Пламя. Повесть-размышление. Глава 43

                ПРЫЩИ И ШИШКИ

Сытин смотрел на устремлённого взглядом куда-то в небеса «вождя мирового пролетариата» В.И. Ленина с зажатой в руке кепкой, показывающей в сторону городского кладбища. Такие бетонные истуканы, окрашенные в серую краску, стояли во всех городах, и ритуальные шествия миллионов людей были спектаклем, который режиссировали главные идеологи КПСС, и отступить от него было невозможно.
Состав присутствующих на трибуне был постоянный: местное начальство с секретарями райкома, находящимися в первом ряду. Руководители предприятий, колхозов, торговли и медицины – во втором ряду. У всех, как вывеска их статуса, – самодовольный вид, розовые, круглые, как сковородки, физиономии.
За спинами сытых «тяжеловесов» находились гости, из которых самыми уважаемыми были ветераны Великой Отечественной войны. Остальные «гостики» – рабочие и колхозники вместе с чахлыми пенсионерами, проявившими себя в чём-то и когда-то примечательном, – стояли на задворках трибуны. Рабочие и колхозники стояли смирно, скромно взирая на окружающих, а пенсионеры рассказывали друг другу о героических эпизодах своей жизни, в которые они и сами уже начинали верить, или ещё охотней говорили о болезнях…
Никому не было дела, о чём сообщал наборами дежурных фраз первый секретарь райкома, обращаясь к толпе, которая скоро под звуки марша ринется от этой принудиловки и наконец-то дождётся заветной чарки и праздничного стола.
Сытин понимал, что призывы к коммунизму уже не имеют действенной силы. Этим призывам он и сам давно не верил, да и верил ли в это хоть один кремлёвский руководитель? А на слуху – столько зажигательных речей, столько страстных призывов и столько несправедливости, казёнщины, надломленных судеб…
Если глубоко копнуть, так выясняется, что сами секретари ЦК и высокие ответственные работники публично осторожничают с лозунгами. Здесь нужен артистизм, молодёжный запал, хоть какая-то душевность и вера в эти броские тексты, используемые в качестве инструмента влияния на сознание людей, способные реанимировать веру в коммунизм. Ведь все сроки, установленные для свершения этого события, проходят, сдвигаются, уточняются, провозглашаются новые, а его нет и нет… Коммунизм – как горизонт: чем больше к нему идёшь, тем дальше он отодвигается, а иллюзию достижения цели создаёт!
Это – как сказка о загробной жизни: люди её хвалят, говорят о ней, а по правде-то никого туда добровольно не загонишь. Каждый лечит болячки, цепляется ослабевшими ручками и разбалансированными мозгами за возможность пожить подольше, дистанцируясь от того счастья, которого никто не видел. С того света никто не возвращался…
«Ох, как сложна жизнь и как она непредсказуема…», – делал вывод хозяин кабинета. Вот пример: Опанович! Он был пусковым механизмом торжественности и деланного ликования, от команды которого начиналось праздничное шествие.
Он суетился возле стойки микрофона, поминутно проверяя уже многократно проверенные провода, кнопки усилителя, работу микрофона. Он, как скаковая лошадь в волнении перед стартом, испытывал дрожь и неудержимую жажду деятельности. В его руках находились информационные материалы – список очерёдности прохождения коллективов и праздничные «Призывы ЦК КПСС».
ЦК КПСС придавал большое значение обнародованию тщательно сформулированных идеологических фраз, которые, по замыслам их создателей, были способны всколыхнуть народ на дальнейшие подвиги во всех сферах деятельности.
Верил ли Опанович в то, к чему призывал? Он же – не дурак. В коммунизм он, конечно, не верил, но добросовестно выполнял порученное идеологическое задание с такой зажигательностью, что лучше его никто не мог сделать.
«Жаль, что он попал в капкан случая, – подумал Сытин. – Он был той вехой, по которой идёт наша реальность, и выглядит она так: как только на ровном месте вскакивает пробравшаяся к власти шишка, мгновенно размножаются рядом энергичные прыщи, готовые активно проводить политику шишки. Любая ступенька государственного и общественного значения состоит из «шишек» и «прыщей». Я – тоже «прыщ» относительно секретаря обкома партии, и он – чей-то прыщ, вернее, той шишки, которая стоит над ним… Прыщ районного масштаба, хоть подкормлен, облечён властью и разукрашен орденами, но имеет слабое звено – ответственность за показатели работы подведомственного района. А как делать эти показатели с постоянным повышением результатов, если их нет? Если их до меня надули воздухом? Приходится подкачивать мыльные пузыри. Какой выход? Нужно продвигаться далее по служебной лестнице! Любое продвижение отдаляет от конкретной ответственности и даёт возможность давить других, заставлять делать то, что сам не способен свершить. Ох, быстрее бы заполучить то заветное место в ЦК КПБ, на которое мне намекнули».
В дверь кабинета постучали и, не переступая через порог, вытянув шею, заглянул оперативный уполномоченный КГБ Курков Пётр Кузьмич.
– Заходи, заходи. Садись, рассказывай, какая болячка тебя принесла ко мне, – с иронией сказал Сытин.
– Ничего особенного. Зашёл поинтересоваться, всё ли в порядке.
– Это ты мне должен докладывать, всё ли у нас в порядке! В неприятностях жизнь не стоит на месте и всегда готовит неожиданности, – с лёгким упрёком сказал Сытин, доставая из скрытой полости книжной стенки с нетронутыми томами классиков марксизма-ленинизма бутылку коньяка и две хрустальные стопки.
Плеснув в них коньяк, он кивнул Куркову на наполненную посуду и, не чокаясь, собеседники опрокинули в себя порцию армянского марочного коньяка.
– Скажи, Петро, только честно, ты веришь в коммунизм?
– Конечно! Точно так же, как и вы. На нашей работе мы не имеем права не верить. Эта вера нас кормит.
– Честный ответ. Ты – единственный, с кем я могу быть откровенен, да и то с оглядкой… Надеюсь, что не донесёшь. Я к себе никого из подчинённых близко не приваживаю. Должна быть дистанция «шишки» от «прыща», а то инфекция сближения наплодит прыщей больше, чем надо.
Сытин не комментировал загадочные слова, но Курков его понял. Оба были из круга «понятливых», иначе не смогли бы попасть на свои должности…