Хорошо жили

        Дядя Алёша, Алексей Ермолаевич, мамин сродный брат, у него тётенька Агафья умерла. От неё были: Мария, Степанида, Петро. Вторая тётенька Прасковья Ларионовна - она моложе его была. Она с Ягодного была. У неё свои тоже были - парень да девка: Лёнька да Мария. Да местных: Шурка родилась, девка, да потом Иван.
        Когда мы раздуримся да чё, скажет: "У, раздерить, разлупить вашу шкуру!" - ругался. По-другому не говорил, одного матюка не выпустил. Дядя Алёша, я его вспоминаю добрым словом: "Царство ему небесное!"
        Он кажну осень в Кочердык ездил - за арбузами в Кочердык ездили. Навезёт арбузов - большущую бричку привезёт. Какие крупные отберут - сразу съедят. А маленькие - мелочи наберёт, веретёшком проткнёт, чтобы соль, проткнёт и в дубовые бочки. Бочка большая, как пиво возят. У него всякие были: большие, маленькие, кадушки. Он хорошие кадушки делал. На всю зиму насолит арбузов. Они сладкие, солёненькие. И в крышках поставит. Крышки-то под соломой - толсто накрыто. Не жарко.
       Хорошо жили. Не сказать, чтоб богато - средне. Гусей много было. Гусей все держали поголовно. Без гусей никто не жил - озеро рядом - вода хорошая, как стекло. И свиней любил. Мясо не выводилось. Зиму и лето - всё время - две-три матки. По четырнадцать штук поросили. Не продавали. Двенадцать дён кормят - пока титькой может кормиться. А потом ему уже мало, а другое чё давать - уж мясо не то. Поросёнка маленького кипятком обваривают, как курицу. Он там перетомится, шкуру потом с него снимут, выпотрошат и в жарёху. И у него можно все косточки жевать - в печи нашкварят до того. Русскую печку всегда топили - каждый божий день.
       Прибегу к ним ещё - тётенька Прасковья говорит:
       - Айда, поросятинки поешь.
       - Да у нас есть.
       - Да разве у вас есть? Да разве у вас такая есть?