Пушкин, Болдино, карантин

       Осень, санитарные кордоны и в Москву не вырваться никак. В Болдине стоят синичьи звоны, и берёзка жёлтая, как флаг. Хорошо теперь грустить у печки, покрывая буквами листок. Вечером при свете сальной свечки подводить «Онегину» итог. В тишине российского селенья, вдалеке от шумных площадей предаваться творческому рвенью в светлом поэтическом труде. И грустить, и думать о Наташе, как же она нынче далека. Мокрый клён нагою веткой машет, рябью покрывается река.
       Прискакать в Москву не удаётся, от ворот кордона поворот, только вдохновению неймётся и душа усталая поёт. И когда за стенкой непогода, и дожди холодные всё льют, есть одно, но главное – свобода, есть один - животворящий труд. И ложатся бисерные строчки за гусиным сломанным пером… Женский профиль тут же в уголочке… И господский молчаливый дом повестями Белкина охвачен, Дон Жуаном одухотворён… Он спешит писать, а как иначе – карантин закончится, как сон.
       И уедет он в Москву к невесте, будет свадьба литься от души. А пока кордоны все на месте, к милому созданью не спешит. Всё пройдёт когда-нибудь, наверно, канет в Лету карантинный срок. Станет Натали ему царевна, ну а он пред нею станет Бог.
       За окном ни огонька не видно. В октябре угрюмы вечера. В том, что в захолустье он – обидно, но тому, как пишется - ура… А меж тем в порыве вдохновенья не одно перо он искусал… И потом, как показало время, никогда так много не писал.