25. 107. Пушкин. Месть общества Freres-сochons Бра

Пушкин. Месть и мстители
Месть Общества Freres-сochons «Братья-свиньи»

Общество «Братья-свиньи» "Freres-сochons"

де Витт пролил свет на деятельность не только декабристов, но на ещё одного весьма неприглядного общества — «общества свиней». Это было особое закрытое сообщество. Дамы и господа там «врачевались всего на один вечер и не по выбору, а как случится», т. е. занимаясь свальным грехом. Друг друга они называли «сестрами-свиньями» и «братьями-свиньями».
 Хотя никакой антигосударственной деятельности «свиньи» не осуществляли, де Витт всё же посчитал сам факт существования такой организации аморальным и антихристианским. Достаточно быстро граф установил через капитана Шервуда всех членов этого веселого сообщества. Николай I полностью поддержал де Витта. По решению императора «общество свиней» было немедленно разогнано. «Братья-свиньи» (а это были исключительно выходцы из Франции) были выдворены за пределы России, а их «сестер-свиней» вернули ротозеям-мужьям.

  Тайное общество "братьев-свиней" существовало в Петербурге в 1824 г. (см. Троицкий И.М. Общество Freres-eochons в кн. III Отделение при Николае I. Жизнь Шервуда-Верного). В одном из старых томов "Русской старины", в отделе "Записная книжка", среди различных архивных мелочей имеется заметка под заглавием "Общество "свиней" в 1824 г."*.
* (Русская старина, 1881, т. XXX, с. 183-186. Записка датирована 18 июля 1824 г. Подлинник ее хранится в Лефортовском архиве, в делах бывшего военно-ученого архива)
Под этим заголовком приведено было официальное, но никем не подписанное донесение об окончании следствия по делу общества "свиней". Безымянный автор записки, согласно канцелярскому этикету того времени, "имел счастие представить при сем заметки тех, кои в оном находились, и что о каждом оказалось".
Комментируя эту записку, редакция "Русской старины" отметила, что "действия и цели общества остаются для нас совершенно неизвестны". Хотя в руках ее и находилось дело о высылке членов общества "свиней" за границу*, но и оно не проливало света на эту загадочную историю. В том же году в "Русской старине"** была помещена заметка, излагавшая содержание этого дела, но, кроме некоторых деталей, из нее нельзя было почерпнуть какие-нибудь дополнительные данные.
Еще одно указание мы можем прочесть на страницах "Исторического вестника", в статье официального историка трех царствований Н. К. Шильдера*. В руках автора были неопубликованные данные об обществе "свиней"; но его остановили соображения "этического" порядка: "крайние грубость и цинизм целей и порядков этого общества не дают нам возможности говорить о нем печатно".
* (Шильдер Н. К. К биографии Шервуда-Верного. - Исторический вестник, 1896, май, с. 510. Сведения из этой статьи попали и в статью о Шервуде в Русском биографическом словаре. )
Список членов общества "свиней" был помещен в упомянутом донесении и он вводит нас в определенную социальную сферу, знакомит с составом членов этого братства. Десять имен названо в этом списке - десяти участников, подвергшихся преследованиям и каре.
Огюст Булан-Бернар - художник, Пьер Ростэн, уроженец департамента Соммы, гувернер и педагог; аббат Иосиф Жюсти, тосканец, но приехавший из Швеции; Цани - итальянец, одновременно секретарь и профессор музыки; Лебрен, commis* из Женевы, в России гувернер; Плантен, доктор медицины; Алексис Жоффрей (Жоффре), с должным чинопочитанием отмеченный как "губернский секретарь и поэт", а фактически преподаватель литературы; Констанс Марсиль, родом из департамента Соммы, доктор медицины и зять упомянутого Ростэна; Жан-Батист Май, о котором список сообщает только, что он был председателем братства, но который подписал обязательство о неприезде в Россию как "homme de lettres, natif de Besancon"**, и, наконец, единственная русская фамилия в списке, ремарку к которой приведем целиком: "Сидоров, С. - петербургский мещанин. Молодой человек дурного поведения, говорит по-французски и занимается хождением по делам и т. п. Он был в обществе "свиней", которые пользовались его услугами для приискания денег и для иных спекуляций. Оказался самым упорным в запирательстве. Бумаги его свидетельствуют, что он занимается самыми подозрительными делами.
Бросается нам в глаза при чтении этого перечня - иностранный состав общества. Начиная с конца XVI века широкий поток чужеземных искателей славы и наживы вливался в пределы Московского государства, устремляясь преимущественно в центры - в Москву и позднее в Петербург. Постепенно изменялась физиономия иностранного элемента в России. Скопидомная Москва неохотно пускала пришельцев и принимала только тех, в которых испытывала подлинную нужду. Итальянский техник, купец из "немцев цесарские земли", английский и голландский коммерческие агенты, странствующий ландскнехт, вступавший в царскую службу, - вот типы иностранцев того времени.
С начала XVIII века перед ними открываются совершенно иные перспективы. XVIII век и явился апогеем в смысле возможностей, которые Россия предоставляла иностранным авантюристам. Ответственнейшие гос. посты без труда занимались безвестными проходимцами,  умело вступавшими в круг дворцовых интриг и преторианских переворотов. Высшие военные чины беспрепятственно раздавались офицерам сомнительных итальянских и немецких армий. Величайшие авантюристы XVIII века в своих странствиях не минули России. Сен-Жермен, Калиостро, Казанова, кавалер д'Эон - все они побывали в СПб.
Вольное экономическое общество предложило, по высочайшей инициативе, задачу: "в чем состоит собственность земледельца" - и наградило премией ответ Беарде-Делябея, полагавшего, что "собственность не может быть без вольности".
Мемуары и документы того времени пестрят упоминаниями об удивительных карьерах иностранцев. Заезжий булочник, не найдя себе применения по специальности, делается гатчинским офицером и успешно продвигается по служебной лестнице. Французский парикмахер, нажившись торговлей духами, переходит от пудры к крупчатке и, наконец, становится одним из крупнейших новороссийских помещиков.
Но не единственным типом иностранца-учителя был безграмотный проходимец вроде фонвизинского Вральмана. Литература сохранила иные образы – например, мсье Жозефа, воспитателя Бельтова. Герцен любовно вспоминал одного из своих учителей, старика Бушо, давшего мальчику вместе с деклинациями субжонктивов первые уроки революционной нетерпимости*. Правда, в большинстве французы-гувернеры оказывались сомнительными педагогами. Но это обычно и не входило в их обязанности. "Немец при детях" был чем-то вроде дядьки. Французу, кроме необходимости "в Летний сад дитя водить", зачастую, особенно в провинции, доводилось исполнять обязанности собеседника и собутыльника своего хозяина, а подчас и утешителя хозяйки. (Они становились "учителями" или вельможами (Вигель Ф. Ф) В пер.пол.XIX в уже казались анекдотами капризы Потемкина, давшего гувернантке своей возлюбленной чин и оклад полковника в виде пенсии.
Из этих типов создавалась особая среда иностранной интеллигентной богемы. Здесь оказывались и люди твердых и продуманных убеждений, и культурные проходимцы, оставившие отечество в поисках лучшей будущности, и явные шарлатаны, картежные шулера и проч. Но при всей их разности моментом, объединяющим их, была их зависимость, их паразитическое существование за счет новых интересов русского дворянского общества и старинного барского хлебосольства. К этой-то среде, сравнительно интеллигентной по культурному облику и паразитической по ее положению в обществе, и принадлежали члены общества "свиней» … те из них, чьи имена значатся в проскрипционном списке, напечатанном в "Русской старине". О каждом из преступников он сообщает краткое резюме его вины и дает характеристику, преимущественно в области нравственной: так о председателе ее, уже знакомом нам "homme de lettres" Мае, говорится: "Май сам признается письменно во всех мерзостях, которые он делал во время этих оргий..."; о других указывается: "распутного поведения", "самого дурного поведения", без прямой связи с их деятельностью в роли членов братства "свиней".
Эпикурейские содружества сохранились и после указа 1822 года о закрытии тайных обществ и не вызывали особых преследований со стороны правительства. Так, в воспоминаниях Э. Стогова имеется рассказ о существовании в Петербурге общества "кавалеров пробки", устроенного известным вивером и хлебосолом Буниным. "Все члены в своем собрании имели в петлице сюртука пробку... За обед садились между дам мужчины, пели хором песню, кажется сочиненную Буниным*: "Поклонись сосед соседу, сосед любит пить вино. Обними сосед соседа, сосед любит пить вино. Поцелуй сосед соседа, сосед любит пить вино". После каждого пения исполнялось точно по уставу. Бунин был гроссмейстер"**. Конечно, boni mores страдали от устава этого пробкового ордена, но тем не менее рыцари его не находили в своих поступках ничего противузаконного. По крайней мере, Стогов прибавляет: "Думаю, что такое тайное общество запрещено правительством не было".
(Стогов Э. Очерки, рассказы и воспоминания. - Русская старина, 1879, т. XXIV, с. 54 - 55. Стогов Эразм Иванович. Записки жандармского штаб-офицера эпохи Николая I – 1880)
В каком направлении развивались их "свинства" узнаем из документа, хранящегося в Шильдеровском собрании бумаг Гос. публичной библиотеки в Ленинграде и озаглавленный: "И. В. Шервуд-Верный и общество "freres-cochons"". Рассказ этот подписан М. Марксом от 11 октября 1888 г в г. Енисейске, что  позволило Шильдеру дать намек о связи Шервуда с братством "свиней".

 рис. М. А. Милорадович. Гравюра И. Мансфельда. 1810-е гг

В одном петербургском семействе, причисляемом к beau monde*, случилась загадочная нечаянность: дочь оказалась слегка беременной или как тогда говорили «в уважительном состоянии». После пыток уяснилось, что первым соблазнителем ее был приехавший недавно из-за границы француз, доктор философии, преподаватель французской литературы, - m-r Plantain, введший ее при помощи одной из знакомых дам в общество, в котором совершаются оргии, вроде афинских вечеров, и бросивший ее потом, так что она не может теперь знать, кто именно виновник беременности… Отец понял общественную опасность сего общества оргий и рванул к генерал-губернатору М.А. Милорадовичу, а Генерал-губернаторы того времени рассматривали семейную жизнь своих сограждан - фактически подданных - как вопрос, полностью входивший в пределы их компетенции. Более того, Милорадович любил клубнику, по своей пылкой натуре особенно интересовался делами с эротической подкладкой и сам рыл подземный ход в дом любовницы. Для сыска он позвал вездесущего проныру Шервуда.
Шервуд легко узнал о существовании тайного общества, где и второй элемент был в должном количестве представлен, причем входят туда представители высших кругов. Называлось оно "Freres-cochons", причем о происхождении этого странного имени Шервуд сообщил Милорадовичу следующее: "Когда одну даму уговаривали вступить в общество, в котором брачуются на один вечер и не по выбору, a par hasard, как случится; то она с отвращением сказала: "Mais c'est une cochonerie*. Что ж, что cochonerie, ответили ей, ведь и свиньи точно как и люди - дети природы. Ну, мы будем "fr;res-cochons", а вы - "soeurs-cochons"**. Дама убедилась, и название freres-cochons осталось за обществом". По заданию шефа Шервуд вступил братом к свиньям,  получив соответствующий билет на пергаменте с оттиснутыми литерами "Ф. Ц." и допиской "Fr. № 48", и выучил гимн братьев и сестр: La Nature, notre m;re bienfaisante,  Nous, les enfants, te saluons...   (Природа,  благодетельная наша мать, Мы, дети, приветствуем тебя... (франц.). На собраниях общества время проходило в различных удовольствиях. Между собравшимися царило полное согласие и дружелюбие. Каждый мужчина для всех прочих без различия пола был cher frere, а каждая женщина - ch;re soeur*. Пары же называли друг друга mon diedonne и та diedonn;**(Милый брат, милая сестра. и  Мой богоданный, моя богоданная (франц.). Оргии продолжались около двух часов и закрывались под пение гимна; гимном же они и начинались. Третий раз в собрание Шервуду не пришлось съездить: все до одного братья были уже заарестованы = иностранцев отправили через Кронштадт и Штеттин за границу, а Сидорова, как основателя, основательно  упрятали где-то на севере самой крупной губернии. Государь и Милорадович, оба как истые chevaliers-galants, сестриц-дам не побеспокоили ни словом даже... Дело по окончании не поступило в архив; оно было брошено в горящий камин рукой самого государя.
Как альтернативная существует  история фрэр кошон  в изложении ее члена Жана-Батиста Мая. В его книге воспоминаний имеется специальная глава, посвященная "Обвинению группы иностранцев в заговоре", излагающая как раз историю братства. По словам Мая, оно возникло по почину художника Булана - un charlatan parfait, светского молодого француза, охотно принятого в лучших домах столицы и широко жившего, преимущественно на чужой счет. Это живописец и  организовал у себя своеобразный клуб чревоугодников… В их собрания никогда не допускались женщины, и презренные, с такой злобой добивавшиеся их погибели, умудрились изобразить их чудовищами-педерастами, от которых необходимо очистить Россию".

Кому верить? Француз Мая обелял французов и всю Францию…Шервуд принадлежал к типу людей, у которых в некоторых случаях появляется "легкость в мыслях необыкновенная". Легкомысленное бахвальство Хлестакова не являлось обязательным свойством лиц, именовавшихся в те времена "вралями записными". Антон Антоныч Загорецкий был "лгунишка, мошенник, вор", но в то же время светский человек, необходимый член своего круга, согретый благосклонностью влиятельных старух.
Для идеологической характеристики "свинейесть некоторые сведения только о троих из них: Жоффре, Жюсти и Мае. Жоффре был единственным из "свиней", состоявшим на государственной службе (губернский секретарь!). Сын директора училища глухонемых, он был преподавателем французского языка … в Смольном институте. Ему принадлежит первый перевод на французский язык "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина, предпринятый им по собственной инициативе и санкционированный самим автором, бывшим довольно высокого мнения о литературных талантах своего переводчика. Аббат Жюсти  оказался среди них единственным "политическим", за что и поплатился семинедельным знакомством с обстановкой каземата № 3 Никольской куртины. Его бумаги свидетельствуют об его чрезвычайно опасных политических убеждениях: нe говоря уж о его легкомысленном обращении с девицами из хороших семейств, что еще не вызывало особенного удивления, падший пастырь оказывался атеистом и кощунствеником, да к тому же приверженцем зловредного сочинения Руссо "Общественный договор". Май, достойный старшина братства, в своей книге является убежденным идеологом третьего сословия, кровным сыном революционной Франции. Он сочувственно отзывался о декабристах …

И тут мы оказываемся свидетелями внезапного стыка "свиней" с декабристами: в "Алфавите декабристов" есть ряд иностранных разночинцев, принимавших участие в заговоре: иностранные учителя, революционизировавшие своих питомцев, - Жильи и Столь; врачи Вольф и Плессель; британские подданные Буль и Тайнам, о которых нам неизвестно ничего, кроме их участия в деле 14 декабря и высылки за границу, - все это возвращает нас к кругам, где вращались Жоффре и Май (Вигель Ф. Ф. Воспоминания, ч.V. - Русский вестник, 1865, кн.1, с.171) Иностранцы, представители третьего сословия и литературной богемы, не только встречались с декабристами, не только одобряли их дело, но и критиковали их слова, а в грозный час декабрьского мятежа оказывались на площади. Почти всех их постигла та же участь, что и "братьев-свиней": высылка за границу. И кто знает - не случись казуса со "свиньями", мы, может быть, читали бы в "Алфавите членам бывших злоумышленных тайных обществ..." рядом с Бестужевыми и Муравьевыми и фамилии Жюсти и Мая..


***

merci beaucoup pour votre attention