Руский язык Ч. 10 А на реке

Из серии "Рассказы детям о Языке"

Часть 10

А на реке





Река становится однажды никакой уже не ва (дорогой), тем более и никакой не водой, а именно что рекой, это когда и у неё самой, и у всего того, что на ней тогда уже было, появляются собственные названия. Структуры ва по сравнению со структурами во достаточно просты, чтобы в них были какие-то названия, - всё, что от ва тогда требовалось, так это наличие в их структурах значений таких знаний, которых было бы вполне достаточно, чтобы зимой при необходимости съездить по этим самым ва туда и обратно и при этом не заблудиться, - никаких там тебе поворотов, никаких там тебе  переправ и т.д. на ва в отличии от того же во никогда не было. Поэтому, ещё раз, для выполнения всех этих задач для ва вполне хватало называния её самой, не более.

С во всё было гораздо уже сложнее, хотя бы потому, что её структура значений была сама по себе уже гораздо сложнее, чем это было у ва. Так для во в структуре её значений необходимы были уже такие знания, как “(тот самый правильный) исток”, “место залежей соли (которое следовало посетить обязательно, для чего собственно во и была нужна)”, “поворот (к началу уже другого истока)”. Чтобы удерживать все эти знания в коллективном сознании для них требовались соответствующие названия. Так у во в Языке появляются названия, а с ними во была уже не просто во или тем более ва, а именно что самая настоящая река с указателями, по которой летом, - не зимой, нет, - плавали древние человеки.

Чтобы представить значение знания звучания “река” правильно, необходимо будет прежде рассмотреть значение знания звучания “речь”. Из его “прочтения” следует значение [любой мужик (и всё, что так или иначе с ним связано), возможностью которого является “тщ” (”ч”)]. Значением модуляции “тщ” в Руском контексте Древнего языка является [действие челюстью], - “т” - [действие], “ш(ь)” - [челюсть]. Само по себе это объединение уже очень руское, - “э” находится после “р”, а знание звучания “тщ” именно в руском контексте Древнего языка имело тогда большое распространение. Таким образом значением самого объединения “речь” тогда получается [любой мужик (и всё то, что так или иначе с ним связано), возможностью которого является его действие челюстью]. Проще говоря, речью было тогда то нечто членораздельное, что получалась у мужика в результате его работы челюстью и не было при этом связано с процессом пережёвывания пищи. В смысле речью назывались тогда именно чистые знания звучаний сказанные специально и без всяких у них интонационных и жестовых составляющих .

Ещё раз, тогда многие знания звучания возникали как сопряжённый признак у того или иного значения. Например знание звучания “св” сопровождало процесс питья с поверхности, отсюда и все те значения, что у него были в Языке. Стоило кому-то сложить губы трубочкой и издать знание звучания “св”, как всем сразу вокруг становилось понятно, что этот кто-то так говорит именно о питьё с поверхности, даже если самой такой поверхности (с водой) при этом рядом не наблюдалось.

В случае же “речи” никакой такой речи о сопряжённом тому или иному знанию звучания признаке вообще не шло. Чтобы понять значение того или иного знания звучания обозначенного речью, следовало прежде увидеть сам признак, которому оно соответствовало. Как правило новому признаку подбиралось знание звучания, соответствовавшее другому признаку, но такому, что у обоих этих признаков были общие знания в их структурах значений, поясню.

Одним из первых знаний звучаний, которое придумали русь в Руском контексте, это было название реки, на берегах которой они в нём и поселились. Сегодня мы знаем её как Чепца, но так в те времена она называться просто не могла. Потому как в Руском языке отсутствовала модуляция “тс”, а вместо неё использовалась тогда модуляция “тщ” с тем же самым значением [действие челюстью]. (Существование двух разных знаний звучаний с одним и тем же значением привело бы к многозвучности, что недопустимо вообще в Языке, - потому модуляция “тс” (”ц”) в Руском языке тогда и отсутствовала.) Из существования и сегодня у Чепцы притока Чепык, значением которого в соответствиисо знаниями связи Древнего языка является [приток (притык) Чеп(а)], логично предположить, что тогда эта река называлась Чеп. Но именно так же называлось тогда в том числе орудие для выбивания зёрен из злаков, представлявшее собой две связанные за концы палки. Из “прочтения” его знания звучания мы получаем следующее его значение, - [действие челюстью, возможностью которого является приятное/полезное]. Проще говоря, так называлось орудие предназначенное для замены действия непосредственно челюстью по перетиранию злаков, чтобы извлечь из них зёрна, - не самая тогда лёгкая работа.

Но, если орудие назвали по общему признаку, что было у него с челюстью, - они оба служили для извлечения зёрен из злаков, - то уже реку назвали по общему, признаку, что было у неё с орудием. В смысле никакого такого знания “челюсть” при назывании реки Чеп уже близко тогда не было. А было единственно тогда возможное знание, - “орудие для обмолота зерновых Чеп”. Остаётся понять, чем именно был тот общий признак, который и позволили так назвать тогда эту реку.

Чепца из-за специфики её происхождения несколько отличается от других рек, что протекают в контексте Урала. Будучи достаточно полноводной, она совсем даже не образует на всём своём протяжении спокойного и ровного течения характерного для равнинных рек, нет. Участки стабильного течения на ней обязательно перемежаются короткими отрезками перекатов, где течение стремительное и бурное. Особенно они проявляются перед меандрами, петлеобразными изгибами реки, где река вдруг резко меняет направление движения. Потому ничего странного, что древние человеки увидели в чередовании достаточно спокойных и достаточно быстрых участков реки некую же аналогию с устройством чепа. В нем тоже прямолинейные участки деревянных палок перемежаются с коротким и гибким участком ремешка между ними. Тем более, что чеп предназначен для обмолота зерновых, а эта река в случае ошибки плотогонов как заправский чеп могла запросто “обмолотить” подводы с солью так, что пуды бы с них, как какие-нибудь зерна из колосьев после удара по ним чепа, разлетелись бы в разные стороны.

Ещё раз, древние человеки не просто тогда давали названия признакам, а старались через сами названия сообщить дополнительную информацию о признаках. Так, чтоб даже те, кто никогда до этого сам признак и не видел, а только слышал о нём ( слышал его название), мог с лёгкостью при встрече с ним в Действительности запросто его уже узнать по той информации, что была у того в названии.

Так изменение названия “Чеп” на “Чепца” тоже ведь происходит в своё время не просто так, а потому что. Потому что к тому времени древние человеки уже получили знание, что Чеп сам является всего-лишь притоком более крупной реки (в нашем случае это Вятки). А это значит, что как приток в соответствии с правилами того времени в Руском контексте он должен называться был с окончанием на “ца”, - “Чеп-ца”. Т.е. добавление “ца” на конец объединения таким образом добавляло самому объединению необходимую информацию, тем более тогда, когда всякие визуализации этого знания в виде бумажных карт просто ещё отсутствовали.

И такие названия русь буквально “рассыпала” повсюду в этих местах, где они тогда жили. Возьмём например название “полом”, оно интересно тем, что в своём первоначальном значении сегодня уже отсутствует, а всё потому, что признак, которому оно соответствовало, давным давно исчез из Действительности, - нет признака в Действительности, значит очень скоро не будет и знания о нём в Языке. А вот его производное “поломка” и сегодня в Руском языке ещё есть, и очень даже широко в нем используется. Давайте же с ним разберёмся, тем более, что это так интересно.

На самом деле значение этого объединения очень даже сложное уже потому, что было оно образовано в два этапа, - {”п” (о) “л”} - {”пол” (о) “м”}. Объединение “пол” очень даже похоже на “под” и значит [приятное/полезное, возможностью которого является “л”]. Проще говоря, “пол” называлось тогда вообще всё то, что можно было найти на полу (мелководье). Это характерно для того времени, когда разные признаки имели одинаковое знание звучания. А всё потому, что были они тогда сопряжёнными, в смысле один без другого тогда просто не существовал. Так “пол” называли тогда и соответствующую поверхность, и то, что на ней было.

Обычно вкусненькое искали на полу женщины и дети, мужчинам считалось за баловство само такое занятие. Достойно мужчин было сделать для женщин и детей “полом”, - [пол, возможностью которого является принадлежность мне говорящему]. Уже присутствие знания звучания “м” говорит об искусственности происхождения полома, - тогда принадлежать тебе могло только то, что ты сам и сделал. А чего ты не делал, то принадлежало вообще уже всем.

Полом представлял собой изгородь в самом узком месте реки, которая впадала в другую, более крупную реку (в нашем случае в Чепцу). Весной, после разлива, из Чепцы в малые реки, её притоки, на нерест заходила крупная рыба, чтобы уйти после нереста обратно. Полом на время захода рыбы был открыт, а как только начинался нерест, его сразу же закрывали. Потому после нереста вся крупная рыба оставалась здесь же в малой реке, недалеко от изгороди полома. Вскоре уровень воды в малой реке сильно падал, но его было вполне ещё достаточно для вылупившихся мальков, чтобы те, набрав перед тем необходимый размер, легко потом скатились в Чепцу минуя заграждения полома. Но только не крупная рыба, нет, - её размеры не давали скатиться ей сквозь прутья полома обратно в Чепцу. (Если конечно не какая нибудь поломка в поломе, - дыра в изгороди сквозь которую могла уйти вообще уже вся рыба.) Рыбы в поломе оставалось так много, и при низкой воде им было так тесно, что женщины и дети запросто руками могли поймать большинство из них. Тех, кого они не могли поймать руками, тех били острогой. В любом случае каждый раз из полома они брали столько рыбы, сколько им надо было для еды, ни больше, ни меньше. (Напоминало сегодняшний наш поход в рыбный магазин, где есть отдел живой рыбы.) 

Понятно, что топонимы, что сегодня вообще существуют, появились не все сразу и именно в таком виде, в каком мы знаем их сегодня. Многие из них со временем менялись, например Чепца, а причиной тому появившиеся новые знания в коллективном сознании русов. В любом случае по их конструкции, по их значениям, мы можем примерно судить, когда они появились.

Так, например, место недалеко от Адама однажды начинает именоваться “Солдырь”. Понятно, что оно образовано из устойчивого сочетания {”сол(ь)” “дыр(ь)”}. Значение “соль” вы все уже знаете, а вот “дырь” следует пояснить. В Руском языке оно существует в трёх разных формах, с примерно похожими значениями, а именно “дырь” (”солдырь”), “тырь” (”богатырь”), “дарь” (”сударь”), - во всех оно так или иначе значит [мужик как его профессия]. Различия же в этих знаниях звучаний призваны отразить те тонкости в значениях, что у них есть безусловно. Так “дарь” значило некого мужика, который предпочитал работать в одиночку, - “бондарь”, “сударь”, “государь”. Те же мужики, что работали в составе команды, назывались через “ы”, - “солдырь”, “поводырь”, “богатырь” (но “вратарь”, он номинально в составе команды, но действует по своему собственному усмотрению). Обращаю внимание, там, где деятельность мужиков не была связана с чем-то вещественным, в смысле являлась так обыкновенной службой, в объединении вместо “д” использовалось “т”.

Этих знаний вполне уже достаточно, чтобы определить точное значение объединения “солдырь”. Или “поводырь” - [мужик, который в составе команды (солдырей) отвечает за точное соблюдение маршрута во]. Проще говоря, “поводырь” и никак больше ещё звали тогда мужика, который знал в точности весь маршрут во, и наличие которого в команде таким образом гарантировало успех всей экспедиции. Другое дело, что в контекстах, где никакого такого во никогда не было, само это значение однажды не могло измениться, - а оно и изменилось. И теперь значением “поводырь” в Руском языке является [человек ведущий за собой слепцов, т.е. человеков, которые сами путь представить себе не могут].
(Кстати, пытливому уму безусловно бросится в глаза связь между руским “дыр" и немецким “Der”. Напоминаю, это была эпоха, когда детализация Языка только-только началась. Поэтому в разных языках тогда можно было обнаружить гораздо больше общего, чем их отличий.)

Ещё раз, это сегодня, когда мы уже не помним структуры значений топонимов, а это значит, что не представляем ни чуть-чуть те знания, что в них тогда безусловно были, ничем иным кроме как просто названиями они для нас не являются. В то время как для древних человеков они безусловно прежде всего были источником соответствующей информации. В этом и есть основное отличие от восприятия человеком топонимов тогда и сегодня.

Потому существование сегодня недалеко друг от друга двух речек с одним и тем же названием говорит совсем не о бедной фантазии наших предков, - у них с нею как раз всё было нормально, - сколько об одинаковом значении для наших предков самих этих речек, - речки разные, а задачи, которые посредством их могут быть решены, одинаковые. Потому и названия у речек тоже одинаковые, - главное одинаковость решаемых с их помощью задач, а вовсе не разность самих речек. Я говорю так о Пузепах, их два, оба являются правыми притоками Чепцы, и оба в итоге выводят к месту, где начинаются истоки Кампызепа, - один, скажем так, справа, другой слева.

(Кстати, - ”Пызеп”, - вудь в нашем контексте местности допускает чередование “ы” и “у” без всякой потери при этом исходного значения у объединения. Признаюсь, я большую часть своей сознательной жизни руководствовался именно устной традицией. А потому для меня в своё время было большой неожиданностью узнать, как “правильно” называть Пузеп, - Пызеп. Ещё раз, так мы имеем дело с Языком, а у него не может быть категорий “правильно” и “неправильно”, это если только для самих лингвистиков, чтоб было им потом чем заниматься.)

Значение “Пузеп”, которое следует из его “прочтения” будет, - [исток (приятного/полезного), возможностью которого является принадлежность истокам (приятного/полезного)]. (Полное значение чуть сложнее, здесь же я для экономии времени его чуть упрощаю.) Проще говоря, этот исток объединял тогда вообще всё истоки, что в свою очередь вели к Кампызепу. Для древнего человека это значило, что достаточно было дойти до конца любого конца этого истока, чтобы через небольшой (2-3 км) сухопутный участок потом можно было попасть в исток уже Камы (Кампызеп).

“Чтение” топонимов дело приятное, тем более, когда знаешь, как это правильно делать, - узнаешь много нового, порой даже неожиданного. Но задача этой Части вовсе не прочитать их все, а именно что найти такие, существование которых доказывало бы, что Руский язык возник именно здесь и нигде больше, потому что такими, какими мы их сегодня знаем, они могли возникнуть именно только здесь.