Рубеж - 61. Вестник смерти

60. Старградский терем  http://proza.ru/2022/02/15/219

Дурные предчувствия не обманули Камосу. Неделя проходила за неделей, а известий об освобождении ее отца все не было. И не видно было, что Тюпрак особенно старается о своем союзнике.

Но изменения все-таки происходили. В один из дождливых осенних дней в Старград неожиданно явился большой отряд кунов. Они проехали во двор терема, после чего на нижних этажах началась суета. Откуда-то прибыло несколько телег, нагруженных мебелью. Ею обставили два или три чертога. 

- Что бы это могло значить? – недоумевала Чуруная.
- У Тюпрака и Кумбала новый знатный пленник, - предположила Камоса. Хан всех их отправляет в Старград, так как это единственное место во всем Приграничье, где еще можно устроиться хоть с каким-то комфортом. Все остальные города сожжены и уничтожены.

На следующий день жена бийя сообщила Камосе:
- Ты оказалась права! У тебя во дворце скоро будет сосед. И знаешь, кто это? Сын хакана!
- Межамир? – удивилась Камоса.

Ей довелось только один раз увидеть молодого конунга во время ее летней поездки в Велигард. Межамир поразил ее тогда своей красотой и надменностью. С ней он держался чопорно и официально, так что они обменялись всего несколькими дежурными фразами. Честно говоря, Камоса приняла его за простого щеголя. Тем удивительнее были поступившие позже известия, что Межамир упорно и с большим искусством держит оборону в Тумаше, так что куны, несмотря на свою многочисленность, ничего не могут поделать с этой крепостью. И вот теперь Межамир в плену! Более того, они оказались в общей тюрьме! Но что же такого могло произойти в Тумаше, что предводитель осады оказался в руках врагов, в то время как вверенная ему крепость продолжает оказывать сопротивление?

С недавних пор все, что было связано с Тумашем, вызывало у Камосы живейший интерес. И не только из-за того, что там томился в плену ее отец, а в числе осаждавших находились ее братья.  Сердце и рассудок подсказывали девушке, что с этим городом связана судьба еще одного дорогого ей человека. В самом деле, все говорило за то, что Сотан должен принимать участие в обороне своего родного города. И что он, находясь на стенах, не прячется, конечно, за чужие спины и каждый день рискуют своей жизнью. Когда Камоса размышляла об этом, сердце ее наполнялось тревогой и болью. Неожиданный поворот в судьбе Межамира с новой силой всколыхнул в ее голове тревожные мысли. Она не сомневалась, что в Тумаше произошло какое-то важное, быть может, трагическое событие, имевшее к ней непосредственное отношение.

День прошел в неизвестности и тревожных думах. Ночью Камосу одолевали мучительные сны. Утром, когда дочь Кульдюрея вышла к завтраку, оказалось, что Чуруная также пребывает в задумчивости и тревоге.
- Хан приедет сегодня в Старград, - сообщила жена бийя, когда Камоса стала расспрашивать о причине ее волнения.
- Тюпрак?

- Нет, всего лишь его сын. Но и это не мало! Кумбал останется ночевать. Скорее всего, он захочет поужинать с пленным конунгом. А приготовить пир для хана и его спутников – это совсем не пустяк! Я уже попросила мужа прислать мне своих людей. К сожалению, в этом городе не так много расторопных женщин, которых можно использовать в качестве прислуги.

-  Я с удовольствием поддержу тебя, Чуруня, - предложила Камоса. – Правда, я не очень хорошо готовлю, но могу помочь на кухне и с сервировкой блюд.
- Бог с тобой, госпожа! - замахала руками жена бийя. – Твое ли это дело возиться на кухне? И подавать блюда на стол нельзя, ведь хан сразу тебя узнает. А что подумает твой отец, когда проведает, что его дочь разносит тарелки, словно простая служанка?

- Старый хакан, за которого он меня выдал замуж, совсем не считал это занятие унизительным.
- Конечно, ведь он был ворангом, а не куном!

Весь обычный распорядок дня оказался нарушенным. Никто из служанок не пришел днем в ее чертог, чтобы заняться вышиванием. Впрочем, сама Камоса тоже не могла заставить себя сесть за пяльцы.  Ей очень хотелось послушать, о чем будет говорить сын Тюпрака. То, что Межамир ее узнает, Камосу не беспокоило. Напротив, именно этого она и добивалась. Ведь, если конунг назовет ее дочерью Кульдюрея, у Кумбала не будет формального повода и дальше относиться к ней, как к самозванке.
Придя к такому заключению, Камоса решила действовать решительно и обязательно пробраться сегодня вечером в пиршественную залу. Но осуществлять свой замысел надо было осторожно, чтобы Чуруня ни о чем не догадалась и не заперла ее в покоях. Весь день жена бийя провела в хлопотах, а Камоса, чтобы усыпить ее бдительность, старалась не показываться на глаза.

Присланные бийем слуги спешно готовились к пиру: ощипывали кур, разделывали туши баранов, потрошили больших осетров, мыли овощи и мололи зерно. Но, как это часто бывает, к прибытию гостей было готово далеко не все. Многие блюда находились еще на стадии варки или жарки когда дежуривший на крыше мальчик громким криком оповестил обитателей терема:

- Едут!
Камоса бросилась к окошку и успела разглядеть, как через южные ворота в город проехала кавалькада всадников человек в пятьдесят. Впереди скакал Кумбал, за ним его кешик – человек десять телохранителей. В середине, окруженный со всех сторон вооруженными всадниками, ехал пленный конунг. Дочь Кульдюрея уселась за пяльцы и с притворным усердием принялась работать иглой. Забежавшая на минутку Чуруня застала ее за этим занятием и одобрительно покачала головой.
- Правильно, госпожа, не отвлекайся по пустякам.

- Узор хочу закончить, - сообщила Камоса. – Поработаю до темноты, а там спать лягу.

Чуруня удалилась и больше не показывалась наверху. Камоса оставила двери открытыми. Работая у светильника, она внимательно прислушивалась к звукам, доносившимся изнутри и снаружи. Прошло немного времени, и послышался стук копыт о мостовую. Это отряд Кумбала въезжал во двор терема. Потом в общий шум вплелись удаляющиеся голоса – хан распустил лишних людей, отправил их в город искать себе ночлег, а сам с телохранителями прошел внутрь терема. На некоторое время крики и громкие разговоры смолкли – прибывшие устраивались и отдыхали с дороги. Зато часто были слышны  торопливые шаги на лестницах – это сновали вверх и вниз слуги, выполняя распоряжения бийя и его жены.

Гася в сердце порывы нетерпения, Камоса продолжала сосредоточенно работать. Наконец снизу, с первого этажа донеслась музыка – знак того, что Кумбал занял свое место за пиршественным столом.

Камоса выдержала еще полчаса, посчитав, что гости успеют утолить за это время свой голод, а хозяева доделать самые неотложные дела. Когда установленное время прошло, она выбрала самое простое и неприметное из своих платьев тумашского покроя и повязала голову платком. Потом прошла через комнаты прислуги и стала тихо спускаться по черной лестнице. Камоса рассудила, что у входа в пиршественную залу наверняка стоит стража, но ставить гвардейца возле кухни, когда терем тщательно охраняется снаружи, вряд ли кому придет в голову.  Так оно и оказалось.

Не встретив никакого препятствия, Камоса спустилась на первый этаж и вышла прямо на кухню. Здесь дым стоял коромыслом. В двух печах пылал жаркий огонь. Повар-кун и до полудюжины его помощников суетились вокруг них, наблюдая за готовкой сразу нескольких блюд. В прилегавшей к кухне холодной комнате при свете факелов несколько склавок под руководством дюжего куна занимались приготовлением полуфабрикатов. Готовые блюда относили из кухни в другую комнату, по соседству с пиршественной залой, где происходила сервировка блюд. Там распоряжалась незнакомая Камосе пожилая склавка. Ей помогали двое тумашек и одна вонгларка. Но, как видно, этого было недостаточно. Увидев вошедшую Камосу склавка явно обрадовалась.

- Наконец-то! – воскликнула она, - бий соблаговолил откликнуться на мою просьбу! Тебя ведь прислали на помощь?
- Да, госпожа, - ответила Камоса.
- Тогда начинай резать овощи, а потом поможешь мне с блинами.
Камосса тотчас взяла нож и встала у стола поближе к пиршественной зале и спиной к двери, чтобы Чуруня или кто-нибудь из ее служанок не узнали ее сразу, если заглянут в сервировочную.

В пиршественной зале было шумно и многолюдно. Гости утолили первый голод и уже осушили по чарке вина. Теперь пошли разговоры между соседями. Прибывшие обменивались новостями с принимающими. Но тут из кухни принесли большую запеченную свинью, начинённую колбасками из конины и густой пшеничной кашей. Вокруг нее на блюде лежали четыре зажаренных молочных поросенка. Гости встретили новое блюдо приветственными возгласами.

- Подайте нож бийю Осолуку, - распорядился хан. – Мы знаем, что лучше его никто не сможет разделать эту красавицу. И пусть каждый получит кусок по его заслугам.
- Благодарю, господин, - отвечал бий, - что доверил мне решать в таком щекотливом и спорном деле. Как же мне не сплоховать и воздать всем по их делам? Если что вдруг напутаю, да простит государь мою темноту и неосведомленность.

В зале повисла тишина. Гости замерли, готовые разразиться приветственными криками и смехом. Это была старая кунская забава. Каждую часть свиньи (голова, зад, лопатка, бок, шея, брюхо) связывали с каким-то достоинством или, наоборот, недостатком и, предлагая ее гостю, разделывающий тушу обычно намекал на его качества или поступки. Выбор его полагалось принимать без обид, хотя, понятное дело, некоторые чувствовали себя задетыми. Но, судя, по одобрительным крикам, бий справлялся со своим делом хорошо.

- А лопатку ты отсылаешь не тому, кому следует, - вмешался вдруг Кумбал по склавски. – Сын Осломысла заслужил ее больше.
- Благодарю тебя, хан, - ответил Межамир.

- Да, мы оказываем тебе эту честь, - продолжал сын Тюпрака, - хотя в нынешней битве ты не успел себя показать. Но мы помним, что у тебя бывали и лучшие дни. Куны отважные воины и поэтому они уважают отважных врагов. Они понимают, что удача может отвернуться от каждого…

В это время из кухни принесли жареных гусей. Их быстро разложили на серебряных блюдах, украсив каперсами и морковью.
Оглядевшись по сторонам, пожилая склавка приказала Камосе:
- Оставь пока нож. Бери блюдо, неси в зал, поставь на стол между ханом и конунгом.

Сердце в груди у Камосы сильно забилось. Все складывалось наилучшим образом – именно так, как она рассчитывала. Дочь Кульдюрея быстро подхватило тяжелое блюдо и шагнула в дверь.

За узкими застекленными окошками уже начинали сгущаться осенние сумерки. Однако просторная зала, с расписным потолком и высокими, завешенными коврами стенами, была ярко освещена. Помимо факелов здесь горело множество толстых восковых свечей. Спутники хана и люди бийя – всего около сотни человек – заполняли ее почти полностью. Часть гостей сидела на лавках за высокими столами (как до них сидели здесь дружинники хакана), но таких было меньше половины. Остальные в живописных позах возлежали на коврах за невысокими пиршественными столами, как это было принято в их родных степных юртах. Сам Кумбал восседал на почетном месте, которое в прежние славные годы занимали врангские конунги. Слева от него располагался бий Осолук в роскошном синем кафтане, а справа – высокий красивый юноша, в котором Камоса узнала конунга Межамира. С тех пор, как они виделись в последний раз, прошло менее полугода, однако конунг сильно изменился. Его лицо потемнело и обветрило, черты лица стали резче. Помимо усов Межамир обзавелся аккуратной короткой бородкой и сразу сделался на вид несколькими годами старше. Держался он замкнуто и отчужденно, так что можно было сразу догадаться – ханский пир ему совсем не в радость, и он бы с удовольствием уклонился от этой сомнительной чести, да только подневольное положение не позволяло ему распоряжаться собой. За спиной у него стоял высокий склав в белой домотканой рубахе и, наклонившись к уху, что-то нашептывал. Очевидно, это был переводчик. Но вслушивался ли Межамир в его слова? Он сидел, опустив глаза в тарелку и не заметил вошедшую в зал Камосу. Кумбал тоже не обратил на нее внимания. Подняв кубок, он продолжал речь, начало которой застало Камосу еще в сервировочной:
- …Все мы во власти богов, и каждому предназначена своя судьба. Сегодня ты всесильный конунг или великий хан, а завтра – пленник в стане врагов или, хуже того, покойник. Судьба нашего друга и старшего брата Кульдюрея свидетельствует об этом весьма красноречиво.

Упоминание о Кульдюрее заставило Межамира очнутся от своих мыслей. Выслушав, что шептал ему на ухо переводчик, он поднял глаза на хана и медленно произнес:
— Это правда! Еще сегодня утром он был крепок и здоров. И ничто не предвещало беды. А через два часа он лишился жизни. Каждый, кто видел его смерть, испытал трепет и потрясение…

Конунг хотел еще что-то сказать, но его речь неожиданно была прервана истошным женским криком. Потом послышался звон упавшего на каменный пол тяжелого серебряного блюда. Все гости вскочили со своих мест. Межамир быстро обернулся и увидел молодую женщину, стоявшую в трех шагах от его стола. В лице ее не было ни кровинки, и на нем застыло выражение муки и ужаса.   Хотя голова ее была покрыта платком, конунг тотчас ее узнал.

- Хаканеса! – воскликнул он и сделал шаг навстречу. Однако Камоса отшатнулась, словно он был выходцем с того света. С конунга она быстро перевела взгляд на хана (ее широко раскрытые глаза казались безумными) потом закрыла лицо руками и быстро выбежала из залы. Стоявшие возле дверей стражники не сделали попытки ее задержать.

- Проклятье! – воскликнул Кумбал и яростно посмотрел на бийя. – Кто пустил сюда эту женщину? Она должна была сидеть в своей комнате и никуда не выходить. Разве я не ясно выразил свою волю?

- За пленницей следила моя жена, господин, - пролепетал бий. – Но, как видно, твой приезд, хлопоты сегодняшнего дня отвлекли ее… Прости нас господин…
- Пленница? – переспросил Межамир, внимательно вслушиваясь в то, что ему шептал переводчик. – Ничего не понимаю.

- А тебе и не надо ничего понимать, - ответил по-склавски Кумбал. – Это наши дела. Все произошло так быстро, что ты, наверно, не успел разглядеть лицо нашей служанки.

- Напротив, - твердо ответил конунг, глядя прямо в глаза хану, - я очень хорошо его разглядел. Более того, я ее узнал. Это бывшая хаканеса, дочь Кульдюрея и вдова моего дяди Велемира. Но ты говоришь, что она твоя служанка, твоя пленница? Неужели она скрывала свое имя?

- Совсем нет, - произнес Кумбал со злой улыбкой. – Мы захватили эту женщину в Серенске. Она пыталась убедить нас, что является дочерью Кульдюрея. Но кто мог поверить ее речам? Подумали, что она самозванка. Я приказал держать ее пока в Старграде под присмотром. Однако, раз ты утверждаешь, что это действительно пропавшая дочь Кульдюрея, мы будем теперь относиться к ней соответственно ее высокому рождению.

62. Тягостные воспоминания  http://proza.ru/2022/02/16/328

«Заповедные рубежи»  http://www.proza.ru/2013/07/08/294