вела себя как девчонка, наша ровесница. В столовой мы попросили посадить нас вместе, но диетсестра отказалась. А мы после завтрака, обеда и ужина собирались возле столовой и договаривались, чем будем заниматься после процедур.
     Почти сразу же мы узнали, что недалеко находится конезавод, и решили, что каждое утро будем туда ходить и кормить лошадок припасённым хлебом и сахаром. Это стало нашим утренним ритуалом. Мы собирались за час до завтрака и шли по тропинке, переходили  через небольшую речушку по мостику, а потом километр - сквозь ельник к конюшням. Конюхи разрешали нам кормить лошадей. Это были элитные красавцы разных мастей. Какое удовольствие любоваться их невыразимо прекрасной статью, ощущать теплые мягкие губы, берущие угощение с ладони! И какую нежность испытываешь, когда после угощения этот красавец наклоняет голову, разрешая её погладить, и ты чувствуешь, что он тебе доверяет и ему приятна твоя ласка. Удивительные создания! Мне стало понятно, почему люди так привязываются к ним.
    Однажды утром был сильный туман и мы шли к конюшням, почти не видя дороги. Вдруг что-то холодное шлёпнулось мне на ногу. Я дернулась и увидела, что это – жаба. С воплем отвращения кинулась вперёд бегом. Все за мной, не понимая, что произошло. Когда же узнали, что причиной паники была всего лишь жаба, рассмеялись облегченно, но мне было не до смеха. До сих пор, вспоминая об этом, ощущаю такое же омерзение.
   По воскресеньям процедур не было. Наши москвичи предложили поехать на Химкинское водохранилище купаться. Но мы с Наташей  уговорили  пойти в Третьяковскую галерею. Оказалось, что и они не все в ней были. Решили поехать в субботу в Третьяковку, а в воскресенье – на водохранилище.
   В Третьяковке было очень интересно сопоставлять иллюстрации художественных альбомов, которые я собирала, с подлинниками. В Брянске тогда ещё не было ни художественного музея, ни художественной галереи, поэтому подлинные шедевры живописи я ещё ни разу не видела. Сила впечатления от них меня просто потрясла. Но я как-то не очень выражала свои эмоции. А вот Наташа просто приросла к полу перед картиной Иванова «Явление Христа». Для меня открытием было творчество Врубеля, особенно его «Демон», в котором я не увидела ничего злобно-демонического,  а просто человека – мощного,  но одинокого, придавленного каким-то горем, выжавшим из него эту крупную единственную слезу. Удивило и заинтересовало то, что целый зал был заполнен иконами – это в нашем-то атеистическом государстве?!
     А вот картина Пластова «Фашист пролетел» меня просто потрясла. Я подошла к ней и, не читая названия, стала рассматривать мирный пейзаж ранней осени со спящим пастушком, охраняющей его сон собачкой и разбредшимися по лугу коровами. Решила посмотреть кто автор, прочла название – и как удар в сердце: сразу увидела улетающий фашистский самолёт, поняла, что мальчик и корова не спят, а застрелены, и собака лает вслед убийце. Показалось, что даже слышу рев мотора этого самолёта-убийцы. Такой шок от картины я испытала дважды в жизни: перед этой картиной и перед каждым эпизодом  полотна Ильи Глазунова «Русь сто веков». В обоих случаях это было пронзающее чувство  проникновения, сопричастности.
     Выйдя из Третьяковки, мы шли какими-то дворами и услышали необыкновенно красивое пение, которое доносилось из церкви. Таня сказала, что в этой церкви поют студенты консерватории и предложила войти внутрь. Мы вошли и тихонько встали у стены, слушая. А мальчишки прошли дальше. Коля взял кружку для пожертвований, покачал её, звеня монетами, и сказал что-то шутливое. Стоящий рядом мужчина с портфелем, очень солидный, профессорской внешности, взял его за воротник и вывел, что-то гневно ему сказал, слегка толкнул и брезгливо вытер руку. Нам пришлось тоже уйти. А Коля, у которого даже уши покраснели, не мог поднять голову и посмотреть на нас. Мы молчали. А Коля вдруг сказал: «Никогда не прощу себе этой глупой выходки».
     Ночевать нас с Наташей пригласила к себе Таня. Она жила где-то в районе метро Сокол. Родители её были в отъезде и мы чувствовали себя свободно. Это была квартира Таниного отца генерала. Я впервые попала в пятикомнатную квартиру с паркетными полами, антикварной мебелью в гостиной и широкой софой в нише с висевшим от потолка через софу до пола огромным ковром, на котором были развешаны сабля, шашка и еще какое-то холодное оружие. Удивил мусоропровод на кухне. Но больше всего я была поражена тем, что у Тани был собственный кабинет, в котором два книжных шкафа были заполнены книгами, которые мне сразу захотелось прочесть.
Там были собрания сочинений Л.Н. Толстого, А.П.Чехова, Джека Лондона,Майн Рида, Ф.Купера, две полки поэтических сборников - пожалуй, не хуже, чем в наших школьной и учителищной библиотеках. Была здесь и роскошная радиола с большим набором классической и великолепной эстрадной музыки. Таня, пока готовила ужин, поставила нам пластинку с первым концертом Чайковского. Изумительная музыка.
  Утром мы позавтракали и приехали на Химкинское водохранилище. Загорали, катались на лодке, как всегда шутили. В этой компании было всегда весело и интересно.
  И еще запомнилось навсегда, как на ипподроме конезавода проходили  всесоюзные соревнования по конному спорту. Это такое красивое зрелище! Наши любимцы были так красивы, мы так за них болели! Понимаю людей, которые «болеют бегами».
   Уезжая из санатория, мы прощались друг с другом со слезами, понимая, что расстаёмся навсегда. Так и случилось. Но у меня остались три фотографии: я у входа в Третьяковку, на лодке в Химках и Танечкина фотография с дарственной надписью.  А когда приехала домой и посмотрела в зеркало, то сама себя не узнала – на меня смотрело лунообразное, совсем не моё лицо. Это сказалась забота официантки,обслуживающей наш стол, которая строго следила, чтобы я съедала всё до последней ложки. Вот и раскормила. Правда, я легко и быстро вернулась в прежнюю норму.
_________________
Нашла в интернете о поразившей меня картине:
   "В  1943 году картина А. Пластова "Фашист пролетел" по указанию И.В. Сталина экспонировалась на Тегеранской конференции. По воспоминаниям очевидцев, Рузвельт и Черчилль были настолько поражены этим полотном,что это повлияло на их решение об открытии второго фронта."
Не знаю, насколько верно по поводу второго фронта, но то, что эта картина поражает до глубины души - бесспорно.