И в синкопе времен он гармонией дышит

Этот очерк я пишу по просьбе издателя и редактора последних трех книг Иосифа Брейдо Ирины Валентиновны Варыгиной. Составление прилагаемой после очерка подборки стихотворений так же принадлежит ей.

Иосиф Вульфович пришел в поэзию зрелым человеком и состоявшимся ученым. Ему было 55 лет, когда был издан его первый сборник «Наворожи, гадалка нам…». Затем вышли "Дорожная молитва", сборник избранного «В синкопе времен», «Когда бы осень не пришла…» и последняя книга – "Так начинался день седьмой...".

Кроме того, стихи Иосифа Брейдо публиковались в поэтических сборниках, антологиях, бумажных и электронных журналах Казахстана и России, в русскоязычных изданиях Израиля и Америки. Вот лишь некоторые из них:
1. Сборник "Я вижу сны на русском языке", Москва, 2007
2. Антология карагандинской поэзии "Сквозь наслоенья лет". / Ред. и составитель И. В. Варыгина, Караганда, 2009 год.
3. Антология "Жемчужная поэзия Казахстана" в 3-х томах, Астана, 2011 год. /
4. Ред. и составитель Михаил Кохнович.
5. Антология военной поэзии "Ты припомни, Россия, как всё это было!". / Ред. и составитель Геннадий Красников. 2014 год, 1-е издание Нижний Новгород, 2-е издание Москва.
6. "О Караганде". Один из 100 томов серии "Библиотека Сарыарки". / Сост. Сабит Бексеитов, Астана, 2014 год.
7. Сборник произведений карагандинских авторов «Но сердцу не даётся выходной…» / Ред. и составители В.Б. Орешкина, А.Ю. Зулгарина, Караганда, 2015 год.
8. Сборник стихотворений «ОЖОГ» / Сост. С.Д. Евсеев, В.Ф. Кирюшин, В.Н. Попов. – М.: «Вече», 2015 год.
9. Сборник "Вечная страна моя", посвящённый 25-летию Казахстана.

Мне посчастливилось познакомиться с Иосифом Вульфовичем Брейдо в 2013 году, когда мы с моей коллегой Александрой Зулгариной готовили к выпуску третий сборник произведений авторов Караганды «Но сердцу не даётся выходной…» и пригласили Иосифа Вульфовича печататься у нас. Он не только согласился опубликовать свои стихи, но и очень заинтересовано и уважительно отнесся к нашему издательскому проекту и к нам – начинающим издателям. После этого мне случилось увидится с ним трижды: на презентации вышеуказанного сборника; на его личном поэтическом вечере, организованном в одном из залов КарГТУ, и на встрече поэтов Караганды и Нур-Султана, организованной главредом журнала «Простор» Орынбаем Жанайдаровым. Умный, внимательный, чуть с хитринкой взгляд, спокойное достоинство, немногословность и сдержанность, за которыми, однако угадывалось живость характера и ума, любовь к хорошей шутке и хорошему разговору – такое впечатление всякий раз производил на меня Иосиф Брейдо.

Иосиф Вульфович был хорошо знаком с литературной жизнью Караганды. Еврейская община «Хасэд Мириам», председателем которой долгое время он был, заботилась о тяжело больной вдове карагандинского писателя Николая Пичугина поэтессе Эсфирь Белицкой-Пичугиной. Среди его стихов есть посвящения Эсфирь Белицкой-Пичугиной и карагандинской поэтессе Татьяне Ерёминой. Он принимал участие во многих в поэтических вечерах, проводимых в городе.
Отдельно замечу, что Эсфирь Белицкая-Пичугина и Иосиф Брейдо – пожалуй, единственные карагандинские поэты, не связанные с КарЛАГом, кто осмысливал в своем творчестве тему лагерного прошлого нашего города.

Стихи Иосифа Брейдо на первый взгляд просты. Издатель и редактор последних сборников его стихов филолог Ирина Варыгина отмечает в одной из статей, что Иосиф Брейдо говорит «просто о сложном». В его стихах есть всё или почти всё, что для внешнего наблюдателя составляет жизнь человека: воспоминания о детстве, семья, человеческие отношения, наука, общение с природой, принципы и идеалы. Но в этом ли одном суть его поэзии? За земным, общепринятым, понятным его лирический герой ощущает что-то, что он определяет как «невидимое». Это «невидимое» не укладывается в налаженный быт, полученные звания, научные достижения, семейное счастье и многолетнюю дружбу (не говоря уже о финансовом успехе и славе, хотя эти понятия Иосиф Брейдо поднимает в своем творчестве редко и чаще в ироничном смысле).

Может быть «невидимое» - это время, которое поэт наблюдает и осмысливает в смене весны и осени – расцвете и умирании... Может быть это память, которая способна сохранить то, что уничтожает время... Или это союз времени и смерти, перед чьим вторжением ломается устоявшаяся реальность…

Полкилометра от поверхности планеты,
В подземных лабиринтах тишина,
Лишь ветер шевелит клочки газеты,
Да в черной луже плещется вода,
И, кажется, вступаешь в воды Леты.
«После взрыва на шахте»

Или это нечто, управляющее и временем, и памятью, и жизнью, и смертью... Иногда оно проявляет себя движением всесильной руки («Сыплется тоненькой струйкой песок»), иногда о нем говорится как о роке, иногда как о божьей искре («Ты сказала, что в жизни нету места стихам…»), то вдруг оно становится сильнее рока и вовсе не подобрать ему имени и можно угадать его присутствие лишь между строк («Игрок», «Играя собственной судьбой»).

Лирический герой не дает окончательного имени обнаруженному им «невидимому», не облекает его в форму, не пытается, подчиняясь уму ученого, построить о нем гипотезу. Но делает это не как преподаватель, делающий вид перед студентами, что не знает правильного ответа. Его недосказанность – самое честное очарование перед тайной, о которой он понимает, что она не изъяснима.

Вопреки ожиданиям, у лирического героя не возникает конфликта между будничным и тем «невидимым», что ему отрывается. Чутким наблюдателем, внимательным учеником – учеником, которым может быть только настоящий ученый, предстает перед нами лирический герой стихов Иосифа Брейдо. Он, говоря строчкой одного из стихов Эсфирь Белицкой-Пичугиной, – «У мира вещей и явлений <…> давний, седой ученик». Но именно это ученичество позволяет ему понять, одну из ключевых вещей о поэте, художнике, творце: он дышит гармонией даже в синкопе времен («Ты сказала, что в жизни нету места стихам…»). Невольно вспоминается гоголевское: «ибо художник и в тревоге дышит покоем». Хотя, думаю, что синкопа времен Брейдо не синоним гоголевской тревоге. Его синкопа – скорее место, в котором «невидимое» вторгается в привычный порядок вещей.

Голос лирического героя не громок: он не обращается, подобно Пушкину и Державину, к далекому потомку, а только к внуку (но так ли это мало?). Не заигрывает с читателем как Бальмонт («Я – играющий гром, Я – для всех и ничей»), не ищет новых форм в искусстве, не ломает устоявшуюся систему, не бросает нарочитый вызов обществу. Даже местоимение «Я» он практически не использует. Но голос этот внятен и звучен, и «Я», хоть и не называемо, но слышно. Иосиф Брейдо поднимает голову чуть-чуть выше, чем требуется для того, чтобы жить повседневную жизнь; смотрит в небо чуть-чуть дольше, чем нужно, чтобы определить погоду на сегодняшний день. Чуть-чуть. (Да простят меня многочисленные почитатели его поэзии, которым я буду благодарна, если они со мной поспорят). Но этого «чуть-чуть» оказалось достаточно, чтобы многое увидеть…

Закончить этот очерк хочется упоминанием стихотворения Иосифа Брейдо «Всю жизнь чего-то не хватает…». В стихотворении заключено ироничное противоречие между желанием избавления от вечно зудящих в душе желаний и «простым» рецептом избавления от этого зуда. Научиться довольствоваться малым можно, говорит нам автор, только и нужно, что подчиниться (курсив мой – В.О.) «магии колдовства и ритуалам». Вот и место совершения магии – острова Вануату – тихоокеанское государство в Меланезии. Конкретностью места, да еще и необходимостью вносить умеренную плату автор как бы иронизирует над читателем, а скорее всего, не над читателем, а над самим собой в те моменты, когда вдруг возникает желание подчиниться колдовским ритуалам.

Ни автор, ни его лирический герой никогда не умели довольствоваться малым. Ведь научившийся (или наученный) так мыслить никогда не станет ни инженером – «творцом второго мира», ни поэтом.