Главы 77-84 романа Золотая река

77
Лагерная помойка.

В конце 1942 года из села Починок тоже угнали людей в Германию. Екатерина Эберт, Надежда Булатова и маленький Юра Булатов вместе с другими советскими гражданами были погружены в вагоны и отправлены на Запад, в нацистстские концлагеря. Для селекции на работу или уничтожение.
 После долгих перемещений, благодаря тому обстоятельству, что Екатерина, несмотря на немолодой возраст, оставалась исключительной мастерицей по шитью, их временно сохранили от лагеря истребления и рабочего режима трудового лагеря. Рабу было отведено не больше трех месяцев, точно рассчитанных управленческим аппаратом Гитлера, по рациональному количеству калорий на трудозатраты. Абсолютное рабство и предельно скудный режим существования, на грани поддержания искры жизни в остатках тела, очень рано способствовали быстрому взрослению либо быстрой смерти.
 Лагерная помойка всегда притягивала к себе желающих найти съедобное. Охрана от души забавлялась на вышках, наблюдая, как дети и дистрофики ползают в кучах дерьма, выискивая то, что можно прожевать или проглотить. Солдаты даже делали ставки на этих существ, кто найдет больше или кто у кого отберет найденное. Свалка была своего рода рынком, где совершались сделки, продлевающие жизнь. Возле нее все время крутились человеческие существа, то меняя товар, то продавая свое тело, когда это кому-то требовалось. Со сторожевой вышки, когда не видно вшей и язв, беззубых цинготных ртов и гнойных фурункулов, все казалось забавным, а быстрый секс – даже эротичным и возбуждающим. Зачастую с вышек бросали сигарету, покупая представление с публичным совокуплением, выбирая заключенных посвежее. Охранники любили подрочить с вышки, наблюдая за таким шоу. Или закаказывали избиение непонравившегося узника. Иногда, для разнообразия, кого- нибудь пристреливали.
 Юра тоже пробирался к помойке, пока его бабушка и мать работали в швейном цеху. В четыре года всегда хочется есть, есть, есть. Он уже говорил по-немецки и по-русски, понимал французский и польский. Лагерь и помойка были Великим Вавилоном, собравшим всех, и оставившим им всем только одно - полное скотство. И умение понимать любой язык...
 На свалку вывалили кухонные очистки, в том числе и с немецкой кухни. Это сразу стало известно в бараках. Тени потянулись к помойке. Стражники перекликались, делая ставки на представление по заказу.
 В этот раз все было очень удачно. Прокралось много детей, значит, будут драки. И пара подростков постарше. Их можно заставить трахнуть друг друга. Гомосексуалистов в охране было много, они целенаправленно стремились в такие места, где можно забавляться и не скромничать. Подождав, когда помоечники втянутся в поиски, охранники стали подманивать подростков. Их почти уже уговорили, соблазняя сигаретами и куском шоколада, как вдруг всех отвлекла начавшаяся свара.
 Из кучи детей отделилось трое мальчиков лет четырех-пяти. Они сцепились и не разнимались, найдя нечто ценное и отчаянно сражаясь за него. Один из них был, видимо, помладше. Его два раза сбивали на землю и пинали ногами. Но он снова вскакивал и кидался к тем двоим. Поднявшись в третий раз, он подобрал с земли какой-то предмет и, кинувшись к своим противникам, очень быстро ткнул каждого этим предметом в живот. Оба с визгом повалились. Малыш выхватил добычу из-под одного из упавших и кинулся в темноту. Один из подростков хотел его поймать, чтобы позабавить охрану. Но малыш молниеностно ткнул и его, подросток с воплем сложился. А мальчик уже бежал прочь. Расдосадованный охранник несколько раз выстрелил вслед, но Юра Булатов исчез за бараками, унося в одной руке кость с лохмотьями мяса, а в другой - длинный ржавый гвоздь.
 - Вот дерьмо! Этот ублюдок сорвал всю потеху! - Старший охранник был очень зол, что не удалось устроить порнографическое представление, а драка так быстро закончилась. – Ну вот, начальство уже прется…
 Действительно, к вышкам на выстрелы спешил дежурный офицер концлагеря. Заключенные разбежались, возле помойки только корчились раненые.
 Офицер раздраженно поинтересовался, что за стрельба.
 - Да какой-то маленький выродок тут устроил поножовщину, герр офицер!
 - Подстрелили?
 - Нет, убежал, гаденыш.
 Офицер быстро оценил обстановку и приказал одному из охранников добить раненых детей, чтобы с ними не возиться. Потом отдал приказ провести внимательный досмотр по баракам и пресечь всю эту самодеятельность. Найти и сразу расстрелять хулигана и его родителей.
 Вечерняя смена кочегаров крематория, из числа заключенных, как раз сжигала тела умерших за день. Жирный, густой дым валил из длинной трубы.
 Заключенных выстроили и объявили требование о добровольной выдаче. Никто не знал, что и как произошло, все молчали. Екатерина и Надежда были еще в цеху, они работали допоздна, выполняя сложную, ювелирную работу по подгонке офицерской формы. Юру Булатова нашли в сточной канаве, где он уснул, не выпуская из рук обглоданную кость и окровавленный гвоздь. Он и сам был весь в крови.
 Офицер-эсэсовец, сложив руки на груди, перебирал ими, похрустывая новой кожей рукавов офицерского пальто.
 - Чей это ребенок? Ты кто, мальчик?
 Молчание. По номеру на рубашке быстро установили, кто и чей. Послали в цех привести мать и бабушку для публичного расстрела. Эти несколько минут спасли непонятную жизнь.
 К выстроившимся заключенным подъехал заместитель коменданта лагеря.
 - Что здесь за бардак? Отто, я вас просил не устраивать балаганы под вечер, что вы опять удумали. Я домой хочу! Зачем вам этот кусок говна?
 Отто объснил.
 - Дисциплинарное мероприятие, господин майор…
 - Минуточку… Вы говорите, он зарезал гвоздем троих? А мать и бабка работают швеями?
 - Так точно. Их сейчас приведут.
 - Отто, если это та бабка, то она швея - одна на миллион! Да пусть бы он всех тут перерезал! И они не евреи, как я помню…
 - Они русские. Какая разница! Мы так погубим дисциплину!
 В это время подвели бабушку и мать.
 - Ну точно, эти. Отто, вам надо для начала расстрелять этих паршивых онанистов на вышках, тогда с дисциплиной будет получше. Собрали всякое отребье… А парнишка, посмотрите, он блондин, и глаза вроде голубые. Это что, у него зачес налево? Точно! Уж совсем редкое совпадение. Погодите, у нас приказ есть по «Лебенсборн», на который мы положили с прибором. Да и эти швеи у меня на вес золота.
 - Господин майор! - Эсэсовец свирепо трещал складками рукавов, нервно притопывая ногами. - Если сейчас мы их не расстреляем, то все усомнятся в нашей решимости! Нам нельзя пасовать перед недочеловеками!
 - Отто, бросьте вашу патетику, здесь я командую! С вас тоже спросят за набор в «Лебенсборн», вот погодите… Еще не опубликованы последние цифры потерь на восточном фронте за неделю… У фюрера уже нет мужчин для регенерации рассы! Вы за два месяца десяти детей не отобрали, у вас все брак. У меня угля не хватает уже их сжигать! Жира с них мало, по балансу минус третий месяц. Зато пепел вам пакетами исправно для вашей клубники из кремации носят… Вы бы хоть перед расстрелом личное дело просматривали! - И тут майор резко обратился к бабушке: - Как ваша фамилия? Вы откуда знаете немецкий язык?
 - Эберт, господин офицер… Екатерина Эберт… Я бывшая русская дворянка. Муж был швед. Все есть в деле…
 - Отто, вы разгильдяй. Вам только в лапы попадись, вы и Рейхсмаршала в печь засунете! У нас тут чистейший полукровка, да еще и с такой фамилией! Отставить расстрел! Всю семью на первичную проверку, мальчика на селекцию. Уже одно то, что он, блондин, зарезал троих , должно было вас насторожить, это говорит о наличии высокой крови!
 - Господин майор, я все-таки боевой офицер! Меня по ранению сюда приставили! Прошу со мной обращаться подобающе! А если судить по вашим словам, то каждый второй Иван подходит под наши характеристики… Я их на фронте повидал в отличие от вас!
 - Подите к черту, Отто, или я рапорт на вас подам за саботаж программы регенерации. Опять на русский фронт упекут. Все, испоняйте приказ! - Потом, повернувшись к заключенным, скомандовал:  - Разойтись!-  И проворчал, садясь в машину, своему шоферу:  - Фронтовой идиот… Хотя клубника у него просто медовая.

78
Арийские гены.

 Сорок третий год не оставил фашистской Германии больше никаких шансов. Ее поражения на восточном фронте и совершенное изуверство по отношению к порабощаемому населению, поражение Италии, переход США к активным и теперь успешным действиям против Японии в Тихом океане, все это лишило ее даже теоретической возможности закончить войну на договорных условиях. Теперь впереди была только капитуляция или полная гибель. Но отказ от восприятия реальности и фанатичная вера в свое превосходство, в свою мистическую миссию арийского лидера, в новые виды вооружения - все это не давало Гитлеру возможности сделать правильные выводы. К тому же приближенные создавали у него иллюзию конечной благополучности «несмотря на временные трудности войны». Он верил в то, во что хотел верить, и они в этом ему помогали, обеспечивая себе сытую, теплую жизнь и возможность скапливать капиталы.
 Адольф думал о будущем, в котором необходимо было восполнить потери арийской расы, а они превзошли самые мрачные прогнозы уже в этом году. На захваченных территориях и среди угнанного населения начинался поиск детей младшего возраста, которые имели арийские (германские, норвежские, шведские) корни и выраженные, отличительные признаки нордической породы. Эти дети входили в ранее уже существовавшую нацистскую программу «Лебенсборн». Но детям с примесями крови необходимо было пройти ряд отборочных мероприятий, в которых, по замыслу генетиков фашизма, арийские гены должны были преодолеть в страшных испытаниях слабость «грязной крови», подавить неполноценность своего происхождения и таким образом сделать своего носителя истинным арийцем. Те, кто не выживал в процессе програмных испытаний, считались слабым материалом, в котором арийская составляющая не смогла преодолеть дегенеративную примесь.
 Эсэсовец Отто, уходя от места несостоявшегося дисциплинарного внушения, крыл матом все на свете. Он почти кричал своему одноглазому помощнику, видимо, фронтовому приятелю, без всякой осторожности в словах:
 - Ты только посмотри, во что они превращают нашу дисциплину и порядок! Проклятый бюрократ, ему нужны показатели, фальшивая отчетность! Быть похожим на арийца - еще не значит быть арийцем! На кого они ориентируются? Взять хотя бы наших вождей. Тогда истиный ариец должен быть высок, как фюрер, строен, как Геринг, и красив, как Геббельс! Вот из-за таких идиотов над нами потешается весь мир! Хуже нет тупой посредственности, которая получила власть! Этот пустоголовый запишет в арийцы любую гориллу, если она будет альбиносом!
 - Отто, но тот маленький говнюк и правда похож на северянина…
 - О, мой Бог! И ты просрал все мозги за полгода в тылу! Курт, ну мы же с тобой вместе воевали! Ты вспомни, что было под Калугой! Тот, последний батальон русских. Все как один высоченные, светловолосые и голубоглазые! Слава Богу, не дошло до рукопашной, а то поглядел бы я на наших «нибелунгов»… Они были из какой-то Новосибири… Там что у них, наша Атлантида? Они наши пращуры? Умоляю тебя, хоть ты заткнись… Нет, наши начальники точно не понимают, что творится вокруг. Нам не о селекции унтерменшей надо думать, а о том, как выкрутится из этого дерьма… Мы отступаем второй год!
 - Отто, это же «выравнивание линии фронта», это стратегия фюрера… Ты бы хоть орал потише.
 - Да потому, что фюреру льют в уши ведра лжи такие вот ослы, как этот майор! Он будет до последнего врать и цепляться за свое местечко, пока Иван или Джон не вздернет его на его же подтяжках. Ты хоть мой друг, но ты дубина! Тебе вместе с глазом выбили мозги в этом доте… Мы тратим силы и деньги на идиотские программы, в то время как для фронта этого не хватает! Еще год такого выравнивания, и наших баб будут трахать русские монголы и американские негры! А мы с тобой будем болтаться на виселице. Вот тогда будет всем нам и «Лебенсборн», и регенерация расы… Сражаться надо! Всем, как можно лучше! Не тратить время и деньги на этих пленных. Нас уже и так никто не простит за то, что мы натворили… Убивать всех и не отвлекаться на возню! Или победить, или ответить за все! И, кстати, найди немцев, чтобы поставить их на вышки. Хоть без рук, хоть без ног… Доедь до городского центра учета инвалидов. Эти ублюдки из приблудных полицаев и предателей в самом деле распустили всю охрану. Дисциплины никакой. Оформи их всех по каким-нибудь провинностям и отправь в трудовой сектор на полный рабочий цикл… Не могу смотреть больше на их сытые рожи.
 - Хорошо, Отто… А можно брать одноглазых и без мозгов?..

79
Восточные традиции.

Твоя байдарка вальяжно проскользила сквозь опасные места со штырями и поваленными деревьями. Осталось полпути. Солнце садится, тобой активнее интересуется местный гнус. Если в меру, то это даже хорошо. Пока в детстве ваша компания занималась своим карате, попутно она прочитала немало нужных сведений о восточных принципах медицины и тренировок. Например, «восточники» утверждали, что укусы комаров и прочих кровососов очень стимулируют иммунитет. Тренировки рекомендовали проводить в любую погоду на свежем воздухе, в идеале - в лесу. Комары, дескать, добавляют здоровья и самурайской выдержки. Совсем удачной считалась примерно такая тренировка: ты подтягиваешься на турнике десять раз. На первом подтягивании тебе на нос садится голодный зверь и начинает жрать. Ты мысленно благодаришь его за то, что он усложнил тебе задание, чем стимулировал проявление добавочного усилия воли и способствовал формированию твоей уверенности в себе. Ты подтягиваешься нужное количество раз, спокойно слазишь с турника и нежно, не повреждая, провожаешь сытую зверюгу с поклоном домой. После чего продолжаешь тренировку, преисполненный благодарности к природе, выдержкой и внутренним спокойствием.
 Мы пытались это практиковать. По-честному. В итоге к институту ты превзошел в искусстве дичайшей матерщины всех своих уркаганских приятелей. Уличная шпана, знавшая тебя с детства, таращила глаза, пытаясь запомнить сложносоставные обороты богатого языка.
 Карате не научился. Выдержка пропала последняя, какая была. Внутреннее спокойствие приходило в лучшем случае во сне. Зато освоил субкультурный язык.
 В своей деревне ты лет пятнадцать назад, в ходе масштабной реконструкции построил отличный спортуголок. В нем было все, как на полноценной спортбазе. Гордый и довольный, ты приехал в город и сказал семье:
 -Завтра заезжайте, я подъеду через пару дней, пока есть дела. Сынок, там у нас теперь просто рай! Вернешься оттуда Шварценеггером!
 По достоверным разведданным, увидев олимпийскую деревню, сын долго стоял в оцепенении. Внимательно разглядывал турник, брусья, лестницы и шведские стенки, виселицу с огромным боксерским мешком, колесо от КРАЗа с кувалдой, щит для тенниса, игровую площадку с сетками и стойками, баскетбольные корзины, гантели, гири, штангу под навесом… Потом, замороженно повернувшись к матери, произнес:
 - Мама! Давай быстрей отдыхать, пока папа не приехал…
 Тренировки с комарами и паутами сына тоже особо не вдохновляли, но в целом тренировочные процессы наладились и пошли на пользу, сыграв свою роль в воспитании. Благодарность «кусающим тебя» осталась в анекдотах и шутках за рюмкой.
 Об этом сейчас приятно вспомнить, когда тебя кто-нибудь цапает за спину, до которой не дотянуться, чтобы почесать. Байдарка плывет, возвращая тебя к сегодняшнему дню, твоему дому, твоему итогу. Хотя, скорее всего, только промежуточному.
 
80
Никто не проходил этот этап.

 - Вторую!
 Точно дозированный удар механического станка перебил вторую голень. Визг оборвался, ребенок потерял сознание.
 Медики и офицер вытащили затычки из ушей. Разомкнули крепления, фиксирующие тело. Быстро осмотрели ребенка, продолжая фиксировать все на кинокамеру и занося описание программного этапа в журнал.
 - Дефекации нет. Пульс и дыхание учащены, температура понижена в пределах нормы. Время прихода в сознание ориентировочно в течение трех-четырех минут.
 - Хорошо. Выносите. Доктор, бросьте вы эти лангеты. Они не понадобятся. Никто еще из них не проходил этот этап. Хотите быть честными, так будьте честными. Капля немецкой крови на ведро помоев… Не смешите. Стрелок, во двор! - Эсэсовский офицер лично, как и полагалось по инструкции работы со славянскими испытуемыми, контролировал под запись весь процесс.
 Он уже неделю, доказывая бессмысленность и глупость фантастических требований по отбору, основанных на мистической вере в превосходство арийской крови, очень педантично выполнял мероприятия, каждый раз докладывая майору об отрицательных результатах. Он очень надеялся таким образом достучаться до бюрократических мозгов. Сейчас был критический для всех селекционируемых этап. На памяти Отто было мало прошедших испытания. Но в этом лагере и таких детей было мало. Несколько поляков прошли, но они были ровно наполовину данцигские пруссаки, и для них была программа чуть другая. Им выжигали тонким электродом какую-то любопытную точку в мозгу. Пока остальная часть мозга перестраивалась, беря на себя функцию разрушенного участка, эти дети вели себя как беззаботные животные, ходя на четвереньках, жуя траву и лакая воду. Некоторые так и не восстанавливались и шли на мыло. Некоторые на третий или четвертый день возвращались в человеческое обличие и быстро поправлялись.
 Юра Булатов, после анализа его происхождения, попал под очень тяжелые критерии. С одной стороны, очевидным было наличие высоких генов, отобранных из узкой нордической группы за триста лет. Это был редчайший случай на захваченой советской территории. Но подавляющее количество славянской крови, и большое, с ладонь, родимое пятно на левой голени, говорили о скрытых сакральных потенциалах, враждебных чистой нордической породе. Для таких парадоксальных детей была невыносимая система тестов. Его голову не трогали, так как качества по принятию единственно верных решений, скорость реакций и мыслей были подтверждены самим казусом его обнаружения. Также очевидной была способность к германским языкам. Это тоже было подробно записано в журнале наблюдения. Но ему была прописана череда физиологических испытаний, которые должны, по замыслу генетиков, запустить механизм проявления и доминирования лучшей, арийской части крови для подавления слабой славянской.
 Был пройден этап переохлаждения и перегрева, утопления и реанимации. Сам огранизм показал хорошие результаты, возвращая своего обладателя к жизни в рамках необходимых требований. Убедившись в отличном функциональном состоянии организма, надлежало пройти последний этап, на котором больше дюжины хороших детей уже ушло в брак и топку.
 Сознание вернулось так же мгновенно, как и пропало. Ребенок открыл глаза. Перед ним была земля. Он лежал на животе. Отпустили? Надо вскочить и бежать. Первым чувством было чувство страшного голода, его не кормили двое суток вообще, желудок сводило. Запах свалки ворвался в ноздри. Сначала туда, что найду - съем. Потом побегу искать мать и бабушку, тоже накормят. Но сначала съем, что найду, чем-то пахнет впереди. А не то заберут другие, вон как пахнет. Надо спешить.
 Впереди, в конце длинного двора, стояла ванна с сильно пахнущей пищевой смесью, похожей на привычный запах помойки. Это была финишная ленточка гитлеровского спорта на выживание.
 Ребенок, опершись на руки, рванулся вверх, чтобы вскочить и побежать, но перебитые голени лишили его опоры и он сразу шлепнулся на землю, зайдясь в крике захватившей боли. Боль была убивающая, голова взрывалась от импульсов критических, неприемлимых повреждений.
 Медики отвернулись. Они никак не могли привыкнуть к этому моменту. Стрелок прицелился. Отто, как рефери на ринге над упавшим боксером, начал отсчет, безошибочно попадая в секундный такт, не пользуясь хронометром. Он никогда не ошибался.
 - Айн… Цвай…
 Вот дерьмо-то… Что такое. Боль схлынула, осталось изумление. Что с ногами, я всегда бегал, как ловкий таракан… Еще раз, осторожно…Ой, ой, ой, совсем все не так. Надо бы сначала найти мать, она сообразит, что сделать.
 - Фюнф… Зехс…
 А если на четвереньки? Ребенок подтянул одну ногу под живот. Вроде вышло. Понятно, главное не вставать на стопу, надо ползти. Он оглянулся и увидел офицера, который, скрестив руки на груди, перебирал ими, потрескивая кожей рукавов пальто и считал на каждый перебор:
 - Ахт…
 Ну вот, другое дело. Вторая коленка под животом. Все не так плохо. Мать подождет. Сначала надо пожрать.
 - Ноен… Стоп, не стрелять! - Отто весь искривился, но тем не менее четко отдал команду. Он с изумлением и ненавистью смотрел, как мальчик, волоча за собой перебитые ноги, не быстро, но уверенно, полз к корыту с помоями. Он прополз, не сворачивая, первый перекресток. Предыдущие двое ребят в стремлении сбежать и найти родителей поворачивали на перекрестке в сторону бараков, что считалось провалом теста, и селекционируемый на месте отбраковывался.
 - Русская свинья…
 Он прополз второй перекресток, упрямо глядя только на корыто.
 - Вот ублюдок, неужели он доползет, этого не может быть… Нет, нет, еще целых двадцать метров. Он сдохнет, он должен сдохнуть! Больше нет перекрестков!
 Камера стрекотала, фиксируя все происходящее во дворе. Медики вытирали пот со лба. Ассистент вынес шприц с физраствором и булылочку глюкозы.
 - Доктор, какого черта, я не давал приказ!
 - Господин обергруппенфюрер, если он доползет, ему нельзя будет есть сразу, сначала только инъекция и глюкоза. Он на пределе. На счету каждая минута.
 - Он не доползет.
 Мальчик устал и лег на землю. Зачем этот, с хрустящими рукавами, опять считает, что за дурацкие игры…
 - Фир…Фюнф…Зехс…Зибн…
 Ладно. Дальше надо, брюхо выворачивает. Куда это они за мной пошли? Э, да никак корыто утащат? Черта с два вам, уроды… Ой, как больно, что ж с ногами…
 - Отставить! - Эсэсовец второй раз отменил финишный выстрел на счете «Ноен», потому что проклятый блондин опять пополз.
 За пять метров до корыта случилось то, что не было учтено инструкцией ни в одном тесте. К коридору примыкал торцом вольер, обнесенный железной сеткой. В нем паслись и резвились два ребенка с прожженными и забинтованными головами, проходя тест на интеллектуальное восстановление.
 Блондин остановился, подполз к сетке, схватился за нее руками и поднялся на колени, внимательно глядя на тех детей. Все подошли к нему поближе. Отто не знал, что в этом случае делать. Что это было, провал теста? Нет, не похоже. Считать или нет? Все в замешательстве переглядывались. Мальчик с перебитыми ногами повернулся к группе немцев и сказал по-немецки:
 - Вот здорово… Им не больно.
 Потом он молча дополз до своего корыта и ухватился за край рукой.
 Отто отвернулся и зашагал в здание медицинского корпуса. Медики кинулись к ребенку, выполняя необходимые действия по спасению. Мальчик рычал и кусался, когда его отдирали от ванны. Стрелок стоял, дрожа всем телом и не мог поставить винтовку на предохранитель. Оператор кинохроники, не получив приказ прекратить съемку, снимал еще несколько секунд. Потом, сообразив, выключил камеру и пошел за офицером СС.
 
81
Музыка времени.

 Ты вытащил из пакета телефон и нашел в нем свою музыку. Еще пару часов в пути, можно устроить палубную дискотеку. Хорошо, что пока нет сигнала сети, никто не звонит. Файл с музыкальным сборником открылся и заиграл.
 В нем намешано все, что нравится, без особой системности, что сохранилось за всю жизнь. От Шульженко и Козловского до «Дорожной» группы «Ленинград». Есть даже шансон Токарева и Новикова, хотя это скорее не блатняк, а просто удачные авторские песни советского андерграунда. Советский период 60-80 годов 20 века породил в обстановке небольшого послабления после жесточайшего давления прекрасную эстраду, в том числе и альтернативную. Совпали три необходимых составляющих для появления песни на века: хорошие поэты, хорошие композиторы и отменные исполнители. Трудно будет превзойти по качеству эту «команду молодости нашей».
 Магомаев в диких дебрях маленькой сибирской реки в надувной байдарке просит: «Верни мне музыку, без музыки тоска!» Как в точку сегодня! Куда-то пропала музыка в стране, где кто хочет, может петь все, что он хочет. А вышло, что и впрямь поют, что хотят - стопроцентное обжаренное дерьмо. Вы с мамой долго и серьезно обсуждали эту интересную коллизию. Пришли к выводу, что отчасти в этом виноваты те самые старые исполнители, которые смогли встроиться в рыночные процессы перестройки и стать Великими Мэтрами. Они, будучи безусловными талантами и заслуженными авторитетами, продвинулись на ключевые позиции в мире искусства. Засели в политических партиях, Госдуме и общественных организациях. Но по свой сути они остались такими же ревнивцами чужого успеха, какими были в своей молодости, когда соперничали за место на юбилейном концерте, место в заграничном туре или международном конкурсе. Тогда все решали за них. Они же усвоили эту азиатчину и не смогли от нее избавиться. Теперь они сами стали барьерами не просто для кого-то лично, а в целом для развития отраслей культуры. Мэтры сегодня контролируют каналы появления нового материала и его раскрутки. Зачастую продвигают специально убогое, чтобы самим на фоне этого убожества раз или два в год еще исполнить песню получше. Это заставляет ностальгирующую, глуповатую публику скулить: «Ах, как она (он, они, оно) еще прекрасна, неподражаема, непревзойденна!» Ну и, безусловно, половой, сексуальный фаворитизм, не считающийся с наличием истинных способностей. А теперь, с приходом соответствующего возраста, еще и откровенное слабоумие, подготовленное неумеренной молодостью советского времени, стало стеной на пути дарований.
 Но ничего, в целом публике это нравится, залы и стадионы собираются полные. Подписчики в соцсетях исчисляются миллионами. Дешевая музыка всегда оказывает самое мощное и масштабное воздействие. Да и ладно. Ты слушай своего Орфа с его «Кармина Бурана»… и прочих.
 По-другому быть не могло. Просто не могло. Очень мало времени прошло после Советской власти, не раскручен еще механизм здоровой конкуренции, непонятна еще разница между полуфабрикатом под майонезом и свежей отбивной. Время, нужно время. Недолго им всем осталось, этим постсоветским, непреодолимым держателям наших вкусов и судеб. Не мы, так следующее поколение пройдет к нормальной организации собственной жизни. Нам тоже грех жаловаться. «Один из ста» уже отобраны. Ты всегда умел это повернуть себе на пользу. Всегда мог блеснуть качественным, нестандартным кругозором по нужному вопросу. Причем всегда это было подкреплено хорошей машиной, дорогими часами и костюмом, подтянутой фигурой… Картинка всегда была на высоком уровне. Никто не будет слушать рассуждения о качестве стихов Евтушенко или Бернса, если тот, кто рассуждает, задрот с перхотью на плечах, приехавший на троллейбусе. Все должно быть к месту. И вот ты уже жмешь руку министру, а тебе только двадцать пять. И у тебя подписанная лицензия на сорок тысяч кубов леса в Австрию, где ваш торговый дом его распускает на брус и строит экологически чистые дома бюргерам.
 А вот двадцать тысяч тон нефти уходит через Украину, и твои комиссионные позволяют купить еще одну квартиру и уехать на Канарские острова играть в теннис и заниматься дайвингом. Устрицы, белое вино, портвейн, сигары. Шоу, море, солнце, упругие сиськи и загорелые, твердые попы ароматных подружек. Ты умеешь все это потребить так, как будто это твой естественный образ жизни. Никакой пошлости и перегибов. Все учатся у тебя, ты - икона стиля.
 А вот ты уже член Высшего Совета не последней политической партии и кандидат в депутаты Госдумы.
 Потом была катастрофа. Все полетело под откос, потому что тебя переблефовали и провели. Катастрофа длится долго. Слишком долго, у нее нет дна и границ, и в нее никто не верит, потому что даже в миг полной гибели у тебя на лице пристывшая маска блефующего, успешного мастера. Ты несешь ее сквозь разгром, инстинктом понимая, что если гибель, то ничего не поправить, на дно – так с этой маской. А если пронесет, то не подавать вида, не терять себе цену на этом рынке масок и понтов.
 Бог миловал. А стихи, книги и музыка - остались с тобой как верные друзья, не дрогнувшие в нужный час.
 Яак Йоала, любимый прибалт советских женщин, поет из твоего телефона песню, навеявшую эти последние воспоминания:
 Мы нашли разную звезду,
 Но всегда музыка одна.
 Если я в жизни упаду,
 Подберет музыка меня.
 


82
Куриная ножка и фортепиано.

 - Ну почему у курочки только две, а не четыре ноги, как у всех нормальных зверушек!
 Маленькая Нина плакала, догладывая свою куриную ножку, сидя за общим столом, где вся большая семья ужинала, разделив курицу, привезенную Прокопием из рейса до Тюмени.
 Кот Тима, дожидающийся любых объедков или костей, услыхав про дополнительные ноги, сквозанул в щель двери на улицу, от греха подальше. Тогда все умные были.
 На дворе стоял сентябрь сорок четвертого. Все были очень радостные. Пришло письмо от Семена. Он благополучно участвовал в форсировании Вислы, написал, что жив и здоров. Два ранения, полученных ранее, были не опасны. Его представили к чину капитана. Семен воевал уже третий год.
 - Сегодня мы пойдем в клуб! Будет концерт фортепиано. - Нина Большая с восторгом показывала фотографии известных исполнителей, успевая дробить здоровыми белыми зубами и пережевывать тонкие косточки куриных крылышек.
 - А что такое фотопано? Карточки такие делать будут? - Маленькая Нина хватала измазанными пальцами глянцевые картинки улыбающихся красивых тетенек и усатых дядей во фраках.
 - Карточки тоже будут. Иди руки мой! - Бабушка, подгоняя всех мокрой тряпкой, пыталась быстрее навести порядок в маленькой кухне и начать хлопотать для ужина.
 Ей-то точно не светил никакой концерт. Прокопий, поев самый первый, успел рассказать очередную байку про свой рейс, где он поймал Жар-Птицу, которая, по прибытию, оказалась маленькой курицей. Он уже засыпал, клюя носом, прямо за столом, с трудом отбиваясь от повисшей на нем внучки. Она требовала продолжения сказок.
 - Брысь отсюда оба, идите на свою железяку, дайте мне спокойно тесто завести!
 Дед с закрытыми глазами вслепую прошел маршрут до синей кровати и свалился на нее, а Маленькая Нина хлопнулась сверху, пытаясь добиться счастливого конца рассказа и правды о том, куда подевались еще две куриных лапы.
 - Буржуи… пооткусывали… - Больше от деда было ничего не добиться, он уже спал мертвым сном до ужина.
 Буржуи - это было Зло.
 Какой был хороший сорок четвертый год! Стали отоваривать карточки с пшеничной мукой, увеличили нормы по сахару и табаку. Жить стали, как у Христа за пазухой. Кто такой Христос, Маленькая Нина понимала плохо, но яркое яйцо на Пасху и маленький кулич запомнила на всю жизнь. Этот Христос пришел в ее жизнь как спаситель от одуряющего недоедания, он принес вкусный, сладкий хлеб. Надо бы теперь еще пару ножек у каждой курицы…
 Через два часа обе Нины сидели в клубе и слушали замечательный концерт с романсами и народными песнями. Музыка и звонкие голоса, красивые мелодии и песни произвели на Маленьку Нину впечатление неизгладимое. После концерта она прорвалась к закрытому пианино и колотила по крышке, пока народ толпился между рядов стульев.
 - Почему не играет? - Вопила Нина.
 Красивая высокая тетя открыла крышку фортепиано и показала ребенку клавиши. Потом взяла несколько аккордов и наиграла «Средь шумного бала». Девочка оцепенела, глядя на это волшебство вблизи. Она просидела у инструмента часа полтора, пока тетя не взмолилась, обращаясь к Большой Нине:
 - Ну, пожалуйста, отпустите меня… у меня еще завтра четыре концерта, а вечером дальше ехать. Я есть хочу. Столовую закроют… Талон пропадет.
 Большая Нина сгребла воющую племянницу в охапку и утащила домой.
 Неделю в квартире и во дворе дома на Серова стоял один и тот же вопль:
 - Хочу пианино! Хочу играть! Петь! Заберите свои куриные ноги!
 Хлопок бабушкиного тапка уже не помогал. Надо было что-то предпринимать. Решили пока дурить дитя.
 - Сначала надо ноты выучить. Кто ноты не знает, тому пианино не положено. А до нот надо знать буквы и уметь читать!
 Прокопий вырезал на гладкой доске клавиши и сказал:
 - Играй. Как ноты выучишь, так и звук появится.
 Началось образование.
 
83
Статистическая погрешность.

- Вот и весь итог. Трое из четырехсот десяти, с трех пунктов наших лагерей за последний период. Еще трое с прошлого на реабилитации, еле-еле душа в теле до сих пор. Господин майор, мы потратили стоимость трех танков на эту возню. Я вас уверяю, что этот результат - не более, чем статистическая погрешность. Смешай здесь негров, монголов, евреев, и кто-то из них, совершенно случайно, прошел бы программные испытания.
 - Я понял вашу позицию, Отто. Но не в силах это изменить. Я укажу в отчете ваше мнение, возможно оно будет учтено в дальнейшем. Я всегда уважал вас за профессионализм и твердость. Оформляйте этих, с семьями. Всех в баварский сборный пункт через два месяца. Сейчас их всех на восстановительный цикл. Обучение, язык, узнавание символов, точное знание основ принципов нации. Я обеспечу всей атрибутикой: флажки, барабаны, повязки, галстуки. Пусть уже в Баварии, без нас принимают решение о выдаче документов и делают вывод о натурализации. Слава Богу, что без нас. Потрудитесь, чтобы этот Булатов-Эберт бросил свои привычки тыкать гвоздем всех направо и налево. Он в Баварию должен ехать адекватным ребенком. Кости срослись, ходит?
 - Да. Очень быстро. Восстановительный ресурс оказался образцовым. Но, впрочем, соответствующим возрастной категории. Из исключительных свойств могу отметить лишь пониженный порог болевой чувствительности и очень быстрые причинно-следственные реакции. Остальное по верхней границе нормы. Всего лишь очень хорошо.
 - Их надо адаптировать с нашими детьми в играх. Через неделю начинайте вывозить их в детский лагерь. Муниципалитет я предупрежу. Спасибо за службу. Зиг хайль! Да, имейте ввиду, бабку я придержу пока у себя. Ее не нужно адаптировать. Она готовая немка, пообразованее наших фрюшек будет. А ведь совершенно русская, без всяких примесей… Пусть мне всю одежду перекроит, дошьет комплекты формы. Я такую швею больше нигде не найду. Как вы думаете, Отто, эта фамилия правда та, или все-таки нелепое совпадение? Поверить не могу, но все сходится… Конечно, я не стал узнавать по официальным каналам… И вы попридержите язык. Нас не похвалят за то, что мы провели через полное тестирование родственников дружественного трона…
 - Господин майор, простите меня. Но вы совсем не о том думаете. Еще раз простите, я фронтовой эсэсовец. Я был не прав, грубя вам. Совсем неважно, кто они. Важно только то, что совсем скоро будет с нами. А мы тратим танки на то, что не существует, и вряд ли будет существовать в будущем. Конечно, это совпадение. А им просто повезло. Пусть вас это не тревожит. Хайль!

 
84
Натурализованные немцы.

Нет боли и голода. Бесконечные осмотры, замеры. Все что-то пишут. Мать всегда рядом. Она как оглушенная, но понимает действительность лучше всех. Чистая одежда и простыни. Досыта не кормят, но уже не сводит живот и не теряешь сознание. Ноги окрепли, скоро можно бегать. Постоянно носят мне игрушки. Следят за тем, чтобы я бил в жестяной барабан и рассказывал стишки по-немецки, про фюрера и рейх. Но мы с матерью договорились, что мы – русские, которые должны хорошо притворяться немцами. Иначе нас убьют. А если мы притворимся и выживем, то скоро этих немцев самих всех перебьют. Надо обязательно убить Отто и того усатого, в белом халате, который привязывал меня, когда потом сломали ноги. Немцы думают, что я все забыл. А усатый еще подлизывается. Всегда норовит сунуть конфету или сливу. Их много, но я помню всех очень хорошо. Каждый день они пригоняли детей и отправляли их в те блоки, где меня топили, грели и закапывали в лед. А потом со двора, где было корыто, звучали выстрелы. Двое моих приятелей с матерями, они вот остались. Еще трое уже были, когда меня принесли на откормку. У одного долго шла кровь из затылка, но все-таки он поправился и остался. Всего лишь шесть человек. А было много.
 Очень хорошие маленькие книжки с яркими рисунками. Но все очень похоже, везде фюрер, свастика, флаг, оружие, самолеты. Стали обыскивать каждый день, потому что нашли мой заточеный гвоздь, который я припрятал на тот день, когда можно будет убить Отто. А он единственный, кто меня раскусил. Ему тогда, во дворе, очень хотелось досчитать до десяти. И никак не может мне этого простить, он знает, что я притворяюсь. Он точно знает, что я – не немец. Он точно знает, что я ничего не забыл.
 Наконец-таки разрешили поселиться в одном отсеке с нами и бабушке. Она очень радостная. Много говорит матери про то, что немецкие командиры стали трусить в последние месяцы. Что дела у них плохи. Сказала, что нас скоро отправят за документами. Что все, мы выкрутились, и нас уже не тронут. Ну нет, не верю… Такого не бывает, чтобы совсем выкрутиться. Надо быть настороже всегда. Особенно когда Отто рядом. А он рядом всегда, его руки на груди скрещены, и он ими всегда шевелит. Сволочь, я их обязательно потом сломаю. Как ты мои ноги.
 Нас водили играть с другими детьми, настоящими немцами. Повезли куда-то, оказалось, что в детский лагерь. От них пахнет колбасой. Я принюхался, подошел поближе и понюхал совсем рядом. Паренек меня оттолкнул и обозвал хорьком в курятнике. Ну кто просил его это делать. Мне потом неделю не давали масла, а он до сих пор в больнице. Говорят, вроде ухо пришили на место. Отто орал, что меня надо отбраковать, что только псих мог так сделать, да и до того корыта доползти. А его начальник, тупой боров, хохотал и говорил, что так мог поступить только истиный ариец, и что Отто молодец, потому что он очень хорошо запустил развитие моего арийского корня. Ну-ну, я подожду. Жизнь длиннее, чем вы думаете.
 Долгие сборы, много людей и детей, таких как я, человек тридцать. Нас всех свезли чуть ли не со всех лагерей. Везде звучит «Бавария», «Бавария»… Но я настороже, добра не жди, уж точно.
 Повезли в автобусе. Отто остался, не поехал с нами. Ты не думай, говно собачье, что я про тебя забуду.
 Ну надо же! Таких бараков я еще не видел. Светлые, высокие, музыка гремит. Комнаты для нас огромные. Кормят получше, чем раньше. Большой двор, где все дети играют, есть качели, мячи, ворота для мячей и сетки. Бабушка и мать настрого запретили влазить в неприятности, говорят, что очень важно сейчас притвориться послушным. Да конечно, мама, доиграю я в эту игру… Везде ярко-красные, длинные немецкие флаги. Спать можно, сколько хочешь. Тебя постоянно раздевают, замеряют, взвешивают, осматривают, залазят инструментами в рот, уши и нос. Несколько дней моют, чешут и фотографируют.
 А потом был торжественный день, когда всех накормили до отвала, дали немного шоколада и поздравляли под музыку на фоне огромного полотна с буквами «Лебенсборн». Шоколад - очень хорошая штука. Мы пели, маршировали и барабанили палочками в свои барабаны. Потом построились шеренгами и подходили к трем мужикам в штатском, по вызову фамилии, за красивым бумажным пакетом с сургучной печатью и относили его родителям. А вечером бабушка говорила мне и матери, по-русски, глядя в плотную, толстую бумагу с орлами и печатями:
 - О, Господи… вот бы посмеялся сейчас мой Казимирушка, Царство ему Небесное, папенька твой. Его внук «Юрий Булатов-Эберт является истиным арийцем и гражданином Третьего Рейха». И печати-то какие, прямо монументы… Заигрались они, сукины дети, вконец заигрались…
 Она вроде и радостная, и не радостная была. А я совсем не радовался. Хотя сытый и не битый, это конечно уже полдела... Но за такое точно чем-нибудь придется поделиться. Что-то тут не то.
 Потом все долго шло хорошо. Кормят, одевают. Начали учить читать. Считать я раньше умел. Научился, когда делили то, что удалось добыть за день. Мне всегда больше давали, бабушке меньше. И уже стал привыкать к тому, что больше нет над тобой стрелков, охранников и Отто. Надзирателями здесь служат одни тетки. Грудастые, здоровые, все время играют с нами и учат. Хорошо учат, мне нравится, особенно сказки про табакерку и гномов. И бегаю опять хорошо. Учат играть в мяч руками и деревянными хлопушками. Водят в бассейн. Сначала трясло от него, помню хорошо, как меня топили. Но привык потихоньку и стал плавать, как собака. Нам собаку приносили, она плавала с нами и показывала, как надо.
 Много музыки. Музыка у них очень хорошая, я другой и не знал тогда. Прошла осень, зима, пришла весна и солнце. Меня все очень хвалят. Странно, я почти не притворяюсь, что их всех ненавижу. А они мне сказали, что я единственный ариец с настоящей железной, немецкой волей. Вот как они это понимают. Ну идиоты же. Отто прав был тогда. Он единственный правильно понял, что я всех надул. Он, наверное, до сих пор перебирает своими руками в кожаном пальто и никак не может досчитать до десяти.
 На медосмотре сказали, что у меня уже есть коренные зубы. А в одном завелся кариес. Ох и дрянь же это, лечение зубов! Но доктор попался славный дядька. Он пока сверлил и чистил, все время рассказывал смешные истории про то, как Белоснежку мотали гномы, по очереди и хором, совсем не такую сказку, как мне рассказывали тетки по книжкам. А когда ставил пломбу, то сказал мне:
 - Дружок, я тебе на память о нашем рейхе в пломбу вмонтирую никелевую свастику, совсем крохотную. Ее в пломбе не видно будет, пломба почернеет сразу. Совсем скоро не будет никакого рейха. Тебе просто так, на память. Видишь, как вышло все… А как все хорошо начиналось! Ах, как было хорошо!.. Жалко, что ты не знаешь этого. Было качество, была справедливость! Такого больше не повторится никогда. Пусть у тебя моя фирменная пломба останется. Я знаю свое дело. Она точно переживет наш рейх…
 Потом детей по «Лебенсборн» стало больше. У немцев почти всех мужиков перебили на всех фронтах. И взять было негде. Над русскими и поляками перестали ставить такие эксперименты, как над нами. Кто из детей подходил, брали по нужному количеству. Остальных чаще всего уничтожали. Зато евреев всех поголовно гнали в газовые камеры и потом жгли. Это мне рассказывали новенькие, кто проходил через наш центр. Их потом перевозили в другие места. Наш лагерь, как нам говорили, был какой-то образцовый.
 И вдруг опять все как попало. Суета. Крики, испуг, сборы, фургоны, все несутся и едут в разные стороны. Мама и бабушка говорят: «эвакуация». Немцев со всех сторон обложили и бомбят с самолетов всю Германию, везде напирают русские и американцы. Вот-вот Гитлеру, фюреру, совсем хана. Мы перемешаны и с нашими, и с немцами, все кое-как разбираются, кого куда отправлять. У всех в глазах страх и растерянность. А у меня - нет. Мне смешно над ними. Немцы не знают еще, что такое страх, это все пока ерунда. И я издеваюсь над настоящими немцами, рассказывая, как русские будут их протыкать в голову штырями и отрывать им ноги, а потом жечь в печах, пока не останется только сладкий дым. Они плачут. А я, когда взрослых рядом нет, сильно пинаю под яйца тому, кто заплакал, потому что это очень удобно - он поднял руки к лицу, чтобы вытереть слезы, и совсем не думает о безопасности. Если успеваю, то еще обязательно пну в лицо, когда он упадет, и стараюсь побыстрей смыться.
 Бабушка говорит, что уже апрель. И еще говорит, что там, где она раньше жила, в Москве, у нее в доме уже цвела черемуха в хороший год. Здесь тоже тепло, тоже все цветет, вот бабушке и вспомнилось. А я и не знаю, о чем это они с мамой говорят. Трудно понять то, чего не видел и не знаешь.
 Снова дороги, машины, обозы, вагоны. Вся Германия шарахается из стороны в сторону. Худо им всем сейчас.
 Опять выгружают. Нас, натурализованных немцев, оставляют здесь. Всего человек семьдесят, с семьями или опекунами, из немецких взрослых, кто взял себе ребенка. Большой ангар, совсем не подготовленный. Рядом еще четыре. Много места. И куча танков и бронемашин, штук пятьдесят, не меньше. Есть совсем новенькие, а есть прямо с того света - обгорелые, пробитые во многих местах, без гусениц. Их тут ремонтируют, чтобы снова воевать. Много немцев рабочих. Они быстро нам помогли с размещением и первичным обустройством. Очень по-доброму к нам ко всем относятся, я первый раз увидел таких немцев, которым от нас ничего не было надо. А может быть они просто не поняли, кто мы такие. Все же по-немецки разговаривали.
 Все своим чередом подсобралось и здесь за пару дней.
 При мне восемь новых огромных танков, которые раньше стояли под навесами, укрытые маскировочной сеткой, загоняли в два ангара. Они были невероятно впечатляющие, с длинными пушками, массивные, пятнистые, в два раза больше других танков. Там, конечно, было полно офицеров. Они даже не обращали внимания на нашу шантрапу, а мне стало очень интересно. Меня пару раз пинком выбрасывали подальше. Но я чувствовал по пинку, что это без злобы и не угрожает по-настоящему. Не носком, чтобы больно или покалечить, а взъемом сапога, под сраку, чтобы откинуть. Я подожду и снова пролезу посмотреть. А слух у меня был еще ого-го. Кого-то на этих танках собирались везти из самого Берлина до порта, на подводную лодку. Поэтому эти «Тигры» уж очень основательно вылизывали. Любо-дорого было смотреть на возню с такими страшилищами. Механики работали как каторжные, видно было, что они настоящие мастера. Как немцы умудрились с такими танками не выиграть эту войну?
 Утром на третий день бабушке и матери, всем взрослым, кто прибыл, надо было встать на учет в комендатуре, в городе. Мне мама сказала, что утром их увезут. Чтобы я позавтракал и спал, не шатался, ждал, когда они вернутся. Люблю я такие распоряженя! Есть и спать! Да чтоб я так жил… Езжайте в свою комендатуру.
 После завтрака, который был так себе, спать уже не хотел. Кофейная бурда и прозрачный хлеб с маргарином. Пошел порыскать. Может, чего добуду.
 И тут начало гудеть где-то в облаках.

 
------------------------------
От автора:продолжение следует.