Лукавый
С отличием окончил институт. Легко нашел хорошее место в большой компании. Шутливые фразы, легкий флирт, но близкой души не появлялось. Обида росла, не понимая почему все так, он стал колыхаться, нервничать, вести себя не правильно - начались ошибки. Повздорил с начальством, поругался с родителями, оскорбил лучшего друга. На него не то чтобы обижались, просто отмахивались, забывали о его существовании. Это ранило еще сильнее, лучше бы ругали, а так ему всякий раз давали понять, что он в принципе мало что значит в отношениях. С начальством помирился, но зацепила фраза: "Ненастоящий ты какой - то, лукавый". "Почему лукавый, просто я умный, просто соображаю лучше многих", - думалось ему. До того что если бы был умным такого бы не говорили он не додумался.
Работал без азарта, женился без любви, отцом стал, чтобы закрепиться расположением тестя. Жизнь еще не проходила, но уже шла, и ему часто казалось, что шла куда - то мимо него. "Что - то не так, что - то не так, чего - то я не понимаю", - но дальше этих рассуждений дело не шло. Со временем он понял, что не может измениться, что не способен на переосмысление, на признание ошибок и осмысленный скрупулезный поиск новых ответов на старые вопросы. Стал грустить.
Сынок подрастал, оказался не глупенький в десять лет знал уже два языка, хорошо считал, интересовался литературой. Сына он любил, но со своей "высокой колокольни", любил с дистанции, требовательный, учащий дисциплине, он не давал сыну нежности, не ласкал его. А мальчику именно этого не хватало. Простого касания, взгляда, или чтобы просто помолчать обнявшись. Ничего этого не было, и когда мальчик стал превращаться в мужчину от отца он просто отстранился. Отец это понял, но менять ничего не стал. Все было как - будто благополучно, только счастья не было.
Как - то среди ночи он проснулся растревоженный светлой, пронизывающей душу силой сна. Ему приснилось, как сын в шесть лет сказал ему: "Папа, я придумал поговорку: "Под старую лопату молодой червяк не полезет!"" "Он ждал поощрения, он так хотел похвалы, а что я, а я сказал: "Дельно", - положил на пару секунд руку ему на голову и ушел. Я всегда был дисциплинированным и расчетливым, а может вместе с этим, надо было быть просто добрее. Просто добрее к людям, чувствительней к чужим переживаниям, понятливей к новым обстоятельствам!"
Следующие годы он жил с этой мыслью. Жил и медленно угасал. Хотя внешне выглядел хорошо, был бодр, весел. Но бодрился и веселился он специально, чтобы не выказать тоски. Сын закончил вуз, получил хорошую работу, а на домашнем празднестве так официально, как чужому пожал руку, что отец понял близкими людьми они не будут никогда.
Старея и мучаясь от осознания собственных ошибок, он боялся теперь только одного - депрессии, ведь тогда уже не скроешь, уже не спрячешь этого ясного и терзающего понимания, что был не прав, как был не прав и насколько. Как многих обидел, обошел вниманием, а ведь люди к нему тянулись. И скольких же он не увидел, про скольких забыл, скольких посчитал слабаками, бездельниками и неудачниками, а они были неплохими людьми, расположенными к нему и к его заботам.
А он не видел, ничего не видел, не хотел замечать. Холодный, эгоистичный, все планировал, все занимался самодисциплиной, самоконтролем. Много работал, да, но как неправильно, как небрежно если не сказать мерзко он относился к людям, к ненавязчивому общению, к улыбкам которые просто так, к симпатиям которые без всяких условий. Во всех и всегда он видел подвох, заговор, интригу, потенциальную агрессию и возможное нарушение его планов, а значит, потерю шансов достичь цели.
"Во всех и всегда, во всех и всегда..."
Он умер просто: прилег после игры в теннис и ушел.
Ему было шестьдесят три года.
Свидетельство о публикации №222021400401