Доллгауз. Первая часть

Глава 1. Преображенская больница

Семья Штиммеров уже несколько поколений проживала в Москве и всегда с гордостью относила себя к привилегированному сословию. Еще до повышения класса чинов, дававших право на получение дворянства, в конце XIX века, глава семейства, задействовав связи, получил статус потомственного дворянина. Тем же, кому менее посчастливилось, приходилось длительное время состоять на государственной службе, чтобы получить хотя бы личное дворянство, распространявшееся только на самого кандидата и его жену.
Все члены семьи неодобрительно относились к тем, кто шел против реформистской политики государства. После Крестьянской реформы, потери дешевой рабочей силы и части наделов земли, когда компенсация от государства начала заканчиваться, у дворян стали появляться новые, капиталистические представления об имуществе и деньгах. Когда расходы превышают доходы, человек начинает по-другому мыслить и действовать. Поэтому начало XX века было особенно сложным для всех.
Но вернемся к Штиммерам. Так исторически сложилось, что все мужчины в их семье были докторами. Глава семейства, Ганс Юргенович, – авторитетный хирург, полный мужчина с уже седой бородой и пышными усами. Что же касается его супруги, Агны Андреевны, то она была под стать мужу. Располневшая блондинка, которая всегда бесшумно передвигалась по дому. Она знала абсолютно все сплетни в городе, жила ими и ежедневно с утра пересказывала мужу. Посетители модных домов, куда она приезжала, всегда крутили головами в поисках Агны Андреевны, ведь в таких местах делились последними сплетнями, и если кому-то нужно было распространить одну из них, то с ее помощью это можно было сделать как нельзя лучше. Порой казалось, что она годами тренировалась бесшумно и незаметно подкрадываться, чтобы внимательно подслушивать ничего не подозревающих собеседников.
У Штиммеров были сын и дочь. Герти была на три года младше брата и обучалась на Высших женских курсах. Карл же полгода назад окончил медицинский факультет Московского университета и работал младшим штатным ординатором в Преображенской больнице для душевнобольных.
Семья при каждом удобном случае пыталась указать Карлу на бесперспективность его профессии. Штиммер-старший в разговорах с друзьями всегда уходил от темы о месте работы сына, ограничиваясь сухим «доктор». В то время считалось, что работа в подобном заведении не является престижной, а кто-то даже считал психиатрию лженаукой.  Как известно, русские психиатры страдали от отсутствия законодательного закрепления права больных на признание их таковыми и официального установления обязанностей общества и государства по отношению к ним. Но, как ни странно, несмотря на заботы семейства о своей репутации и оглядку на мнение соседей, постепенно Штиммеры начали смиряться с выбором сына. Они любили его больше репутации.
Штиммер-младший был высоким худощавым брюнетом, отличавшимся чрезмерной пунктуальностью. Порой он выходил из дома за несколько часов до начала мероприятия, даже если нужное место располагалась неподалеку. Он искренне не мог понять людей, которые опаздывают и не делают свои дела четко по времени вплоть до минуты. Эту черту отмечали многие.
Больница, где он работал, располагалась за городом. Чтобы добраться до нее, нужно было проехать через большой пустырь. Случалось, что ночью на этом пустыре грабили, убивали. Потому он брал с собой револьвер, если приходилось поздно возвращаться в город. Больница располагалась в низине, поэтому во время сильных дождей или весной, во время таяния снега, дорогу к главному корпусу топило.
Тогда приходилось входить в здание по доскам, временно выполняющим роль моста. Как и всегда бывает в России, временное становилось постоянным. Доски лежали здесь круглогодично, ведь даже при малейшем дожде или тумане невозможно было пройти к больнице. Вследствие этого пациенты большую часть года были лишены прогулок на свежем воздухе.  К тому же всю территорию окружали старые некрасивые дощатые заборы, что оказывало угнетающее впечатление на больных, и большая часть из них отказывалась гулять даже в хорошую погоду.
В подвальных помещениях сырость и плесень не переводились круглый год, в связи с чем ютившаяся там часть больничной прислуги попеременно страдала от лихорадки.
В одном конце мрачного коридора была вырыта яма, тут же лежал запасной пожарный шланг и наконечник к нему. В яму опускалась короткая лестница для отправки по ней больного, а назначение пожарного шланга само собой было понятным.
Стены большей части здания внутри вымазаны сажей почти до половины, видимо, чтобы скрыть грязь. Потолки во многих местах были в дождевых разводах. Двери без специального приспособления для запирания. Большая часть из них запирается снаружи хлипкими железными крючками.
В первую неделю работы Карл отметил, что в больнице нет условий, необходимых для физического и душевного спокойствия пациентов, но зато существует целый ряд вредных влияний. Последствия этого очевидны – рост смертности, уменьшение числа выздоровлений.
С этими мыслями Карл в семь утра среды, за час до начала рабочего дня, быстрой поступью уже подходил к Преображенской больнице. Здесь всегда было холодно, так как рядом протекала река Яуза.
 Местные постовые уже привыкли к постоянным ранним появлениям молодого ординатора. В первое время им было сложно свыкнуться с тем, что кто-то рвется на работу на час раньше положенного, тревожа их сон. Зайдя с центрального входа, Карл проследовал к посту дежурного за ключом. Сверху над аркой висела вывеска со словом «Доллгауз», что с немецкого переводится как «психиатрическая больница». Так она называлась раньше.
– Доброе утро, все спокойно, без происшествий, – отрапортовал охранник, имя которого Карл не знал.
Он всегда забывал лица и имена, ему требовалось больше десяти раз встретить одного и того же человека или назвать его по имени, чтобы запомнить. Но он всегда запоминал людей по необычным вещам. И именно этого охранника он запомнил по странной манере причмокивать, судорожно искать ключ и рапортовать как перед начальником, хотя в его обязанности это не входило. Карл мало чем мог помочь ему, являясь младшим штатным ординатором, но он никогда не останавливал его и с улыбкой выслушивал.
– Спасибо! – улыбаясь, ответил Карл и стал подниматься на свой этаж.
Больница состояла из главного двухэтажного здания с примыкающими по бокам флигелями. Центральный коридор с массивными стенами и сводчатым потолком замыкался по концам ретирадами. В больнице существовало разделение по полам. На первом этаже располагалось женское отделение, на втором мужское. Теория требовала строгого разъединения полов. Нельзя отрицать, что частое общение между собой умалишенных мужчин и женщин может иметь вредные последствия для тех и других, тем более что в некоторых видах сумасшествия половое раздражение играет немаловажную роль.
В больнице находились разные пациенты: спокойные, грустные, вечно смеющиеся, упрямые, опасные. Некоторые из них свободно расхаживали по всюду, другие же должны были лежать в постели. Всего насчитывалось три отделения: первое – для тихих и смирных; второе – для буйных и бешеных; третье – для парализованных и слабоумных.
При этом в подвале находилось особое помещение, предназначенное только для временного пребывания больных – изолятор для бешеных. Это небольшая комната, устроенная так, чтобы даже самые буйные больные не могли причинить себе вреда. Ее стены были обиты мягким материалом, окна отсутствовали.
Также существовали отдельные палаты для высшего сословия. Как убеждал сам себя старший врач, размещать умалишенных, не обращая внимания на их сословную принадлежность, – значит совершенно не знать требований гуманности. Сумасшествие у простолюдинов принимает совершенно иные формы, нежели у образованных людей. Звучало, конечно, странно.
По подсчетам Карла, в больнице находилось около двухсот пациентов, но точную цифру он не старался узнать. Это его не сильно интересовало.
Карл с первого дня старался не удивляться странностям, с которыми сталкивался. Когда по окончании обучения он пришел сюда работать, главный врач, пользовавшийся заслуженным авторитетом в своей среде, сказал ему: «Там вас не учили психиатрии, вы даже не знаете, как правильно связывать». И в свой первый рабочий день Карл учился завязывать смирительную рубашку.
Также здесь принимал больных признанный многими провидец Иван Морейша.
Морейша и сам бывший пациент. Сын священника, поселился в общественной бане и стал юродствовать, требовал, чтобы посетители вползали к нему на коленях. В больницу он попал за то, что расстроил свадьбу богатого вельможи. Сначала содержался в подвале на цепи, а потом, после государственной реформы, которая была направлена на улучшение условий содержания пациентов, его перевели в просторную комнату. В его карте было указано: «постоянно занимается толчением камней, бутылок и прочих предметов».
Однако, несмотря на сумасшествие, слава его как прорицателя росла и ширилась благодаря литераторам, которые всегда искали образы для своих произведений. Даже стали появляться семьи, в которых не принималось ни одно важное решение без предварительного визита к Морейше. Каковы были эти советы, можно судить по следующим ответам на вопросы, которые Карл услышал в первый день своей работы.
Зайдя в просторную палату, молодой ординатор увидел лысоватого старика с курчавыми волосами вокруг лысины. Короткая борода и усы обрамляли полуоткрытый рот, в котором отсутствовало большинство зубов. В целом он был очень похож на ежа.
В тот день Морейша лежал на полу возле лежанки, прикрывшись лоскутным и столь грязным одеялом, что на него тошно было смотреть. Подушки тоже были покрыты грязью и слоями сала. На скамейке напротив ждали посетители.
Молодой бедный мужчина задал ему свой вопрос: «Что ожидает меня?». Морейша задумался и ответил:
– Я не думала, не гадала ни о чем. Может тужить, а придет времечко, начнет грудь томить.
На вопрос женщины: «Выйду ли я замуж?», последовал ответ: «Это хитрая штука в своей силе, что в рот носили».
«Странный у нас народ, – подумал Карл. – Пытаются везде найти тайный смысл, даже там, где его явно нет».
За посещение Морейши на входе взималось двадцать копеек, которые опускались сюда же в кружку, после чего посетителю выдавался входной билет. Морейша находился здесь по попустительству главного врача.
Последовал очередной вопрос. Статный гусарский офицер спросил, жениться ему или нет.
– Кошелек есть? – подпрыгнув, спросил Морейша в ответ.
Офицер подал ему свое портмоне. Морейша высыпал деньги, достал роговую табачницу, насыпал в портмоне табак и сказал: «Нюхай, пока не вынюхаешь».
Питался Морейша лучше всех. Каждый посетитель считал своей обязанностью принести ему что-нибудь из еды. Вот и тогда Морейша восседал на полу, надев на свою шею связку баранок.
Устав смотреть на этот концерт, Карл ради шутки тоже решил задать вопрос:
– Морейша, следует ли мне остаться в Москве или нет?
Старик впился взглядом в Карла и более минуты осматривал сверху вниз. Поняв, что перед ним врач, Морейша, гордо сохраняя молчание, отвернулся к стенке. Из персонала он общался только с главным врачом.
– Ну и артист! – воскликнул с ухмылкой Карл и вышел из помещения.
Для русского человека характерна своеобразная склонность отыскивать провидца, который подскажет, как правильно. Разгадка находится не в самом Морейше, а в психологической среде.
Карл никак не мог свыкнуться с тем, что прием проводил не врач, а какой-то шарлатан, но, как ни странно, из-за этих приемов в лучшую сторону изменились условия содержания больных. По самым скромным подсчетам ежемесячно из кружки доставалось около двухсот рублей, а это для больницы было большим ресурсом. Как говорило руководство: «Мы очень бедны, если бы не Морейша, не знаем, как бы и справлялись».
«Пусть уж лучше так», – мысленно говорил себе Карл и старался не обращать на это внимания.

Глава 2. Чужое тело

Небольшой кабинет, где трудился Карл, был еле освещен. Слева от входа располагался письменный стол, а справа стояло несколько больших старинных шкафов с пустыми полками. Несмотря на то, что Карл уже как несколько месяцев занимал этот кабинет, он до сих пор не решил, какими книгами заполнить полки. Нужные книги не попадались, от чего даже возникали мысли и вовсе избавиться от шкафов. Но всему свое время.
Отворив ключом дверь, Карл повесил пальто и сел за письменный стол. До начала рабочего дня оставалось пятьдесят минут.
Минутная стрелка двигалась медленно. Вторым, что ненавидел Карл после опозданий, было ожидание. А начало этого дня он ждал больше, чем остальные. На утреннем обходе за каждым врачом будут закреплять пациента. Это хороший шанс показать руководству свои способности, которые оно особо не замечало.
Однако в последнее время условия содержания пациентов были приближены к тюремным. Высокие чиновники направляли в больницу опальных или чем-либо провинившихся людей. Например, недавно, знакомясь с документами, Карл прочитал, что по предписанию московского губернатора в больницу поступила Зуева Настасья, вдова, распространявшая пустые и неприличные слухи. По представлению владимирского губернатора сюда же направлен полковник Навроцкий с формулировкой: «за развратное поведение и беспокойный нрав». И наконец бывший прапорщик, который по высшему решению за пьянство лишен звания и дворянства, о нем врачебная запись гласила: «Довольно тих и обыкновенно здраво рассуждает».
Складывалось впечатление, что сюда под видом душевнобольных ссылаются неугодные. А в Англии, например, решение о помещении в дом умалишенных принимается только по заключению двух врачей, подтверждающих наличие душевной болезни. Карл считал, что в отечественной медицине много изъянов.
Интересных случаев было действительно мало.
Изменения, произошедшие в общественной среде с отменой крепостного права, способствовали развитию душевных болезней. Освобождение миллионов от рабства, от их умственной летаргии и пассивности, призвание к живой деятельности и более самостоятельной жизни привели к появлению спроса на умственный труд. Так как все реформы осуществлялись быстро, требовалась подготовка умов к восприятию последовавших благотворных изменений.
В некоторых случаях возбуждение чувств вызывало реакции, нарушающие деятельность мозга.
Признавая головной мозг органом психической деятельности, мы смотрим на душевные болезни так же, как на все остальные болезни человеческого тела. До сих пор никому не удалось наблюдать душевные явления, возникающие по независимым от организма и обстановки причинам.
Изучая душевные болезни для получения академической степени, Карл имел возможность познакомиться со всеми психиатрическими сочинениями иностранных авторов, считая их методы самыми передовыми и лучшими. Однако даже самые консервативные методы иностранных специалистов воспринимались крайне негативно местным медицинским сообществом. Карл не удивился бы, если узнал, что и через двести лет благодаря бюрократии в нашей стране все останется по-прежнему.
В своей работе Карл руководствовался остроумными творческими мыслями западных психиатров. Но все же характер у каждой нации свой. Итальянцы любят старое, французы – новое, англичане – твердую опору, а  немцы – всё. Карлу оставалось интуитивно выбирать лучшее и применять на практике.
Особенное удовольствие ему доставляло чтение о способах лечения подобных болезней в древности. Соответствующую книгу он хранил дома и брал в руки, когда хотел отвлечься от рутины и посмеяться над тем, как душевнобольных лечили, например, ослиной кровью. Его не оставляла мысль, что лет через триста какой-нибудь молодой врач будет читать о способах исцеления времен Карла и также будет смеяться, считая их глупыми.
Послышались звуки отворяемых дверей. Наступило время обхода.
  Из угловых помещений, не торопясь, начали выходить доктора, собираясь в толпу перед кабинетом главного врача. Минут через десять он вышел. Седовласый, на носу вечно сползающие очки. Он ничем не выделялся среди остальных врачей. Посетитель, впервые попавший сюда, ни за что не отличил бы его от рядовых сотрудников.
– Сегодня поступило всего три пациента! – бодро сказал профессор Александр Кандинский и повел своих подчиненных в угловую часть коридора, где осуществлялось распределение.
Первых двух Карл даже не запомнил, настолько неинтересными были эти случаи. Когда услышал диагноз меланхолия, мысленно отключился и погрузился в себя. Душевные болезни по большей части рассматривались односторонне и были представлены только меланхолией и бешенством.
Карл относился к тем ученым, которые покушались истребить старые предрассудки и просветить умы.
Однако даже описание своих ощущений у разных людей происходит далеко не всегда одинаково. Сознание есть самый общий критерий душевных явлений. Где нет сознания, там нет и душевной деятельности. Вянет ли цветок, сохнет ли дерево – мы не допускаем предположения, что они знали что-либо о совершающихся с ними переменах. Мы называем их предметами неодушевленными, то есть лишенными сознания.
При этом никогда не следует отнимать у неизлечимого последней надежды на исцеление. Опыт показывает, что есть случаи выздоровления против всякого ожидания, вопреки неблагоприятным прогнозам врачей, в течение десяти, двадцати и даже тридцати лет.
– …при хорошем раскладе выпишем через неделю, – эти слова оборвали размышления Карла и вернули его к реальности.
Очнувшись, молодой врач стал смотреть на дверь, ожидая появления последнего пациента на сегодня.
– Карл, наконец-то ты вернулся к нам, – с улыбкой произнес Кандинский.
От главного врача ничего нельзя было утаить, тем более состояние его сотрудников. После осмотра и представления каждого нового пациента, профессор внимательно всматривался в лица ординаторов, видимо, хотел понять, кто заинтересовался, чтобы поручить лечение.
– Можешь не смотреть на дверь. За последним мы должны спуститься в подвал.
– Подвал? – недоверчиво переспросил Карл. Никогда осмотр там не проходил.
– Да, весьма необычный случай. – И все последовали за главным врачом.
Карл, опережая всех, спускался вслед за профессором, едва не наступая ему на пятки. В этот раз он хотел стоять близко и забрать пациента себе. Обычно же он пропускал всех вперед и заходил последним.
На последнем пролете запах сырости отчетливо ударил в нос. Проводившие здесь длительное время начинали сильно кашлять, чуть ли не выплевывая легкие. Поэтому Карл никогда здесь не задерживался.
В конце подвала находился изолятор для самых безумных, которые могли причинить вред другим пациентам или персоналу. Надолго здесь никто не задерживался, так как безумство либо длилось кратковременно, либо уводило страдальца на местное кладбище. В таких условиях никто не хотел находиться, поэтому в интересах больного было прекратить дебош. Считалось, что дом для умалишенных сам по себе уже есть целительное средство.
Прислуга по просьбе врача открыла тяжелую металлическую дверь, ведущую в изолятор. Эта дверь, наверное, была единственной действительно надежной во всей больнице, ведь снаружи на ней висел огромный замок, а ключ хранился только у Кандинского.
– Как вы помните, – начал главный врач, – сумасшедшим является тот, чья душевная деятельность, вследствие болезненного состояния организма, изменяется таким образом, что он лишается способности мыслить и действовать по законам и по побуждениям разума из-за болезненных чувств, ложных представлений и ненормального проявления воли.
Зайдя в темное помещение с лампой в руках, он продолжил:
– Здесь у нас неординарный случай. Церковник, который обезумел. Обычно в домах Господа стараются решать свои проблемы самостоятельно, но этот человек настолько не контролирует себя, что нанес серьезный материальный ущерб храму и, самое ужасное, причинил вред своим братьям. Диагноз, к сожалению, для нас остается загадкой.
Огонь лампы озарил небольшое помещение, где находился пациент. Окно отсутствовало. Единственным источником света было пламя от лампы, а при его отсутствии – свет, проникающий через небольшое решетчатое окошко в двери. Справа у стены, на полу, сидел обычный старик. Если такого встретишь на улице, то и не поймешь, что его разум пострадал. Правая рука его была прикована к настенной цепи. Хотя в больнице давно использовали только смирительные рубашки и стеснительные кресла с ремнями, цепи оставили на всякий редкий случай, который в этот раз и произошел.
– Что же в нем странного? – не понимая, спросил Карл.
Седина, морщины, голубые и мирные глаза, спокойно оглядывавшие врачей, столпившихся у входа. Ничего странного он не заметил.
– Давайте вместе и узнаем, – ответил главный врач и повернулся к пациенту: – Мефодий, ты почему не притронулся к еде?
За секунду ужас охватил его глаза, до этого мирно смотревшие на врачей. Старик резко, изгибаясь словно кошка, привстал и в следующую секунду прыгнул в сторону профессора. Но цепь сдержала напор, и Мефодий, словно мешок, обмяк и повис на цепи.
Все, кроме главного врача, отпрянули назад, не веря надежности металла.
Старик изгибался в немыслимых позах и стучал левой рукой по креплению цепи, как вдруг во взгляде его появилось отчаяние.
– Простите, лекари, – шепотом извинился он.
– Странно, будто разум не управляет телом, – отметил вслух впечатленный Карл, не отрывая взгляд от Мефодия.
– Совершенно верно, – радуясь догадке, ответил Кандинский, – но какие именно раздражители, условия, каков диагноз, нам пока непонятно. Мефодий работал звонарем в храме здесь неподалеку.
– Кому передать скорбный лист? – не поворачиваясь, спросил главный врач.
В этот раз все отводили взгляды. Мысль чаще проводить время в подвале в компании безнадежного пациента никому не нравилась.
Развернувшись, профессор увидел, что Карл стоит ближе всех и смотрит на Мефодия.
– Ну вот и отлично. Карл, вы возьметесь за этого пациента. Уверен, что у вас все получится.
Отказывать главному врачу никто не мог, поэтому Карл протянул руку за документами.
– И не забудь ключ!


Глава 3. Мефодий

Если утверждать, что корабль плывет по воде, можно ли в полной мере понять, что такое плавание, не зная, что такое вода? Точно так же, приписывая человеку психическую деятельность, мы не сможем ее понять, не зная, что такое организм. Как вода представляет собой среду, по которой плывет корабль, так и человеческий организм представляет собой среду для проявления душевной деятельности.
Поэтому изучать это море, даже океан, приходилось, не только работая с пациентами, но и наблюдая за близкими.
Поставив отметку «здорова» в ведомости по движению той самой больной пациентки, вдовы Зуевой Настасьи, которая была прислана по предписанию московского губернатора за распространение пустых и неприличных слухов, Карл взял в руки следующий скорбный лист.
«Мефодий, звонарь, 67 лет». В графе диагноз было пусто. Перевернув страницу, он углубился в чтение.
Сообщалось, что месяц назад мастер звонарского дела не пришел на общую молитву. Вскоре он был найден двумя священниками на колокольне. Мефодий сидел в углу под лестницей, отвернувшись к стене. На руках у него имелись сильные укусы, на полу была кровь, стены поцарапаны. Как только священники подошли к нему, звонарь накинулся на них и нанес им телесные повреждения. Только вдесятером получилось скрутить Мефодия. Священники, подумав, что в него вселился бес, пытались вылечить его молитвами на протяжении нескольких недель. Все это время больной бился головой об пол, прыгал по кроватям, кидался всем, что попадется под руку. При этом Мефодий уставшим голосом просил у всех прощения. Не видя улучшения, священнослужители решили отправить его в Преображенскую больницу.
Особо полезной информации скорбный лист не содержал. Поэтому Карл решил перед окончанием рабочего дня заглянуть к звонарю. 
Смеркалось. Младший ординатор взял свою лампаду и направился в подвал. Из-за отсутствия дневного света там всегда было темно и мрачно. Даже с завязанными глазами можно было определить, в какой стороне находится подвал. Вечный кашель прислуги, располагавшейся там, отчетливо указывал направление.
Карл не торопился отворять дверь и сквозь небольшое окошко, направив свет лампы внутрь, попытался получше разглядеть своего пациента.
Единственное, что поменялось с прошлого раза, это поза, в которой сейчас находился старик, – она была неестественной для человека.
Увидев, что в изоляторе стало больше света, пациент обернулся и уставился в сторону окошка.
– Мефодий, как ваше самочувствие? – начал с общего Карл.
– Он на время ушел, – обессиленно ответил звонарь.
– Он?
– Да, он.
– И кто же этот он?
– Тот бес, который управляет моим телом.
– Как я понимаю, бес овладел только телом, но не головой?
– Да, помогите мне.
– А речь и дыхание чьи?
– Тоже мои, этим он не завладел.
– Странный, конечно, у вас демон, – ответ Карл, делая пометки в истории болезни.
Было видно, что пациент сильно измучен, но молодого врача удивила его ясная речь. Поэтому Карл решил подыграть ему, сделав вид, что поверил в демона.
– А этот бес когда появился?
– C месяц назад… перед моей службой.
Ответы старика стали отрывчатыми. Карл приложил ухо к прутьям, прислушиваясь. Оказалось, что Мефодий пытался молиться.
– Как его зовут?
– Я и сам не знаю... лишь помню картину.
– Какая картина?
– В тот день в колокольню… как подниматься наверх... поставили новую картину… женщины… на ней я увидел… свою бабку… и началось.
– По линии отца или матери?
– Матери… родных отца я не знал…
– Вы с ней были в плохих отношениях? Она вас била? – Карл почувствовал, что стал подбираться к истине.
– Нет… ни разу… я ее очень любил… долгое время жил с ней…
– Хм… – Карл подумал, что он ему врет. – А как ее звали?
– Тсера.
– Она была цыганкой?
– Да… она давно умерла…
Молодой ординатор решил, что для первого раза достаточно. Попрощавшись, он поднялся к себе за пальто и поехал домой.
Не изменяя своим традициям, семья Штиммеров в этот вечер в полном составе собралась на ужин. Карл вошел в гостиную. За прямоугольным столом его уже ожидали члены семьи.
Мать с сестрой сидели по бокам, отец же на своем хозяйском месте. Карл всегда садился напротив него.
– Сегодня ты поздновато, что-то случилось? – поинтересовалась Агна Андреевна.
– Да все так же, просидел за бумагами.
Отец кивнул и начал произносить молитву. Хоть Карл и причислял себя к атеистам, он уважительно относился ко всем религиям, тем более к родительской. Поэтому он смиренно слушал, закрыв глаза.
Закончив молитву, все приступили к ужину.
– У кого сегодня что было интересного, – спросил Ганс Юргенович и повернулся к Герти, чтобы начать с нее.
Около двадцати минут сестра рассказывала о пройденном материале, о скандалах и озвучивала свое мнение о преподавателях.
Настолько это Карлу было неинтересно, что он мысленно снова отключился и на автомате ел жаркое, погрузившись в свои рассуждения.
Забавно, но весьма часто рассудок сумасшедшего довольно продолжительное время остается достаточно ясным для того, чтобы критически воспринимать бред других больных и оспаривать его, при этом следуя своим ложным, бредовым убеждениям.
Карл подумал: «Было бы ужасно, если я бы сошел с ума и сам этого не понимал, отказываясь лечиться. Бедные родные».
– …Не нужно быть такой строгой к нему. – И повернувшись к сыну, отец спросил: – А у тебя что?
Мать он постоянно в таких темах обходил стороной, ведь перед сном все самые свежие сплетни она все равно расскажет, а если спросить сейчас, то придется слушать повторно.
За это дети были мысленно благодарны отцу.
– Новый пациент. Пока не знаю, что с ним, – ответил Карл.
– Разве в вашей науке не все случаи открыты? – спросила мать.
– Или только ты не знаешь, что делать, – язвительно уточнила сестра.
– Да-да, я вам неоднократно говорил, что то, чем я занимаюсь, новое. Особенно для нашей страны. А сегодня был случай, который нам пока не известен.
– Так что с ним? – не унимался отец.
– Нападает на людей, портит имущество, но сознание ясное, даже извиняется сразу за это. Как будто его телом кто-то завладел.
– Не бес ли? – с иронией спросил Штиммер-старший.
– Давайте об этом не будем за столом, – запротестовала мать.
– Или волкочеловек, – будто не слыша его, продолжил отец, – помнишь ты про такие забавные диагнозы рассказывал?
Карл, читая книгу про лечение болезней в древности, когда находил смешные случаи, всегда делился с семьей. Они действительно были забавными.
Не так давно он прочитал, что много сотен лет назад, по свидетельствам авторитетных научных деятелей того времени, был такой диагноз как волкочеловечье. При этой так называемой болезни, больные выли подобно волкам и собакам. Скитались ночью по кладбищам и полянам.
И даже отмечалось, что болезнь передается по наследству. Доктора того времени рекомендовали лечить ее раскаленным железом.
– Это не тот случай, – улыбнувшись, ответил Карл, – как минимум, он не выл, на кладбищах замечен не был. А то я бы давно уже разогревал металл.
– Я вот сейчас читаю занимательную книженцию. По мифологии. Во что люди порой только не веровали, чтобы объяснить природные явления или свои страхи.
– А как его зовут, это не наш знакомый? – с большим интересом спросила мать, не обращая внимания на слова мужа.
Карл знал, что, если ей ответить, то минимум через два дня вся ближайшая округа будет знать его имя, а через три оно станет известно всему городу.
– Это тайна, которую я должен соблюдать. Но поверь, ты его точно не знаешь, – медленно произнес Карл.
Интерес на лице матери сменился на легкое разочарование. И больше к этому разговору семья до конца ужина не возвращалась.
Прошло три дня. Лечение Мефодия с мертвой точки не сходило. Поэтому его продолжали держать запертым. Лекарства не оказывали никакого эффекта.
Но необходимо было показать результат. Иначе в следующий раз Карлу могли не доверить лечение серьезного пациента. Единственное, что Карл понял, причины сумасшествия были как-то связаны с бабушкой пациента. Но Мефодий постоянно утверждал, что она даже и руки на него не поднимала.
Все настолько зашло в тупик, что Карл даже спросил у постовых, не выл ли Мефодий по ночам.
– А почему вы спрашиваете, доктор? – донесся голос из изолятора.
В подвале всегда было настолько тихо, что можно было услышать речь из любого конца. Тем более при постоянной изоляции чувства обостряются.
– Да так, – подошел Карл к двери.
– Негоже считать меня за животное, – устало произнес звонарь, – держать как животное – да, но не считать им.
– Это была шутка. Как-то в одной книге прочитал, что люди безумствовали и входили в состояние волков.
– А-а-а… ну я тоже люблю сказки. И байки тоже люблю. Знаете какую-нибудь?
Карл задумался. Отличительная особенность его памяти состояла в том, что он напрочь забывал все анекдоты, смешные истории, которые ему рассказывали. Словно через пять секунд кто-то стирал их. Но и сильно важным для него это не было. Он считал, что не стоит захламлять память мусором. Поэтому он мог постоянно слушать одни и те же истории.
– Честно? В последнее время ничего интересного не слышал. Может, вы мне расскажете какую-нибудь историю?
– Значит так, – Мефодий поближе подсел к двери, насколько позволяла длина цепи, – как-то раз мне довелось видеть, как каретой управляла женщина…
По началу Карл понял, что история в очередной раз будет неинтересной, и как всегда начал мысленно отключаться, параллельно стоя заполняя бумаги на других пациентов.
– … и я тогда так смеялся, но сначала, конечно же, дико испугался! – воскликнул под конец звонарь.
– Испугался? – Карл резко вышел из полудремы, не услышав и большей части рассказа.
Любой врач знает, что большинство психических болезней происходит от внутренних страхов. И это был удачный момент для их выявления.
– Ну да, там весь местный люд метров на тридцать отбежал. Я и сам так далеко никогда не прыгал, чтобы не сбили.
– А какие страшные истории вы знаете?
– Ну вот Ивану месяца так три назад руку оторвало...
– Да не это. Может, было такое, после чего вам было очень страшно?
– Надо подумать.
Карл через небольшой просвет заметил, что звонарь поднял глаза в потолок и загнул один палец, как при счете. Заметив, что и через пару минут загнутым оставался один-единственный палец, Карл осторожно спросил:
– Мефодий, получилось вспомнить?
– Пока одну, тяжело вспомнить, ведь мне ее еще покойная бабка рассказывала. Я тогда еще был мальцом.
– Та, которая была цыганкой?
– Да-да, ну если хотите, слушайте.