He is not a man. He is an Englishman

He is not a man. He is an Englishman. (Он не мужчина, он англичанин).

Южно-Африканское лето длится уже который месяц. Мы сидим на даче у Полины в креслах, сделанных из плотной темно зеленой ткани.  В подлокотниках в специальных круглых отверстиях с углубленной сеткой  временно покоятся стаканы с красным вином. Вообще-то, эти устройства предназначены для банок с пивом,  или, например, для  охлажденных шипучих напитков. Но пива мы с Полиной не пьем, а разбавить такой нежный летний вечер банкам с ядовитой кока-колой совершенно неразумно. На небе еще резвятся белые тучки,  дождь не проступал из-за горизонта. Жара плавно спадает. Мы только что выскочили из импровизированного душа. Мы любим наш „душ Шарко“. Это выглядит так: вода из скважины закачивается в огромный бак, расположенный на сваях. Из трубы переполненного бака холодная вода падает с десятиметровой высоты, больно ударяя по плечам и голове. Сказочный мазохизм. Мы сидим в купальниках. Я рассматриваю тщательно выбритые ноги Полины. Тонкие белые ниточки шрамов почти не видны. Полина проследила мой взгляд:
-“Да, Рита, я его забыла. То есть, мы иногда общаемся. Он поздравляет меня со всеми праздниками, шлет свои фото и веселые ролики. Но воспоминания о нем больше не давят мне на душу.“
Как это не банально, но Соломон был прав. Вот и это сильное увлечение Полины прошло. Бесследно ли? Впрочем, любая обида за столько лет найдет глубокую тень в душе и раствориться там.

Все началось десять лет назад. Полина собиралась на конференцию в Бонн.
-“Понимаешь, я впервые представляю свою модель строения горных пород. Так волнуюсь. Понимаешь, этих ученых я не знаю, но многие задействованы в общих проектах, они друзья и коллеги, и оппоненты, можно сказать. Я для них гость, незнакомка из далекой Африки с претензией на новизну. Вливаться в научное сообщество нужно годами. А я - как кур в ощип в прямом смысле этого слова. Жди меня обратно без перьев.“

Вернулась Полина довольная.
-“Представляешь, один очень уважаемый джентльмен из Англии долго меня расспрашивал, а потом в выступлении отметил появление очень интересного доклада.“
-“Что за господин?“
-“Да, Энтони, научный руководитель моего знакомого Лео из штатов, то есть Лео тоже англичанин, но сейчас работает за океаном. А Энтони из Ливерпуля. Мы потом все втроем пили пиво на вечеринке.“
-“Ну, и как?“
-“Что „как“? Им понравилась моя модель.“
-“Да, я о Лео и Энтони.“
-“Лео красавец со светлыми вьющимися волосами. Ему бы лук и стрелы амура в руки, правда, пухленьким, лукавым и нагим амуром я его не представляю. Он строен и подтянут. А амуры в тунике бывают? На вскидку не вспомню. Но этот образ как раз в точку.  Лео моложе меня лет на пятнадцать. Энтони постарше, нет, не меня, постарше Лео. Симпатичный, но с рябинками на лице,  правда, малозаметными.  Невысокий, уверенный, но очень вежливый.
-“Англичанин как-накак“ - хихикнула я.
-„Ладно тебе.  Скромный, ученый с мировым именем, профессор. Книгу пишет, масса статей. На вечеринке они пригласили меня за их стол. Так мы втроем посидели по-английски. Чопорно. Мне показалось, что я лишняя, и через полчаса я ушла спать.“
Далее наш разговор о конференции продолжился. Полина рассказывала о дождливой погоде, промокших туфлях в октябре. Ясно, она забыла, что в Европе уже осень, и улетела в лодочках. Рассказывала о соборе в Кельне, куда она смоталась  от одиночества в скучном трамвайном Бонне.

Полина позвонила мне недели через две:
-“Представляешь, Энтони прислал мне образцы пород, хочет чтобы я на его образцах доказала работоспособность моей модели.“
-“А больше он ничего не хочет?“
-“Вроде, нет. Обмениваемся данными.“

Еще через пару недель:
-“Рита, он мне каждый день пишет и круг наших разговоров расширяется. Даже с днем рождения меня поздравил.“

Еще через пару недель:
-“Рит, он мне каждый вечер посылает смс „good night’ или „nn.”
-А что такое “nn’’?
-’’Night-night. То же что и good night. Знаешь, я сплю с телефоном под подушной. У нас два часа разницы, у него 10, а у меня полночь. Он желает мне спокойной ночи, а я жду. А муж спит как сурок. Наверное, думает, реклама. Рита, не могу поверить. Я даже намека в его глазах на интимную симпатию не уловила. А ведь ты меня знаешь, я - как радар. Как только засекла мужчину, взглянула на него через прикрытые ресницы, и я уже знаю не только прелюдию, но и длительность первоначального флирта, сложности и радости двусторонних измен, а уж способ расставания я подберу по обстоятельствам. Ты же знаешь, я сцены расставания разыгрываю виртуозно, и мужчина всегда чувствует себя виноватым. Томные глаза, смущение,  горькое самопожертвование нашей любовью ради сохранения его семьи или карьеры. В общем, какая-нибудь подобная заезженная чушь. И хотя я точно знаю, что развод не входит в планы моих мужчин, да, и в мои тоже, раскаяние в супружеской неверности наводит их на мысль о тяжелом расставании со мной.“
-“Ну, так это были русские мужнины. А тут англичанин.“
-“Да, пара иностранных мужей у меня была, но вот возлюбленных — никогда.“
-“Ну, поглядим.“

Но Полина порхала. Только ее африканский муж Джон не разглядел ни ее сияющих глаз, ни всплеска научной энергии. И даже на ее кухне было как-то подозрительно чисто.

Подошло Рождество. Наступала предновогодняя ночь. Мы сидели на террасе Полининой фазенды. Джон читал какую-то книгу, взятую в библиотеке. Он читал все свободное время, качество изложения или замысловатость сюжета не имели для него никакого значения. Полина покупала ему книги в секондхенде ориентируясь, главным образом, на их толщину и низкую цену. Чтение воспринималось Джоном как процесс, как действие. Впрочем, как у многих на этой южной земле. Во всем мире главное событие — это Рождество, но оно случилась неделю назад. Поздравления посланы, подарки розданы, ненужные ответные коробочки получены. А такие мелочи, как очередной новый год адреналина в его кровь не добавит. Часов в девять Джон отправился спать. В 11 задребезжал телефон. Полина сжала телефон в руке — это он. Значит помнил.

Муж Полины был ее крест. Она никогда не могла мне внятно объяснить, почему, перешагнув пятидесятилетний рубеж, имея уже вид на жительство в ЮАР согласилась ввязаться в новую брачную авантюру, бесперспективною в эмоциональном плане, неравновесную в интеллектуальном, а в сексуальном плане с его диабетом Полина вообще вступила в длительный период застоя.  Да, и есть ли удачные браки с иностранцами? Домашнюю скуку Полине заменяли участия в многочисленных конференциях, куда она летала с удовольствием и с годами ее труды, хоть и не революционные, но добротные стали признанны в сообществе профильных ученых.

А в это время Энтони получил саббатикал. Если кто не знает, в университетах и научных учреждениях дается год для работы с международными коллегами. Эндрю собирался на четыре месяца в Швейцарию потом на два - в Италию и оставшиеся полгода он намеревался поработать с Лео в Штатах. Отдаленный от своей английской семьи Энтони воспользовался неограниченной возможностью общаться в Полиной. Днем она старательно считала модели, измеряла физические свойства пород в лаборатории, а вечерами в его смс’ах явно звучала прелюдия, обещавшая аллегро. Затем, по классической схеме адюльтера должно звучать спокойное модерато, а о заключительном граве Полина старалась не думать.

Ах, эти первые тычинки влюбленности. Иногда мне становится грустно, что вот уже давно я ни в кого не влюблена. В какой-то мере я завидую Поле. Я абсолютно уверена в том, что мы живем — пока влюблены. Вне этого чувства мы в разной степени добросовестности выполняем жизненные функции: штурмуем заборы карьеры, занимаемся безнадежным во времени домоочищением и ежедневными упражнениями у кухонного мини-мартена, встречаемся с друзьями. А вокруг нас - спокойный уютный дом, в котором дети или внуки, давний муж и телевизор, напоминающий нам, что где-то далеко от нас есть еще не осознанная, но уже щекотящая влюбленность. А может даже и десятый вал любви. Если влюбленность, это химия, то ее многочисленные реакции мы видим, слышим, обоняем, ощущаем, пробуем на вкус.   Мы видим в нашем избраннике то, чего у него нет и никогда не было и радуемся такими драгоценными достоинствами. Мы слышим отдаленный звон телефона, валяющегося на самом дне огромной сумки. И шепот его разговора в ванной, завуалированный от жены потокам поды. Мы вдыхаем новый запах любимых губ и тела. Мы пьем коньяк или пиво вместо красного вина и не замечаем разницы. Мы предаем наш изысканный вкус, читая понравившиеся ему военные книги и смотрим дурацкие боевики. Тело наше больше не подчиняется Ньютоновскому закону тяготения, оно становится легче, а ноги - длиннее. Каблуки не мешаю при ходьбе. Волосы (с помощью перекиси) изменяют цвет, заброшенная, было, косметичка вновь становится востребованный. В груди опускается скоростной лифт, а из глаз сыплются еще недавно застывшие разноцветные искры.

-“Ритка“ -, захлебывалась от счастья Полина. -“Представляешь, он в мае будет в Ферраре А я лечу во Болонью, у меня грант. Мы увидимся.“

Полине действительно надо было лететь в университет во Болоньи. Эта поездка была заблаговременно согласована с Национальным исследовательским фондом ЮАР. Казались, сама судьба подготовила им эту встречу на нейтральной земле, усыпанной итальянскими цветами необычайно красоты и уставленной вином и жаркой пиццой.

И тут Полина сделала ошибку, которую интуитивно чувствует любая семнадцатилетняя девушка и которую никогда не сделает женщина, уже ступившая за порог платонической любви. Все они знают, что мужчину можно заманивать, порой, настойчиво, на очень ранних стадиях флирта. С мужчиной можно расправляться в той мере, в которой он допускает управление собой, но это на поздних этапах, близких к завершению перекрестной любви. Но есть тонкий переход от конфетно-цветочного периода к первым поцелуям, первому прикосновению и первым порывам к принятию горизонтальной позиции. Вот здесь женщина должна взять в руки такт, и не торопить мужчину. Он, мужчина, должен сам для себя решить насколько нужна ему эта связь. Стоит ли стремиться к одноразовому столкновению? А что потом? А если разочарование придет сразу после триумфальных звуков, сопутствующих оргазму? Достаточно ли умна и сдержана влюбленная женщина, чтобы сразу расстаться без истерик, выяснения отношений и сложных сцен. В кратких посланиях Энтони тропа флирта хоть и петляла между кустами, но вела к любовной палатке, в которой и должна была произойти та решающая встреча, после которой для двоих станет очевидным, разбежаться врозь или оставить протоптанной эту тропику.  Умная и опытная Полина быстро сообразила, что в походах на строну Энтони был не новичок, но и не многолетний профессионал. Так, бывали и симпатии, и любови. Но, как говорится, тут Полину занесло. Этого с ней почти никогда не случалось. Она должна была как лисичка сидеть под елкой у норки, наслаждаясь своим мехом и незаметно поглядывая на воздыхателя, анализировать каждую запятую в его записках и каждое случайно прошептанное слово. Что случилось теперь? Усталость от заурядного мужа? Предпенсионная жажда любви и внимания?

В молодости Полина была красавицей. Красивые черты сохранились и сейчас, а медленное увядание заменил опыт, которого ей когда-то не хватило в юности, а бешеная энергетика, которая сродни описанной физиками цепной реакции, чуть ли не экспоненциально нарастала с годами. Полина привыкла, что мужчины ее любят. Всегда любят. Ее любовные связи тянулись годами, и когда они, наконец, оборачивались для нее рутиной, Полина тонко завершала очередной любовный цикл. Со всеми бывшими любовниками Полина оставалась в прекрасных отношениях, они чувствовали себя  виноватыми (кто в чем), и были рады помочь.

И вдруг разумная Полина неожиданно для себя самой перетянула на себя инициативу. 
-“Давай я прилечу в Италию на пару дней раньше, приземлюсь в Болонье и приеду к тебе в Феррару. А потом вернусь обратно в свою Болонью“. Ах, зачем, зачем она это предложила! Но Полина упрямо и нелогично штурмовала уже открытую для нее форточку.
-“Здесь так шумно, приезжай. Забери меня отсюда“ - писал Энтони. Нет, это он должен был приехать к ней в Болонью в ее семейный отель, где она постоянно останавливалась. В ее распоряжении была двухкомнатная квартирка и небольшая кухня. Он — гость, ему и любовные вожжи в руки. И кнут. Хочет, уедет через час, хочет, задержится на выходные. У гостя нет обязательств перед хозяевами, кроме вежливости.
-“Подбери мне, пожалуйста, отель.“
-“Хорошо. В центре с видом на собор я раньше останавливался. С какими стенами и шторами ты хочешь: оранжевыми, зелеными или синими?“
-“Оранжевыми, они радостные, теплые, солнечные.“

Перед отлетом мы пошли в ресторан. 
-“Полька, ты вся светишься. Неужели этот эпистолярный роман тебя так задел?“
-“Знаешь, когда мужчина к тебе неравнодушен, он либо зажигает в тебе фитиль либо нет, и  переписку следует прекратить. А этот фитиль разгорается во мне с каждым намеком на чувства или хотя бы на симпатию. Он пишет мне каждый день, а то и по нескольку раз. Каждую ночь я заснуть не могу, пока не получу от него пожеланий сладкого сна. Я порекомендовала ему увидеть меня во сне. Так, для памяти. Пошучиваю, конечно.“
-“Будь осторожна, Полина“ -напутствовала я. Что-то в этой истории мне не нравилось.

-“Ты не забыла как я выгляжу?“ - писал Энтони.
-“А ты?“
-“Я прикреплю к пиджаку красную гвоздику.“

То, что Энтони смущен ее приездом Полина поняла сразу, как только вышла из поезда. Энтони поцеловал ее в щечку и он пешком пошли в гостиницу. Полина старательно изображала оживленность. Комната в гостинице оказалась синей. Цвет был холодный и к лирике отношения не имел.

-“Я пролетела половину земного шара, мне надо принять душ“ — посетовала Полина. Вот он, достойный повод встретить ее с полотенцем на голом теле и, наконец, расслабиться. Но Энтони, истинный английский джентльмен, вышел в коридор. Полина досадливо оделась, она давно поняла свою ошибку. Но глупая женская мысль „А вдруг еще что-то изменится“  еще пыталась зацепиться за недавний нежный ореол их телефонного романа. Это у Полины-то, с ее аналитическим умом. С этой минуты отношения с англичанином стали ею неуправляемыми.

Они вышли в город. В Ферраре стоит древний замок, в котором резвилась с мужем и любовниками уже не слишком юная Лукреция Борджиа. Сам город был наполнен невысокими хорошо одетыми изящными итальянцами. В отличие от других городов Италии Феррара была спокойна, не темпераментна и к малочисленным туристам явно терпима. То там, то сям встречались жители в карнавальных костюмах покроя раннего средневековья, направляющиеся к центру города, к замку. Концертами и карнавалом отмечалась какая-то промежуточная средневековая дата. 

Побродив по узким улочкам они присели в летнем ресторане.
-“Два Просекко“ — заказал Энтони. Просекко — это итальянское шампанское. Теперь Полина его постоянно покупает, даже здесь, в Претории. В память о прогулке по Ферраре, над полагать.
-“Пить в это время дня, в три часа?“
-“Ты в Италии. Днем здесь все едят пасту и пьют вино, потом идут к своим любовницам, а к четырем возвращаются на работу.“

-“Почему ты так напряжен?“ — спросила Полина. Она знала почему.
-“Вчера был последний день подачи заявлений на должность профессора в Швейцарии. Я имею большие шансы, но решил не подавать. Вот и размышляю, правильно ли я сделал.“
-“Ну, да’“ - подумала Полина. „Это я тебе свалилась на голову, и ты не знаешь как со мной поступить. Как стыдно. Как говаривала моя покойная мама, если баба дура, то это надолго. От себя добавлю, может и навсегда“.
-“Я пойду в свое общежитие, встречаемся в восемь, пойдем в ресторан.“

Полина осталась одна. Красоты Феррары никак не сочетались с английской скованностью, можно даже сказать холодностью Энтони. Хотелось реветь в голос. Она все поняла, но исправить ситуацию было невозможно. Разве что уехать. Но куда? Гостиница в Болонье доступна только через два дня.

Ровно в восемь Энтони ждал Полину возле отеля.  Жара спала, Полина дробно цокала каблуками. Они выпили немного и Энтони расслабился. Разговор цеплялся за темы, и обоим было интересно. Энтони рассказывал о детстве, об отце-священнике, о прощании с больной матерью, о юности, бунтарстве, серьге ухе и, наконец, о целенаправленной учебе и защите диплома, который сразу был зачтен как кандидатская диссертация. Это были те интимные мелочи, которые важны только влюбленным. И к Полине вдруг вернулась ее прежняя полупрозрачная надежда возврата к совсем недавней романтической нежности. В эти часы Полина ощутила себя счастливой. Много ли счастливых дней было у нее в жизни? По настоящему счастливых? Да, много. Новогодняя ночь с любимым мальчиком, но это было в юности. Защита диссертации. Грушинский фестиваль, где счастье безостановочно проскальзывает сквозь время, всего три дня звездных песен у Волжского берега. Были спектакли и концерты, были влюбленные глаза. И теперь, по прошествии стольких лет Полина вспоминает тот вечер в ресторане Феррары, как незабываемый полет в серебристой ступе.

-“Ты знаешь сколько времени?“ - вдруг спросил Энтони, взглянув на запястье. -“Половина первого.“
-“Уже?“
Они не допили вторую бутылку вина и взяли ее с собой. Освещенные улицы были полны народу. На площади танцевала молодежь.
-“Потанцуем?“— спросила Полина
-“Поздно, пойдем, я тебя провожу.“
Увидев бутылку в руках у Энтони швейцар предложил накрыть столик в саду.
-“Нет, мы пойдем в номер“ — вырвалась вперед у еще не пришедшая в себя от радости Полина. Кто ее тянул за язык? Энтони снова замкнул дверь изнутри. На его лице —лишь  вежливость и безразличие.  Полина вмиг пожалела о сорвавшейся фразе. Но было поздно, это был провал.

Они сидели в маленькой ледяной комнате, она на кровати, он — на единственном стуле. Облик джентльмена точно сочетался со зловещими синими портьерами за его спиной.  Энтони разлил вино, Полина старались не показывать своего отчаяния и улыбалась с потухшими глазами. Энтони приблизился и ее поцеловал. Полина посмотрела удивленно.
-“Ты не ожидала этого?“
-“Нет.“ Полина и вправду была в замешательстве, она не куда потечет английская кровь истинного джентльмена — в направлении кровати, что было бы логично для любого россиянина в подобной мизансцене или двери, к которой его манит супружеский долг и полное к ней, к Полине, равнодушие?  Или страх. Ах, будь что будет. Дверь, так дверь. Но Энтони сова приблизился к ней.

Они были одни во всем мире и никто не знал, что в узком пенале гостиничного номера Феррары произошла эмоциональная трагедия. Возможно, это была не только трагедия Полины. Их общение — это полное разочарование. Полураздетые-полуодетые мужчина и женщина на широкой кровати, прямо-таки предназначенной для неспешных любовных утех давно возжелавших друг друга любовников. Увы, джентльмен  показал, может даже сам себя не понимая, что этот поспешный секс ровны счетом для него не значит. Энтони повел себя с Полиной как с женой, без страсти, без фантазий, без прелюдии, без невинных или хотя бы игривых ласк. Секс был скучным и не доставил Полине никакого удовольствия.
-“Ты не останешься со мной?“
-“Нет, я пойду, с утра мне надо работать над статьей, сроки. Ты утром погуляй, а во время ланча мы продолжим экскурсию по городу.“

Энтони ушел. Полина допила оставшиеся вино прямо из горлышка. Она лежала на мгновенно остывшей кровати с открытыми глазами. Такое унижение для нее, как женщины. Он выполнил всю программу, чтобы ее не разочаровать, провел с ней пятнадцать минут в постели без пыла и пыли. Потому что англичанин или просто интерес к ней исчез сразу, как только она сошла с электрички? Второе, конечно, думала Полина. Но почему он писал ей целых семь месяцев? Может, ей все-таки стоит утром вернуться на вокзал и уехать в Болонью? Но как это объяснить такой демарш? Нет. Надо доиграть роль. Все равно теперь уже ничего не исправишь.

На следующий день Энтони снова провел Полину по городу, а вечером они пошли в ресторан. На этот раз ели не пиццу, а мясо и снова пили красное вино. Там, в ресторане все повторилось точь-в-точь как вчера. Хотя, как это как вчера? Оба были насторожены. Оба прекрасно помнили, что произошло прошедшей ночью и оба относились к этому событию по разному: Полина -  с горечью, Энтони, судя по всему, с раскаянием. Энтони проводил Полину в номер, посидел несколько минут и направится к двери.
“Ты уходишь?“ — произнесла Полина сдерживая слезы. Она уже сама не понимала, что было большим для нее унижением: то, что он намеревался уйти не разглядев в не й женщину или если он остается, заслышав первые капли ливневых слез. Надо было сдержать слезы и улыбнуться, помахав ему рукой. Но напряжение этих двух дней вылилось из глаз солеными каплями и потекло по щека. Энтони вернулся  и прижал Полину к себе.

Секс был более разнообразен, но по-прежнему, лишен последовательности и нежности. То, что происходило между ними нельзя было сказать, что они любили друг друга. Никак нельзя.
-“До завтра, утром я провожу тебя на вокзал.“

Между Феррарой и Болоньей 20 минут на поезде. Полина в последний раз увидела непроницаемое лицо Энтони. „Рад, наверное, что его такая странная миссия закончилась. Как же я унизила себя.“ Полине и в голову не приходило, что это может быть его первый поход налево и Энтони просто растерялся. Первая измена — это ощущение испуга, чувство падения, вина перед долгими семейными узами. Полина и сама когда-то прошла этот разрыв между двумя жизнями: праведной, но скучной домашней с нелюбимым мужем и ворохом семейно-супружеских обязанностей и полной счастья и опасностей жизни с горящими глазами, восторгом от своей фигуры, облаченной в новые наряды и постоянной заботой о конспирации: не дай Бог промелькнувшая тень измены коснется обоих семей. 

-„Возможно, он просто испугался?“ - анализировала его действия Полина по приезду. -“Подумал, стоило ли изменить жене в первый раз, изменять ей с таким убийственным постельным результатом и не покарябанной эмоциями душой? Возможно. Эта мысли имеет право на существование. Но, все же нет. У меня было и несколько любящих меня мужчин, и масса поклонников. И я редко ошибаюсь, ты же знаешь, Рита.“ 
-“Полина, так это были русские мужчины.“
-“Да. Может ты и права. Энтони был холоден, не эмоционален, смущен, испуган. Продолжать? Так или иначе, женщину во мне он не нашел и искать не стал и даже не старался.“ 

Через двадцать минут Полина вышла на станции в Болонье. Этот город не так хорош, как Феррара. Основными достопримечательностями Болоньи является собор Святого Петра да пара башен, одна из которых вот уже какой век грозится упасть.  Две средневековые башни Гаризенда (48 м) и Азинелли (92 м), наклоненная под углом 1.3о не так красивы, как падающая башня в Пизе. Башни серенькие, параллепипедные, аскетичные. Говорят, строители не соблюдали технологии строительства ни того времени, не нынешнего. Когда они поняли, что башню Азинелли не удержать, они построили рядом новую, прямую, толстенькую, убогую. В общем, плохо строили Болонью. Собор, основанный в 11 веке многократно строился, горел, падал в руины в результате землетрясения и снова перестраивался и перестраивался. Вокруг собора стоят шиты, на которых нарисованы проекты внешнего вида собора, ни одного из которых до сих пор не выбрали и собор по существу до сих пор является тысячелетним долгостроем. Но в соборе есть фрески художника, демонстрирующего ужасы ада и его обитателей, написанных, не иначе, как с натуры. К сожалению, фамилию этого нравственного фанатика Полина забыла.

Через пару дней Энтони прислал Полине сообщение
-“Я не приеду в Болонью. У меня здесь  завал на работе, а через два дня я улетаю обратно в Ливерпуль.“
Полина знала, что так и будет.
-“Конечно, конечно. Нам надо сохранить то, что мы достигли, чтобы встретиться в сентябре в Цюрихе. Легкого полета “ написала она, чтобы сохранить гордое лицо.

  От горьких мыслей в Болонье Полину отвлекал университет, откуда она возвращалась глубоким вечером, да вино, чаще всего Просекко. Через две недели она вернулась домой в Преторию. На время Полина затихла. Я догадывалась, что все прошло не по плану. Я звонила, но об Энтони Полина не проронила ни слова. Потом она уехала в поле куда-то в Зимбабве. Но однажды раздался звонок
-“Рита, я на даче. Приезжай проведать. Я сломала ногу.“
Я застала Полину не в обычных шортах, а в кружевах, фалдирующих по краям длинной цыганской юбки. С обеих сторон щиколотки краснели свежие швы.
-“Что случилось?“
-“Упала, запутавшись в кабелях. Теперь хожу с палочкой в сером сапоге. Но нога требует солнца и всеобщего сочувствия. Вина принесешь?“
Я зашла в дом, Джон, как обычно, читал какую-то книгу. Он кивнул, не отрываясь от напечатанного примитива.
-“Чем закусить вино?“ — спросила я.
-“Не знаю, найди что-нибудь. Полина готовит мало, я и сам теперь на голодном пайке.“
-“А сам приготовить не можешь?“
-“Я не  умею. Каждый день предлагаю съездить в ресторан, но она отказывается.“

Я махнула рукой на закуску, нашла вино, относительно чистые бокалы, банку оливок и штопор.
-“Теперь я тебе все расскажу.“ Полина взяла свой бокал. Маникюр? Это что-то новенькое. Мечущаяся между работой, кухней и дачей Полина редко рассматривает свои пальцы. Не иначе, что-то произошло.
-“Я вернулась“ - продолжила Полина свой рассказ. -“Первые дни Энтони еще посылал мне свои night-night, но они становились все реже и реже. Иногда я старалась вытянуть его на разговор, но никаких намеков на прежний флирт в его английски посланиях больше не было. Исчез даже английский юмор. Я понимала, что делаю все неправильно, но целых два месяца пыталась как бы не замечать этого. Наконец я не выдержала и написала ему, чтобы он не чувствовал себя  обязанным. Такой небольшой, спонтанный флирт или даже волнообразный прилив нежности не заменит нашей дружбы, научной и чисто человеческой. Я благодарна ему за его теплое отношение ко мне, но еще больше — а те научные направления, которые я сделала с его участием и под его руководством.“
Вот его ответ. Полина протянула мне телефон.
-„Дорогая, какое замечательное письмо. Я тебя никогда не забуду, как не забуду те выходные, которые мы провели вместе в Ферраре. Я рад что мы остались друзьями. EXXX.”
-“Дорогая?“
-“Мы с самого начала обращались к друг к другу не по имени, а „дорогой“ или „дорогая“. Ты же знаешь, в английском это обращение не несет такого интимного смысла, как в русском. Мы и к директору обращаемся „Dear Mr….’’ А XXX в конце означают поцелуи. Дружеские, теперь, как ты понимаешь.“

Но самое унизительное случилось в сентябре Цюрихе. Полина и Энтони встретились на конференции. Энтони был окружен друзьями и учениками. Часы летели, но Энтони к Полине не подходил,  разве что здоровался. Конференция закончились. Полина подошла к нему попрощаться.
-“Пойдем выпьем пива?“ — предложил он.
Они сели за столик, разговор был не о чем.
-“Ты не покажешь мне Цюрих? Ведь ты провел здесь всю весну.“
-“Нет, не могу. У меня встреча с коллегой.“ Полина набралась смелости:
-“Ты можешь ответить, почему мы не стали продолжать наши отношения?“
-“Я не хотел к тебе привязываться, я хотел быть свободным от любых лирических уз.“ Она по привычке подняла на Энтони свои лукавые глаза. Осторожная и опытная в любовных делах, Полина не поверила этой версии. Энтони улыбнулся дежурной улыбкой и ушел. По-английски, тихо. С прямой спиной. А она поехала зализывать свои раны к подруге, живущей в пригороде Цюриха.

Я снова посмотрела на аккуратные швы на щиколотках.
-“Мне очень больно. Я повела себя так глупо. Я, умница-красавица, повела себя как студентка начальных курсов университета. Да, что там университета, учащаяся ПТУ. Но, обещаю, я забуду его сразу, как только шву исчезнут с моего тела. С ноги, то есть. Глупо и романтично, правда?“
-“Глупо. Я думаю, ты забудешь его раньше.“
-“Рита, как ты относишься к супружеским изменам?“ — неожиданно спросила Полина.
Я глотнула вина.
-“Поля, как христианка, я считаю это аморальным. Но как разумный человек, я понимаю, что всю жизнь  прожить с одним человеком, особенно далеким тебе и по духу и по интересам, всю жизнь подавлять свои чувства, уйти от любви, подавить ее в себе или отдаваться духовной мастурбации - это прямой путь озлобится, обабиться, подурнеть, до времени постареть. Лучше согрешить, чем всю жизнь сожалеть об сдерживании своих страстей, сожалеть о своей бесцветной жизни. Хорошо, если жизнь будет заполнена не кухней и сопливыми детьми, а наукой. Это выход. Но такие „синие чулки“ вычисляются издалека и мужчины относятся к ним  c легкой  иронией или принимают их за своих, дарят  подарки на 23 февраля, как своим боевым подругам. Это не для нас с тобой.
-“А я считаю, что семья — это фундамент, это такой бетонный серый куб. Ну, у особо удачливых — разноцветный, разноинтересный. А сквозь наши с тобой кубы пробиваются белые красивые лилии любви. Они цветут, вянут, иногда оставляют в кубе луковицы воспоминаний, луковицы надежд, из которых тянутся новые ростки. Ну почему надо было отказаться любоваться и нюхать эти лилии? Я же ничего не прошу и не собираюсь ничего менять в своей жизни. Я не посягаю даже на пыль с  его куба. Он — на севере Англии, я — на юге Африки. Ну, почему мы бы не могли встречаться раз в год, раз в два года и уносить в душах радость, писать друг другу, ждать новых встреч, пока цветут белые цветы?“
-“А если куб рассыпется, лилии зацветут слишком пышным цветом?“-
-“Значит такой куб, такая семья.“ - подытожила Полина.
“Не кори себя, Полина. Может, в его словах есть некий элемент правды. Он не смог отпустить свои чувства. Он вовлек тебя в любовные сети, но него не хватило духу нырнуть туда самому. Любовь — это доверие, это поступок. Ты полностью снимаешь свои щиты, ты открываешь те замки, которые для других уже заржавели.  Дорогая моя, Поля, он просто струсил, это называется вялотекущий мазохизм. И хочется и колется. Путь ест свою овсянку, а мы с тобой - икру с  шампанским. Он не мужчина, Поля, он — англичанин.“
-“Ну, шампанского с икрой у нас здесь нет, а вот вина с оливками мы выпьем.“ И мы чокнулись.