Ищите мужчину. Глава 19

Штутгарт встретил путешественников чудесной погодой, зеленью парков, аккуратными газонами, благоухающими цветниками, чистотой и немецкой аккуратностью.
На парковке их ждал автомобиль с водителем, который доставил их в дом Нойманов. Дом в три этажа располагался на холме, с которого открывался чудесный вид на окрестности. Вместо высокого забора, какими принято огораживать жилища олигархов в России, территорию участка обрамляла высокая и плотная живая изгородь, ухоженная и идеально простриженная.


Дом был достаточно велик, но не производил впечатление дворца. Эта была достаточно современная постройка. Просторная терраса, стеклянные окна в пол, расчерченные ровными квадратами, светло-серые стены – все создавало ощущение легкости и обилия света. Изысканно оформленный участок вокруг дома с уютными беседками и патио, поражал изумрудным цветом лужайки и растениями, подобранными с большим вкусом.
Марк с удовольствием пригласил гостей в дом, где их встретила наутюженная молодая горничная с дежурной улыбкой.
- Здрафствуйтэ – сказала она на ломанном русском и жестом пригласила их на второй этаж в гостевую комнату.


Затем она сказала Марку несколько фраз по-немецки и с достоинством удалилась.
- Располагайтесь и отдыхайте. Обед подадут через полчаса,- перевел Марк.
- Как тебе избушка? – с улыбкой спросила Надя, когда они остались одни.
- Годится – ответил Андрей.
Стефан Нойман встретил их прохладно и подчеркнуто вежливо. Всем своим видом он хотел сказать, что лишь честно исполняет свой долг перед отцом и никаких родственных чувств к Наде не испытывает. Свершившийся факт он принимает, как должное, но на большее Наде и ее супругу рассчитывать не стоит. Чтобы сразу расставить все приоритеты и убрать неопределенности, Стефан важно произнес:
- Завтра в 10 приедет нотариус, и мы уладим все юридические формальности. Потом я покажу вам фирму и документацию относительно распределения пакета акций. Прошу через три дня сообщить мне ваше решение касаемо вашей доли акций: что вы намерены с ними делать. Планируете ли принимать участие в управлении фирмой или доверите кому-то представлять вас в совете директоров. Кроме того, сообщите, планируете ли вы с супругом переезд в Германию, и как скоро необходимо будет приступить к оформлению документов?


От такого официального тона Наде захотелось встать по стойке «смирно» и отдать Стефану честь. Обстановку разрядил Марк.
- Все понятно, папа. Давай дадим нашим гостям спокойно пообедать и отдохнуть с дороги. А потом я им покажу вечерний Штутгарт.
- Спасибо! – сказала Надя, - Все дела будут завтра, а сегодня нам хотелось бы прийти в себя и познакомиться с вашим домом.
- Приятного аппетита! – поджал губы Стефан и принялся за обед.
- Не обращайте внимания! – сказал Марк, когда они после обеда вышли на террасу. После смерти мамы отец замкнулся в себе. Она умерла два года назад от сердечного приступа.
- Извини, - сказала Надя.
- Ничего не поделаешь, - вздохнул Марк
- Марк, расскажи мне о фирме. Я до сих пор не знаю, чем вы занимаетесь. Автомобили собираете или штампуете кастрюли?
- Нууу, автомобили здесь и без нас есть кому собирать,- засмеялся Марк, - Наша сфера IT-индустрия. Мы производим программные продукты. Наша фирма относится скорее к среднему бизнесу, нежели к большому. Так удобнее реагировать на изменение рынка. Особенность этой отрасли – это возможность привлекать иностранных специалистов для удаленной работы. Программист может спокойно сидеть у себя дома, выполнять заказы и получать хорошие деньги.
Фирму основал дед. Сначала он продавал компьютеры, но потом почувствовал, что писать к ним программы – направление более перспективное. Нашел хороших программистов. Сначала работали в маленькой комнатке, в тесноте, но постепенно расширялись и росли. Дед всегда работал на износ. И чутьем обладал в бизнесе. Сейчас у нас много серьезных клиентов, около 1000 сотрудников по миру. В России 2 филиала.


- Понятно. Спасибо, - поблагодарила его Надя, - Давайте немного отдохнем – засыпаю на ходу. А потом ты нас будешь выгуливать.
- О,кей! Отдыхайте!
Поездка по вечернему городу Надю и Андрея привела в полный восторг.
Назавтра в 9.55 Стефан собрал всех в кабинете. Это была просторная комната с большим дорогим письменным столом, обилием шкафов и полок с книгами и толстыми папками. На стене висел портрет пожилого мужчины, очень напоминающего Марка.
«Вот он какой, прадед» - подумала Надя.
Стефан ледяным тоном пригласил всех присесть, указав на стоявший у стены кожаный диван.


Нотариус появился с немецкой пунктуальностью, ровно в 10.
Сев в кресло за письменный стол, он важно открыл красную папку и извлек оттуда документы.
Он по-немецки зачитал условия завещания. Стефан синхронно переводил.
Затем он попросил Надю подойти к столу и положил передней стопку бумаг на двух языках.
- Ознакомьтесь и подпишите каждую страницу, - перевел Стефан.
Надя почитала, но от волнения мало что поняла. Там говорилось о том, что она принимает переданное в наследство имущество и денежные средства, согласно воле покойного. Далее перечислялись активы, недвижимость, банковские счета.
Она взглянула на Стефана, потом перевела взгляд на Марка. Стефан стоял, не шелохнувшись, с каменным лицом. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Марк улыбнулся и кивнул: «Не сомневайся, подписывай».
Надя подписала бумаги, нотариус оставил один экземпляр ей, собрал остальные бумаги в папку и с достоинством удалился. Стефан последовал за ним.
- Ну что? – сказал Марк, - Это надо отметить!
- Согласен! – сказал Андрей, - Здесь есть куда пойти? Дома будет не комильфо.


Только они собрались уходить, как позвонил адвокат Бекер и попросил Надю назначить ему встречу.
- Приезжайте прямо сейчас, - попросила она, - Чтобы уж все разом.
- Буду через полчаса, - с готовностью согласился Бекер.
Через полчаса адвокат вручил ей пухлый синий конверт с надписью:
«Россия. Моей правнучке.»
Надя посмотрела на Андрея, потом на Марка.
- Я хочу сейчас прочитать. Пойду к себе, хорошо?
- Хорошо, - сказал Андрей, - Только если что – зови.
- Мы будем внизу, в беседке, - отозвался Марк.
- Угу, - согласилась Надя.


Она поднялась в комнату и села на кровать.
Открыть письмо у нее не хватало духу. Наконец, дрожащими пальцами она осторожно оторвала край конверта и вынула оттуда несколько листочков.
«Дорогая моя правнучка!
Теперь я точно знаю, что ты есть, и это для меня великое счастье! Наверно, душа моей Людочки возродилась в тебе: она была точно такой же, когда мы познакомились с ней в Ленинграде. Все в тебе ее, и глаза, и улыбка, и даже прическа.
Я хочу рассказать тебе о моей долгой и нелегкой жизни. Наверно, не все в ней я делал правильно. Но я хочу, чтобы судила меня ты, только ты и мои другие потомки, если они есть. Я бесконечно виноват перед вами, и если вы проклянете меня, значит, я заслужил ваше проклятье.


***Родился я на Псковщине, в небольшом селе Ключи. Закончил семилетку, пошел в ремесленное училище во Пскове. Потом работал на заводе, а в 38-м призвали в армию. Попал я под Ленинград, место называлось Черная Речка. И вот на втором году службы, во время увольнительной я познакомился с Людочкой. Она была из семьи музыкантов, на скрипке играла. Пригласила меня на концерт. А что я, псковский крестьянин, тогда понимал в музыке? Но когда я увидел ее на сцене и услышал, как она играет, мое сердце навеки покорилось этой хрупкой маленькой девочке со скрипкой.
Тогда родители Людочки были на гастролях. Она позвала меня к себе домой. Тут у нас все и случилось. А когда она написала мне, что беременна, я пошел к командиру части и все рассказал. Меня за аморальное поведение разжаловали из ефрейторов в рядовые и отправили в город жениться. Гриша родился в 40-м. В 41-м весной я демобилизовался, а в конце июня уже пошел защищать Ленинград от фашистов. Так и не пожили мы с Людочкой счастливой семейной жизнью.
Повоевал я всего три недели. Я и сам не понял, как все это получилось. Наступали, наступали, и тут вдруг оказалось, что вокруг фашисты, а с нами ни одного командира. А мы, новички необстрелянные, растерялись. Так всех, кто от роты остался, как баранов, и погнали в плен. Отобрали рядовых, а из них тех, кто поздоровее и посильнее, погрузили в вагоны для скота и повезли. Как нас везли, разговор отдельный, но сейчас не об этом.
В Советской Армии отношение к пленным тогда было непримиримое: сдался в плен, значит предатель. И я решил: пусть лучше меня убьют при попытке к бегству, чем на родине буду предателем, но свела меня судьба с рядовым Федором Курносовым. Как сейчас помню его слова: «Погибнуть легче всего. Ты выжить попробуй. Просто выжить и вернуться к жене и сыну, несмотря ни на что». Тогда я стиснул зубы и сказал себе: «Я выживу!»
В молодости я был здоров и силен: рост под два метра, плечист, сила в руках недюжинная, и на лицо складен. Марк на меня немного похож.
Такие работники были нужны Рейху. Отправили меня и еще несколько человек в местечко Гроссвальдорф, на конеферму. Владел ей пожилой немец Ганс Шульц. Сам он в армии не служил: с молодости был хромым. С лошади упал и повредил сухожилия. Скакуны тогда не нужны были, нужно было продовольствие. Поэтому часть лошадей Шульц вынужден был продать на мясо, а кормовые угодья его заставили распахать и сажать там картошку. На это поле нас и определили.
Работали по 16 часов в сутки, кормили так, чтобы только с голоду не померли. Однажды я заметил за колючей проволокой, в месте, где ограждение примыкало к лесу, глаза. За мной наблюдала девчушка лет 16-17. Что ей было интересного в оборванном и грязном русском мужике-пленном, не знаю. Через некоторое время я заметил, что она машет мне – зовет. Улучшив момент, когда охранник был на другом конце поля, я подошел.
Она протянула руку, а в ней кусок ржаного хлеба. Так она подкармливала нас с товарищем почти каждый день. То хлеб, то картошку, то свеклу принесет. А к зиме нас двоих забрали в усадьбу ухаживать за лошадьми. Предупредили, что если что – расстрел на месте. Еды в усадьбе было уже побольше, мы немного окрепли. Так прошло 2 года. Эмили, так звали девочку, дочку Шульца, частенько приходила на конюшню. Смотрела и улыбалась. И я ей старался улыбаться.
Однажды от табуна отбились несколько лошадей. Мы кинулись искать. Гроза была страшная, и дождь лил как из ведра. Искали долго, часа четыре. Совсем из сил выбились. Но нашли, наконец, привели в конюшню, а я от переохлаждения заболел воспалением легких. Жар был сильный, кашель, бред, а в бреду мне чудилась моя Людочка.
Я был так плох, что уже прощался с жизнью. Однажды сквозь бред услышал немецкую речь. Я к тому времени уже понимал немного немецкий. Эмили убеждала отца найти мне доктора, плакала и говорила, что если я умру, она тоже жить не будет. Старый Шульц куда-то уехал, а вечером, по темному привез мне врача. Тот мне сделал укол, дал порошков каких-то и таблеток.
Еще три ночи я бредил, а на четвертую болезнь стала отступать. И в этом бреду я отчетливо помнил, как приходила ко мне моя Людочка. Я ощущал ее тело, руки, волосы. Потом, когда я пошел на поправку, понял, что это была Эмили.
Старый Шульц сильно кричал на девочку, собирался увезти ее куда-то, а она только плакала и молчала. Когда Шульц понял, что дочь беременна, он запер ее в чулане и потребовал, чтобы она согласилась поехать к врачу. Но Эмили не хотела и слушать об этом. Связь с человеком низшей расы – тяжкое преступление перед Рейхом. За это можно было угодить в концлагерь, но Эмили стояла на своем.
Однажды Шульц спешно собрался и уехал. Через три дня он привез с собой священника и паспорт на имя Феликса Ноймана. Я был странным образом похож на фотографию в паспорте. Где он взял этот документ, мы так и не узнали. Эмили потом говорила, что он потратил на него почти все их деньги. Священник обвенчал нас, так я стал немцем Феликсом Нойманом.
В 44-м родился Стефан. Он был крепким, здоровым мальчуганом, на радость старому Шульцу. Когда Советская Армия подходила к Гроссвальтердорфу, Шульц погрузил самое необходимое в телегу, хозяйство оставил на управляющего, и мы поехали на запад. Добирались трудно, на чем придется, еще и с маленьким Стефаном. Под Штутгартом у Шульца жил какой-то дальний родственник. Тоже конеферму держал. Мы остановились у него. После разгрома фашистов я хотел уехать в СССР. Эмили все понимала. Она сказала мне, что не будет препятствовать, а сама очень переживала и плакала по ночам.
У Шульца разрывалось сердце при виде страданий дочери. Однажды он принес мне парижскую газету. Там была статья о том, как сталинский режим расправляется с освобожденными военнопленными. Он сказал мне, что если я вернусь, он напишет в посольство СССР, что у меня есть сын от немки, что я сменил свое русское имя на немецкое. За это меня точно должны расстрелять. Я его могу понять: он был готов на все ради счастья дочери. Мы с ним договорились: я остаюсь, а он сделает все, чтобы найти мою семью в СССР и помочь им.
Он отправлял множество запросов через знакомых в ГДР, через посольство, и, в конце концов, ему пришел ответ, что Колесова Людмила и Колесов Григорий погибли во время блокады. Потом, когда Шульца уже не стало, я несколько раз пытался снова искать жену и сына, и однажды мне пришел ответ, что Люда умерла, а Гришу усыновила узбекская семья. Я еще несколько лет искал Гришу, но безуспешно.
И вдруг – твое фото! Это как дар небесный! Сам я не смог поехать искать тебя, отправил внука, Марка. Он найдет тебя, обязательно найдет! Наверно, Господь берег меня от смерти до таких преклонных лет, чтобы в конце жизни я все-таки узнал, что мои потомки в России живы.
Я очень тосковал по родине, всю свою жизнь тосковал, но так и не решился туда поехать. Прими от меня, внученька, все, что я могу тебе дать. Я знаю, что деньгами мою вину перед Людочкой и Гришей, перед всеми вами искупить невозможно, но все-таки попытайся понять меня и простить.
Твой прадед Иван Колесов».***


Надя уткнулась в подушку и тихо заплакала.