Семен Раич - декабрист, педагог, литератор

Я потомок декабриста. Когда в школе проходили тему восстания, я этого еще не знал. Мне о выдающемся предке стало известно благодаря моему двоюродному дедушке Юрию Николаевичу Скаткину, который 55 лет из своих 93 посвятил изучению нашей родословной.
Мой прапрапрадедушка по материнской линии Семен Егорович Раич не был на Сенатской площади, его не повесили и не сослали, он даже не был арестован. Но его имя присутствует в списке с названием «Алфавит членам бывших тайных злоумышленных обществ и лицам, прикосновенным к делу, произведенному высочайше учрежденною 17-го декабря 1825-го года Следственною Комиссией, составлен 1827-го года». На этом основании потомки известных и малоизвестных декабристов посчитали своим Юрия Николаевича, а стало быть, и всех потомков Раича, в том числе и меня.
О нашем предке в «Алфавите декабристов» сказано: «Раич. Сочинитель по показанию Бурцова и Никиты Муравьева, Раич был членом Союза Благоденствия, но уклонился и не участвовал в тайных обществах, возникших с 1821 года». И резолюция: «Высочайше повелено оставить без внимания».
В Союз Благоденствия Раич вступил в 1818 году. Его не могли не привлечь человеколюбивые и образовательные цели, объявленные законоположением Союза. Будущие декабристы стремились «воспитать в юношестве любовь ко всему добродетельному, полезному и изящному и презрение ко всему порочному и низкому». Сходился с челами Союза Раич и в том, что «истинно изящное есть все то, что возбуждает в нас высокие и к добру увлекающие чувства», что «истинное красноречие состоит не в пышном облечении незначащей мысли громкими словами, а в приличном выражении полезных, высоких, живо ощущаемых», что «сила и прелесть стихотворений не состоит в созвучии слов, ни в высокопарности мыслей, ни в непонятности изложения, но в живости писаний, в приличии выражений, а более всего в непритворном изложении чувств высоких и к добру увлекающих».
Уже после прекращения деятельности Союза и создания его активными членами тайных обществ Раич в своей диссертации «Рассуждение о дидактической поэме» изложит просветительские идеи, сблизившие его с теми, кто вскоре вышел на Сенатскую площадь: «…Счастливы поэты, действующие на благо общественное, счастливы народы, имеющие таких поэтов!… Пусть каждый стих ваш будет – или чувство, или мысль, или образ, или картина, или музыка. Действуя на ум и сердце, в одно и то же время, вы поддержите внимание читателя и нечувствительно перельете в душу его истины даже самые отвлеченные…».
Но и до вступления в Союз благоденствия Раич выполнял миссию достойного воспитания юношества, служа домашним учителем. Его воспитанницы Пелагия и Анастасия Шереметевы в последствии вышли замуж за его единомышленников: Пелагея - за Ивана Якушкина, а Анастасия - за Михаила Муравьева. И Якушкин, и Муравьев - участники войны 1812 года, оба состояли в Союзе спасения и Союзе благоденствия. Но Михаил Муравьев, как и Раич, в 1821 году отошел от движения, а Иван Якушкин, наоборот, был самым активным его членом до конца. В результате Муравьев был арестован, но, пробыв под следствием полгода, оправдан, а Якушкин получил 20 лет каторги.
Мать сестер Шереметевых – Надежда Николаевна (урожденная Тютчева), оценив педагогический дар Раича, порекомендовала его в учителя своему племяннику.
Сыну Ивана Николаевича Тютчева Феде в момент встречи с Раичем шел десятый год.
Несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, учитель и ученик вскоре стали друзьями, и все обучение и воспитание проходило у них в форме дружеских бесед.
Может поэтому влияние Раича на творчество Тютчева, на его мировоззрение оказалось огромным.
По сути Раич стоял в начале тютчевского направления в поэзии. Уроки практической словесности, преподанные Раичем на примерах древнеримской поэзии и средневековой итальянской классики, привели к тому, что юный Тютчев начал с успехом переводить оды Горация.
Педагогическая задача, поставленная родителями Федора Тютчева перед Раичем, заключалась в подготовке сына к поступлению в университет. Задача эта была успешно решена. Тринадцати лет отроду Тютчев поступил в университет вольным слушателем, через три года был зачислен в студенты, а еще через два - вышел из университета кандидатом словесности и вскоре уехал за границу.
К этому времени относятся такие тютчевские строки:
На камень жизни роковой
Природою заброшен,
Младенец пылкий и живой
Играл – неосторожен,
Но Муза сирого взяла
Под свой покров надежный,
Поэзии разостлала
Ковер под ним роскошный.
Как скоро Музы под крылом
Его созрели годы –
Поэт, избытком чувств влеком,
Предстал во храм Свободы, -
Но мрачных жертв не приносил,
Служа ее кумиру, -
Он горсть цветов ей посвятил
И пламенную лиру.
В стихах образ не какого-нибудь абстрактного поэта, Тютчев запечатлел в них именно своего учителя. Перед отъездом он подарил Раичу рояль, на котором позже играли дети Семена Егоровича, а после них - и другие потомки, в том числе и я. Сейчас инструмент украшает один из залов музея-усадьбы Тютчева в Овстуге.
Находясь за границей, Тютчев некоторое время писал учителю, но к тридцатым годам переписка эта угасла.
Возвратившись в Россию и встретив постаревшего Раича, Тютчев был потрясен и написал в письме общему знакомому: «… я расстался с ним двадцать лет тому назад, когда он был во цвете лет, а нынче это лишенный почти всех зубов человечек, со старческой физиономией, представляющей, так сказать, карикатуру на его прежнее лицо. Я никак не могу опомниться от этого удара».
Именно в это время по заказу писателя Погодина из-под кисти художника Кавелина выходит единственный известный портрет Раича. Это было незадолго до его смерти.
Предполагается, что портрет Раича при жизни писал еще один художник – Михаил Лермонтов. Очень похож по описанию Раич на того, кто изображен на акварели Лермонтова «Портрет неизвестного», датированной 1830-1832 годами.
Предположение это не безосновательно, потому что примерно в это время Лермонтов обучался у Раича российской словесности в университетском Благородном пансионе.
Учениками Раича были и другие литераторы, оставившие менее значительный след в искусстве.
Педагогические способности у Семена Амфитеатрова (это настоящая фамилия Раича) проявились рано. Он – сын и внук священников села Высокое Кромского уезда Орловской губернии, еще в раннем детстве выучил грамоте ровесника. Первое образование получил в Севской семинарии, где ректором служил его родной брат – будущий Митрополит Киевский и Галицкий Филарет.
Вообще род Амфитеатровых в истории отечественной церкви достаточно известен. В «Православной энциклопедии» я нашел сообщения о шести представителях этого рода, в том числе о публицисте Александре Амфитеатрове, дедушка которого священник Николай был племянником Раича и Филарета. О происхождении фамилии Раич существует две версии. Одна гласит, что фамилия взята по названию села Рай-Высокое, хотя во многих источниках место рождения Раича называется просто Высокое. Вторую версию высказал сын Раича Вадим Семенович, который слышал от отца, что эта фамилия сербская. Предполагается, что сербкой была мать Раича. Во всяком случае, фамилия Раич появляется у Семена Егоровича после окончания семинарии.
В семинарии Раич приобрел фундаментальные основы тех знаний, которыми потом щедро делился со своими многочисленными учениками. А знания семинария давала обширные: поэзия, риторика, философия, богословие, история, география, и языки - латинский, греческий, немецкий и французский.
Оставаясь до конца жизни глубоко верующим человеком, Раич посчитал себя неспособным к миссии священника, и свое образование продолжил в светском учебном заведении – Московском университете. Уход из духовного сословия дался Раичу непросто. Как в наше время призывники доказывают свою непригодность к военной службе, так Раичу с помощью медиков пришлось доказывать свою непригодность к служению в духовном звании – у него была обструкция после лихорадки. Старший брат – Филарет – не мог одобрить решения младшего брата, и даже спустя более двадцати лет после свершившегося факта, когда Раич уже был признанным литератором и издателем, Филарет, в то время архиепископ Казанский, писал одному из своих родственников: «Весьма не нравится мне и само-то житьишко Семена колотырное, да и ремесло то его и занятие какое-то журнальное, пиитическое, а главное все фантастическое... существенного ничего нет. Боже сохрани, ежели пойдет тою же дорогою кто-либо из наших».
Первым крупным успехом в «пиетическом ремесле» для Раича стал перевод произведения древнеримского поэта Вергилия «Георгики». Поводом приступить к этой трудоемкой работе было заявление Динокура, обучавшего Тютчева французскому языку, о том, что «Георгики» Вергилия на русский язык перевести невозможно. Раич трудился над переводом около года, никому, кроме Тютчева, своих опытов не показывая.
Отрывок из перевода был опубликован в «Вестнике Европы». Особо важной для переводчика была оценка его работы поэтом Иваном Дмитриевым, которого Раич глубоко почитал.
Переводчику присудили серебряную медаль Российской академии, от которой он отказался.
Следующая крупная работа была Раичем затеяна опять из-за спора, но теперь уже со своим бывшим воспитанником Андреем Муравьевым. На этот раз для перевода была взята поэма итальянского поэта Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим». Над ней Раич трудился два года, печатая отрывки в журналах и альманахах. Перевод вышел в четырех томиках малого формата. Один экземпляр работы, которую Раич считал своей главнейшей литературной заслугой, он преподнес Императрице Александре Федоровне, за что получил от нее бриллиантовый перстень.
Людовико Ариосто – еще один итальянский поэт, с творчеством которого взялся познакомить русского читателя Раич. Рыцарскую поэму Ариосто «Неистовый Роланд» он перевел не полностью (26 песен из 46) и опубликовал тремя выпусками.
Раич не только занимался переводами чужих стихов, у него много и своих, оригинальных. Одним из самых известных произведений Раича было стихотворение «Друзьям», опубликованное в 1826 году в альманахе «Урания». По словам современника, оно «облетело всю Россию» и пелось под аккомпанемент гитары.
При жизни Раича полное собрание его сочинений не издавалось. Да и после смерти таких попыток долго не было. Впервые под одной обложкой собрала все найденные ею сочинения Раича в 2005 году ученый-филолог Наталья Сахарова, выпустив в издательстве Московского государственного областного университета книгу «С.Е. Раич. Литературное наследие». Но в полном объеме собрать все, что написано Раичем, очень трудно: его стихотворения в периодических изданиях не всегда подписаны, а автографов почти не осталось.
Известен Раич и как издатель. Первым опытом на этом поприще был альманах «Новые Аониды». Образцом для него послужили «Аониды» Карамзина конца XVIII века. Альманах Раича представлял собой перепечатки из других периодических изданий. В «Новых Аонидах» были представлены Пушкин, Давыдов, Баратынский, Жуковский, Гнедич, Тютчев.
Второй альманах «Северная лира на 1827 год» Раич готовит вместе с Ознобишиным. В нем были представлены поэты – москвичи. В 1829-1830 и в 1839-1840 Раич издает журнал «Галатея», просветительского характера, печатая в нем кроме поэзии и прозы сведения о мировой литературе, рецензии, отчеты о спектаклях.
В «Галатее» публиковался Пушкин.
Пушкина в России знают все. При жизни его знала читающая часть в целом малограмотной страны. Знал, естественно, его и Раич. И Пушкин знал Раича – они познакомились в Одессе в 1823 году. Тогда Александр Сергеевич читал Семену Егоровичу отрывок из «Евгения Онегина» и «Песнь о вещем Олеге».
В одном из писем к Вильгельму Кюхельбекеру есть приписка Пушкина: «Поклонись за меня хорошенько умному Вяземскому и ученому Раичу». В полном собрании сочинений Пушкина приводится 8 вариантов его небольшого стихотворения «Собрание насекомых». В одном из вариантов десятая строка читается так: «Вот Раич – мелкая букашка».
В начале нынешнего века в «Новых Известиях» в своей антологии «Десять веков русской поэзии» Евгений Евтушенко, опираясь на эту строку и на то, что ему известно о Раиче, поведал читателю о его судьбе, назвав публикацию «Не заикайтесь о букашках» и завершив ее такими стихами:
Букашки
Однажды Пушкин –
не со зла,
играючи,
букашкою назвал
Семена Раича,
хотя в черновике
не слишком вдумчиво
сначала он поставил
имя Тютчева.
Стих тютчевский
потом перечитнул
и мягко имя он перечеркнул.
Мы в недостатках Пушкина –
все Пушкины,
но гениальность
все-таки в другом.
Любая живность
на Парнас допущена,
и грех
давить букашек сапогом.
И обожаю я коровку божию,
когда, чтобы добыть
хлебца с высот,
как будто бы в степи
по бездорожию,
по линиям судьбы она ползет.
Нельзя сказать, что Пушкин и Раич были друзьями. Они встречались в московских домах: у Веневитинова, у Погодина, у Хомякова. Но о творчестве Пушкина Раич отзывался иначе, чем это принято сейчас. Для современников Пушкин не был великим, и потому, оценивая его творчество с позиций романтизма, Раич писал, что содержание «почти всех произведений г-на Пушкина не богато». Он не понял «Евгения Онегина», но опубликовал в «Галатее» довольно подробный разбор «Бориса Годунова». В этом же журнале позже вышли воспоминания Раича о Пушкине.
Общей для Пушкина и Раича является преданность друзьям юности – декабристам.
В одном из самых поздних своих произведений поэме «Арета. Сказание из времен Марка Аврелия» Раич, описывая становление христианства, проводит явную параллель между гонениями на последователей Христа и судьбой декабристов. К тому же в поэме много лирических отступлений о России. Вот одно из них об отношении к временам правления Александра I:
Мы живо помним век златой,
И не забыть того нам века!
Над Александровой главой,
Как над главой Мельхиседека,
Почила благодать небес
И, над страной его сияя,
Светила нам оградой рая, -
И век тот – веком был чудес.
Теперь стареющее племя
Мы смотрим с грустию назад.
О, как жилося нам в то время!
У нас, как пышный вертоград,
Цвели науки и искусства.
Тогда возвышенные чувства
Наследьем многих были душ;
Сам царь, по сердцу Божью муж,
Сам Александр Благословенный,
От неба щедро наделенный
Дарами сердца и ума,
Меж нами просвещенье сеял,
Таланты нежил и лелеял, -
Казалось, благость с ним сама
В отчизне царствовала нашей;
И с каждым днем все краше, краше
Цвела лелеемая Русь, -
И не было счастливей края…
И я, о прошлом вспоминая,
Им и любуюсь и горжусь.
А проведенная в следующем отрывке параллель между Римом и николаевской Россией вполне может быть продолжена до наших дней:
Арета, продолжая путь,
Проходит города и села,
И редко, редко взор веселый
Покоит в них на чем-нибудь…
На чем покоить? Вступит в город
Там сердца и ума разврат,
За злато брата режет брат;
Войдет в село, - там рыщет голод,
Заржавел серп и дремлет плуг.
Упал во всех сословьях дух,
И в царственных владеньях Рима
Лишь бедность с суетностью зрима.
Написано это более 170 лет назад, а звучит вполне современно.