Матей Вишнек. Считай, что ты бог

МАТЕЙ ВИШНЕК




СЧИТАЙ, ЧТО ТЫ — БОГ


      Сценки для театра

Перевод с румынского
Анастасии Старостиной


       

Imagineaza-ti ca esti Dumnezeu




Что такое короткая пьеса?

Вот вопрос, который я задаю себе много лет, 35 с лишним лет, по сути, — с тех пор как пишу пьесы для театра и некоторые выходят короткими. Короткая пьеса — это как ребенок, который в какой-то момент решает, что он больше не хочет расти. Он может принять такое решение в 3 года, в 4, в 7 лет, даже в 11, но в любом случае — пока он еще не вышел из детства… Весь жизненный потенциал, по которому угадывается его судьба, — при нем, просто он сам остается… малюткой.
Я всегда считал, что писатель — это тот, кто работает с живым материалом, а его живой материал — это текст. Текст же, будучи живым, имеет свои законы. Стоит запустить его в ход, стоит высвободить его внутреннюю энергию — и ты как писатель уже не волен делать, что хочешь. Текст начинает диктовать тебе те или иные линии сюжета, навязывает тебе свою внутреннюю волю. Много раз случалось мне с недоумением обнаружить, что персонаж, которому я отводил второстепенную роль, начинает забирать себе все больше места, расти и оттеснять персонажей, которые, по моему замыслу, были главные. Впрочем, в каждой пьесе ведется борьба между персонажами главными, второстепенными и эпизодическими. В любом жизненном пространстве, а, значит, и в универсуме текста, борьба за существование и самоутверждение ведется очень жестко…
С другой стороны, бывает, что пьеса еще в зародыше — только-только наметки драматической ситуации — с первых реплик сама устанавливает свой объем, свои масштабы. Дает почувствовать, что она будет короткой, потому что у нее ограниченные способности роста… С определенного момента, если попробовать развивать ее дальше, получится, что тянешь текст, как жевательную резинку… а этого делать не стоит. В таком случае залог драматургического успеха — это не писать, не перегружать насильно текст, который явно хочет остановиться на странице 4-й, на странице 7-й, на странице 13-й. Я знаю, я чувствую, слушая внутренние вибрации текста, что просто спровоцирую обвал всего здания, если добавлю еще хоть одно слово. Это — как строить карточный домик, тут надо уметь вовремя остановиться: в тот момент, когда хочешь во что бы то ни стало и вопреки природе добавить еще одну карту, все твое построение рушится.
Короткая пьеса есть упражнение — как задеть за живое без лишних слов, стилистическая игра, где ты даешь себе задачу достичь максимум эффекта при минимуме средств. Еще короткая пьеса есть проба на ловкость рук, ставящих время и чувство в обратно пропорциональную зависимость: в краткий отрезок времени тебе надо вложить наибольший заряд чувства.
Если говорить обо мне, то желание писать короткие пьесы осеняет мою жизнь периодически, наподобие кометы… Ни с того ни с сего, по таинственным мотивам, я чувствую, что должен написать короткую пьесу. Без конца мотаясь по океану литературы, я иногда ловлю себя на мысли, что — вот сейчас — проплываю над напластованием раковин, иные из которых содержат жемчуг. И тогда я поступаю точно, как искатели жемчуга, ныряю в воды, не слишком прозрачные, океана идей и слов, чтобы попытать счастья и вытащить на поверхность слезинку перламутра из тех, что годятся для ювелира. Но жемчужины попадаются редко, надо нырять сотни раз, пока добудешь хотя бы одну.

               


I. ГРАНИЦЫ
                СЧИТАЙ, ЧТО ТЫ — БОГ
               
Действующие лица:

         ВИБКО
       СТАНКО

Станко, совсем пацан, лет 17. Вибко чуть постарше. Сидят в укрытии, в городе, где все перевернуто гражданской войной.

ВИБКО. Ты че, простыл? 
СТАНКО. Не-а.
ВИБКО. А чего весь в красных пятнах? Замерз?
СТАНКО. Не-а.
ВИБКО. У тебя нет шинели, ну, чего-нибудь потолще, надеть?
СТАНКО. Есть.
ВИБКО. Слушай хорошенько, что я тебе скажу. Шинель — дело святое. Даже когда жара, лучше иметь шинель. Шинель — она всегда хороша. Ты откуда сам?
СТАНКО. С Крикова.
ВИБКО. Это где такое — Криков?
СТАНКО. Да... тут, в двух шагах.
ВИБКО. Ну ладно. Значит, так. Первое дело — чтоб ты экипировался, как следует. Слушай хорошенько, что я тебе скажу. В укрытие засядешь — можно не один час просидеть, а бывает, и день, и два. Тут ежели ты не экипирован как надо, тебе кранты. Врубился?
СТАНКО. Угу.
ВИБКО. И не корчи из себя Рэмбо, тут тебе не кино. Чтоб делать дело, надо иметь экипировку. На, держи перчатки.
СТАНКО. Да не холодно мне.
ВИБКО. Надень перчатки, я сказал. Поаккуратнее с пальцами. Пальцы — вещь нужная. Отморозишь руку — кранты.
СТАНКО. Ну спасибо.
ВИБКО. Второе. Давай расслабляйся. Не дрейфь. Не с чего. Будешь дрейфить — кранты. Ну, дрейфишь?
СТАНКО. Не-а.
ВИБКО. Руки вперед. Обе, обе. (Смотрит на его руки.) Дрожат.
СТАНКО. Пройдет, это так.
ВИБКО. А руки-то потные. Перво-наперво — не дрейфить. И не мерзнуть. На, закури, успокаивает.
СТАНКО. Да я не курю.
ВИБКО. Фью-ю... тебе сколько же лет?
СТАНКО. Семнадцать.
ВИБКО. И ты что, в школе никогда не курил?
СТАНКО. Пробовал, только... рвет меня.
ВИБКО. Ну-ну, ничего. Пивка?
СТАНКО. Лучше уж пивка.

Вибко откупоривает две бутылки. Пьют.

ВИБКО. Ну, полегчало?
СТАНКО. Ага.
ВИБКО. Ты сегодня ел?
СТАНКО. Не, я утром есть не могу.
 ВИБКО. Никуда не годится.
СТАНКО. Утром я только пью кофе, все.
ВИБКО. Слушай, парень, утром, когда ты сюда приходишь, приходить надо поемши. Чтобы делать дело, надо перво-наперво утром навернуть. Слышишь? Есть у тебя кому готовить еду?
СТАНКО. Есть.
ВИБКО. Ты давай, пусть тебя кормят хорошо, понял? У нас тут сборы, понял? А когда сборы, нельзя приходить на голодный желудок...
СТАНКО. Да я вроде ничего...
ВИБКО. Это несерьезно. Твой первый долг — позавтракать на дорогу. Здоровый завтрак — первое дело. Завтрак теперь для тебя главная еда за день. Врубился?
СТАНКО. Врубился.
ВИБКО. Это приказ. Утром горячий завтрак. Закусон, яички, хлеб... И теплое молоко в обязательном порядке...
СТАНКО. Молоко я тоже не очень... Не переношу молоко, от молока меня рвет.
ВИБКО. (протягивает ему кусок салями). Вот, бери... положишь в ранец.
СТАНКО. Спасибо (Кусает.) Вкусно.
ВИБКО. У тебя всегда должно быть что погрызть... салями, печенье, хлеб... Мы вроде охотников, надо уметь ждать... Ну, пришел в себя?
СТАНКО. Пришел.
ВИБКО. Руки вперед... Все равно дрожат. Чего они у тебя дрожат?
СТАНКО. Откуда я знаю?
ВИБКО. Ты первый раз, что ли, в деле?
СТАНКО. Да нет...
ВИБКО. А ну, готовсь!

Станко вынимает из чехла винтовку с оптическим прицелом и устанавливает ее в позицию для стрельбы.

ВИБКО. На приклад не напирай... Во-во... И спокойно, не мельтеши, нас никто не торопит, понял? Считай, что ты — Бог. Бог никогда не мельтешит. Сначала почувствуй, что ты спокойный и холодный, как лед, потом стреляй. И только если сердце бьется нормально. Перво-наперво слушай, как бьется сердце. Нормально бьется или нет?
СТАНКО. Нормально.
ВИБКО. Учился когда-нибудь на чем-нибудь играть?
СТАНКО. Учился немного, на скрипке.
ВИБКО. Шикарно. Тогда винтовка, считай, — это скрипка. Для скрипача скрипка все равно как часть его тела. Когда пилишь на скрипке, музыка прет у тебя из тела. Надо чтоб и пуля так — перла из тела, из твоего тела. А если очкуешь перед своей винтовкой, тебе кранты.
СТАНКО. Я не очкую.
ВИБКО. Ты уже из нее стрелял?
СТАНКО. Стрелял.
ВИБКО. Я хочу сказать — ты стрелял уже реальными пулями?
СТАНКО. Стрелял.
ВИБКО. А в человека стрелял? Ну, грохнул хоть одного?
СТАНКО. (невольно прыскает). Голубя грохнул.
ВИБКО. Ладно с голубями. Теперь будешь стрелять в этих подонков. Сегодня, прикинь, день, когда ты пришьешь своего первого подонка.
СТАНКО. Угу...
ВИБКО. Давай смотри в прицел... скажи себе, что сегодня крещение... крещение огнем... Чем скорее мы тебя окрестим, тем лучше. Что ты видишь?
СТАНКО. Что вижу? Улицу...
ВИБКО. Блочный дом с балконами видишь?
СТАНКО. Вижу.
ВИБКО. Бензоколонку?
СТАНКО. Вижу.
ВИБКО. Отлично... держись на этом отрезке. Кто там первый покажется, он твой.
СТАНКО. Вижу двух бабулек. Идут с базара, что ли.
ВИБКО. Шикарно. Вот тебе и почин. Выбирай одну из двух.
СТАНКО. Нет-нет, в бабульку стрелять не могу... Не хочу начинать с бабульки.
ВИБКО. Короче, для нас важно что — заставить всю эту гнусь сидеть по их крысьим норам... чтоб они знали, что они крысы и что выхода у них никакого нет и никогда не будет. Когда стреляешь, думай про это. Скажи себе, что на самом деле убиваешь крысу, понял?
СТАНКО. Понял.
ВИБКО. Тебя вообще как звать?
СТАНКО. Станко.
ВИБКО. А меня Вибко. Не бойся крыс. И не жалей. Крысы они крысы и есть. Молодые, старые, женского пола, мужского, детеныши — один черт. Крысы хотят сожрать нашу страну, и мы заставим их сидеть по норам. Такое тебе задание. Понял, о чем я?
СТАНКО. Понял.
ВИБКО. Я так понимаю, ты армию еще не прошел?
СТАНКО. Нет еще.
ВИБКО. Шевели глазами-то, шевели… води прицелом, не сиди, как паралитик... не жди, пока они сами тебе попадутся, ищи, ищи все время... Прочесывай улицу, прочесывай подъезды, окна... Притормози на окнах, окна видишь?
СТАНКО. Вижу.
ВИБКО. Окна — вещь важная. Подумай, что за этими стенами, за этими окнами полно крыс. Все, что шевелится за стеклом, — твое, пак!
СТАНКО. Вижу еще старушку, белье развешивает на балконе.
ВИБКО. Что за черт, что ж ты только старых баб видишь? По-любому, до заката солнца ты обязан пришить одну крысу. И если сегодня бабулькин день, выберешь себе бабульку, так-то вот... случаются такие деньки.
СТАНКО. Вижу еще девчонку, играет в куклы.
ВИБКО. Где?
СТАНКО. На балконе.
ВИБКО. Я же говорил, крысы кишмя кишат. Слушай, не жалей ты крыс, а то они придут и сожрут тебя с потрохами.
СТАНКО. Все равно не могу я взять да убить ребенка.
ВИБКО. Ну парень, делай, как знаешь. Тебе решать. Только по-любому дело надо сделать. До заката солнца мы должны иметь по крайности одну мертвую крысу в этом секторе... нельзя им давать вздохнуть.
СТАНКО. Тогда я лучше старушку, чем девчонку с куклой.
ВИБКО. Слишком много думаешь, парень... Не страшно, конечно, твое право... Хотя лично я всегда себя спрашиваю: Господь Бог думает? Лично я не думаю, что Господь Бог думает... Господь Бог действует, и точка. (Пауза.) Она все играет?
СТАНКО. Играет.
ВИБКО. На прошлой неделе у меня был другой сектор, там, на холме, где водонапорная башня, оттуда бульвар Тито начинается... Держал под прицелом один двор. И тоже, как ты, видел одних бабулек, они то в дверь, то из двери, по-быстрому... И вот попала мне в глазок девчонка, лет семи-восьми, прыгала через веревочку. Ей-богу, все утро прыгала через веревочку. Как пару часов прошло, это мне стало действовать на нервы. Нарочно скачет, думаю, скачет, чтоб надо мной поизмываться... Ну, послал предупреждающую пулю, метра за три от нее, чтоб просекла. Эта дура завыла и убралась в дом. А через десять минут — обратно, малышня скоро все забывает. Вышла и по новой через веревочку... Я на нее час смотрел. Злой стал и еще раз стрельнул, поближе, чуть веревочку у нее из рук не вышиб... Дура снова в крик и за дверь. И снова через десять минут вижу — высунула нос, головой повертела направо, налево — и шасть из норы. На цыпочках, будто боится кого разбудить... И опять все по новой. Весь день через веревочку, я чуть не спятил... Пуль у меня было только шесть в запасе, но я все ж таки еще одну ей послал, чтоб убиралась. А дура убралась, да ненадолго.
СТАНКО. И что?..
Пауза.

ВИБКО. Крыса по-любому есть крыса.
СТАНКО (глядя в прицел). А, вот какой-то экспонат.
ВИБКО. Где?
СТАНКО. У бензоколонки. Видишь?
ВИБКО. Нет.
СТАНКО. Чего делать?
ВИБКО. Он там прячется, бежит, что он там?
СТАНКО. Да нет, идет себе нормально.
ВИБКО. Тогда он твой. Бери его на мушку, пройдись с ним немного вместе, и как почувствуешь, что ты его держишь, стреляй...
СТАНКО. Чудно...
ВИБКО. Что чудно?
СТАНКО. Чего он не торопится, не пойму.
ВИБКО. Ну, ты даешь. Тебе-то что?.. Это тебе по фигу… Не торопится, ему же хуже. Тебе больше времени для прицела.
СТАНКО. По-моему, пьяный в стельку.
ВИБКО. Старикашка?
СТАНКО. Не похоже, чтоб очень был старый... вроде призывного возраста...
ВИБКО. Класс, это твоя крыса, сможешь сказать, что ликвидировал классную крысу. Жми!
СТАНКО. Я дам ему перейти улицу.
ВИБКО. Смотри, он возьмет, да припустится бежать.
СТАНКО. Нет, я его хорошо держу... Хм, у него с собой кошелка... Вот экспонат, совсем не торопится.
ВИБКО. Если он переходит улицу, значит, идет в молочную.
СТАНКО. А где молочная?
ВИБКО. За бензоколонкой, слева, отсюда не видно.
СТАНКО. Тогда пусть сначала купит, за чем идет.

Вибко откупоривает бутылку пива.

ВИБКО. Выпьешь?
СТАНКО. Давай.
Пьют.
ВИБКО. Что там твой поделывает? Вошел в молочную?
СТАНКО. Уже выходит... сдачу пересчитывает... купил три бутылки молока.
ВИБКО. И даже сейчас не торопится?
СТАНКО. Не-а.
ВИБКО. Черт с ним, стреляй. Он сам нарывается. Нарочно это делает, чтоб над тобой поизмываться. Давай, чего жмешься. Как с моста в реку.

Станко стреляет.

ВИБКО. Попал?
СТАНКО. Не знаю... упал, это я вижу... ой, я разбил ему бутылку, все молоко пролилось...
ВИБКО. Стрельни еще разок. Давай, у тебя право на две пули.
СТАНКО. Не могу... меня от молока рвет...

ЭТА СТРАНА, БЛИН, ТОБОЙ ДОРОЖИТ

Действующие лица:

ШЕФ
  ПОМОЩНИК ШЕФА
  ЗАКЛЮЧЕННЫЙ

Помощник шефа вводит заключенного к шефу.

ПОМОЩНИК ШЕФА. Шеф!
ШЕФ. А?
ПОМОЩНИК ШЕФА. Этому типу нужно позвонить.
ШЕФ. Чего нужно?
ПОМОЩНИК ШЕФА. Позвонить нужно.
ШЕФ. Тебе нужно — чего?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Позвонить нужно.
ШЕФ. А, ему нужно позвонить.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Да, хочет позвонить, говорит, его право.
ШЕФ. А, говорит, его право...
ПОМОЩНИК ШЕФА. Да, говорит, его право.
ШЕФ. Короче, ты хочешь позвонить, я так понял?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Так.
ШЕФ. Отлично, нет проблем. Очень хорошо. Можешь позвонить. Это предусмотрено конституцией. В нашей стране все сукины подкидыши имеют право позвонить. Скажи ему, что в нашей стране все сукины дети имеют право звонить.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Шеф говорит, что в нашей стране все сукины подкидыши имеют право звонить.
ШЕФ. Скажи ему, что наша страна дает такое право: всякая падла, всякое отребье, всякое дерьмо, все могут позвонить.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Шеф говорит, что в нашей стране всякая падла, всякое отребье, всякое дерьмо может спокойно звонить.
ШЕФ. Он слышал, что я сказал? Может, не слышал. Спроси, слышал или нет.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Ты слышал, что сказал шеф?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Да.
ШЕФ. Скажи ему, пусть повторит, что он слышал.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Повтори, что сказал шеф, чтоб мы знали, что ты слышал.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. В нашей стране всякая падла, всякое отребье и всякое дерьмо имеет право звонить по телефону.
ШЕФ. Он повторил? Я ничего не слышал.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Повтори еще раз.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. В нашей стране всякая падла, всякое отребье и всякое дерьмо имеет право звонить по телефону.
ШЕФ. Он повторил? Я абсолютно ничего не слышал. Вот те крест, если я хоть что-то услышал.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Шеф абсолютно ничего не услышал.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. В нашей стране...
ШЕФ. Громче!
ПОМОЩНИК ШЕФА. Громче!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. В нашей стране всякая падла и всякое отребье...
ШЕФ. Ну чтоб я хоть что-то слышал! Громче!
ПОМОЩНИК ШЕФА. Громче! Слышишь, что я говорю? Громче!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (орет). В нашей стране всякая падла и всякое отребье имеет право ...
ШЕФ. Он вроде над нами издевается — мне правильно кажется? Я сказал, чтоб он говорил громче, отчего ж он не говорит громче?
ПОМОЩНИК ШЕФА. Слушай, парень, если ты чего доброго над нами издеваешься, это серьезно...
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (вопит что есть мочи). В нашей стране всякая падла, всякое отребье и всякое дерьмо имеет право звонить по телефону.
ШЕФ. Вот это да, это я понимаю. Скажи ему, что так пойдет.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Так пойдет.
ШЕФ. Скажи ему, что эта страна, блин, им дорожит, как ни странно.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Эта страна, блин, тобой дорожит, понял?
ШЕФ. Скажи ему, что в этой стране, где все сукины подкидыши имеют все права, он тоже имеет все права. Телефон — в его распоряжении. Если у него есть жетон.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Давай звони. Если жетон есть.
ШЕФ. Есть у него жетон?
ПОМОЩНИК ШЕФА. Жетон есть?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Есть.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Жетон у него есть.
ШЕФ. Очень хорошо. Если есть жетон, пусть звонит.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Я пробовал, не получается.
ШЕФ. Не получается? Что он сказал? Он сказал, не получается?
ПОМОЩНИК ШЕФА. Да, говорит, что не получается.
ШЕФ. Как это, не получается? Скажи, пусть еще попробует.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Еще попробуй.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Я пробую, не выходит. Он сломан.
ШЕФ. Что он говорит?
ПОМОЩНИК ШЕФА. Говорит, сломан телефон, так ему кажется.
ШЕФ. Как это — сломан? Может, у него жетон дерьмовый?
ПОМОЩНИК ШЕФА. Ты уверен, что жетон хороший?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Уверен.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Говорит, жетон хороший.
ШЕФ. И не выходит? Как это может быть? Скажи ему, пусть еще попробует.
Заключенный вводит жетон в щель телефона, жетон выпадает с металлическим звуком, кланг! Заключенный его подбирает и снова сует в щель. Эта операция повторяется несколько десятков раз.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Не получается.
ШЕФ. Что? Как? Он перестал? Почему перестал? Скажи, пусть не перестает, а то мозги выбью.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Чего стал? Давай дальше.

Игра повторяется еще несколько десятков раз. Шеф и помощник шефа наблюдают, жуя резинку.

ШЕФ. Ну ты подумай! Дела! И правда... скажи ему, что вся страна сожалеет... скажи, что вся страна, где все сукины дети имеют право звонить по телефону... сожалеет... вся страна сожалеет, что телефон не работает.
ПОМОЩНИК ШЕФА. Страна сожалеет, понял?
ШЕФ. Так-то. А теперь ему лучше вернуться в камеру. Завтра еще попробует.
Помощник шефа провожает зэка в камеру.
ШЕФ. И жетон ему верни, это его жетон.

ДУМАЕШЬ, БУДУТ БИТЬ?


Действующие лица:

ПЕРВЫЙ
ВТОРОЙ

Камера, где их только что заперли.

ПЕРВЫЙ. Ты где? Ты меня слышишь? Ты меня видишь?
ВТОРОЙ. Нет...
ПЕРВЫЙ. Вот отродье... Надо же, какое отродье...
ВТОРОЙ. Да уж...
ПЕРВЫЙ. Думаешь, будут бить?
ВТОРОЙ. Будут.
ПЕРВЫЙ. Думаешь, убьют?
ВТОРОЙ. Нет.
ПЕРВЫЙ. По мне, лучше бы уж убили, чем избили.
ВТОРОЙ. Они не имеют права нас убивать. Все-таки есть какие-то законы.
ПЕРВЫЙ. Начхать им на законы. Они их сами и пишут.
ВТОРОЙ. По-любому, они не могут нас убить. Что мы такого сделали, чтобы нас убивать?
ПЕРВЫЙ. Что мы сделали, чего мы не сделали...

Крики снаружи.

ПЕРВЫЙ. Слышишь? Уже бьют кого-то.
ВТОРОЙ. А ты не слушай.
ПЕРВЫЙ. Как не слушай? Он же вон как орет!
ВТОРОЙ. Заткни уши. Думай о чем-нибудь другом.
ПЕРВЫЙ. Я не могу думать о чем-нибудь другом. Как это — меня бить? Они не имеют права нас бить. И вообще я не позволю, я не позволю себя бить.
ВТОРОЙ. Успокойся, дадут пару тычков и отпустят. И все дела.
ПЕРВЫЙ. Не факт.
ВТОРОЙ. Факт.
ПЕРВЫЙ. С тобой так уже было?
ВТОРОЙ. Нет, но я знаю, как это обычно бывает.
ПЕРВЫЙ. Откуда ты знаешь? Тебя что, уже хватали вот так?
ВТОРОЙ. Нет, но мне другие рассказывали, как это бывает. Закатят затрещину-другую, может, кулаком врежут пару раз, и выпускают. Они тебя не могут тут слишком долго держать. Да у них и места нет, все полно.
ПЕРВЫЙ. Меня никто не бил никогда. Даже отец никогда на меня руку не поднимал.
ВТОРОЙ. Успокойся. Тут важно их не раздражать, когда тебя бьют. Не выпендриваться. А главное, не поднимать голову. Как начнут тебя бить, держи голову вниз и смотри в землю...
ПЕРВЫЙ. Нет... я так никогда не смогу...
ВТОРОЙ. Сможешь, надо смочь, иначе рискуешь выйти отсюда калекой на всю жизнь. Поразмысли башкой, мотивов нас мучить у них нет, взяли, чтоб проучить, и все.
ПЕРВЫЙ. Слушай, мне не нравится, как ты рассуждаешь.
ВТОРОЙ. Как я рассуждаю, лучше бы ты тоже так рассуждал. И поаккуратнее со словами, когда начнут бить. Если задают тебе вопрос, отвечай вежливо: да, нет, да, нет... смотря что... Без комментариев. Понял? Не ори, как псих, и не делай комментарии.
ПЕРВЫЙ. Ну да, я буду орать, как псих.
ВТОРОЙ. Особенно не ори, это их раздражает. Поори маленько, чтобы доставить им удовольствие, но не перестарайся. Главное, чтоб у них не сложилось впечатление, что ты оказываешь сопротивление. Покажи, что тебе больно, но дозируй, важно уметь дозировать.
ПЕРВЫЙ. Хоть бы они начали с тебя.
ВТОРОЙ. Не факт, что начнут с меня. Но если начнут с меня, тем лучше для тебя, они устанут, меня дубася, и ты отделаешься легко.
ПЕРВЫЙ. Честно говоря, я бы хотел, чтобы они начали нас бить поскорее, чтобы мы поскорее отделались
ВТОРОЙ. Ну, нет, ты на этот счет не обольщайся... Прямо сейчас нас бить не будут, сначала помаринуют, они же прекрасно знают, что мы знаем, что нас ждет, и что у нас мандраж... они могут нас отсюда вытащить на битье в четыре утра или даже завтра в обед. Это какое у них будет настроение.
ПЕРВЫЙ. Слушай, я хочу тебя кое о чем попросить...
ВТОРОЙ. О чем?
ПЕРВЫЙ. Стукни меня!
ВТОРОЙ. Что?!
ПЕРВЫЙ. Хочу, чтоб ты меня стукнул. Чтобы подготовить... я хочу понять, смогу я это выдержать или нет.
ВТОРОЙ. Не придуривайся.
ПЕРВЫЙ. Нет, я правда... Стукни... дай, как будто бы ты... как будто бы ты был на их месте...
ВТОРОЙ. Ты спятил?
ПЕРВЫЙ. Нет, просто хочу, чтобы ты меня стукнул... Давай, сделаешь доброе дело, стукни, а то я прям задыхаюсь... Стукни, пожалуйста, а то я блевану...
ВТОРОЙ. Ну ладно, а куда ты хочешь, чтобы я тебя стукнул?
ПЕРВЫЙ. Не знаю... куда хочешь, только давай побыстрее… давай, я хочу подготовиться... только бей посильнее. Сразу прям бей посильнее.
ВТОРОЙ. Ладно, закрой глаза.
ПЕРВЫЙ. Нет, нет, бей прям так... Куда хочешь, давай!
ВТОРОЙ. По голове или в живот?
ПЕРВЫЙ. Куда хочешь, только без жалости.
ВТОРОЙ. Черт, не так-то это просто.
ПЕРВЫЙ. Давай, это самое доброе дело, которое ты можешь для меня сделать...

                Сильный удар.

ВТОРОЙ. Прости... Ну, как?
ПЕРВЫЙ (плюясь кровью). Отлично...
ВТОРОЙ. Тебе больно?
ПЕРВЫЙ. Да...
ВТОРОЙ. Я не хотел... я никогда никого не бил, ей-богу.
ПЕРВЫЙ. Не бил, а умеешь.
ВТОРОЙ. Мне тоже страшно, и все дела...
ПЕРВЫЙ. Нормально... все равно — спасибо тебе... а теперь давай еще раз...
ВТОРОЙ. Ну нет... Теперь твоя очередь бить.

Бьют друг друга, все больше и больше входя в раж.
WELCOME AMERICA


Действующие лица:

СУТЕНЕР
1-я ДЕВУШКА
2-я ДЕВУШКА
3-я ДЕВУШКА
4-я ДЕВУШКА
АМЕРИКАНСКИЙ СОЛДАТ
СЛЕПОЙ СТАРИК

1-я Девушка  у ворот с колючей проволокой, указывающей на то, что это — военная база. Табличка с надписью о запрете фотографирования. Реет американский флаг.
1-я Девушка оценивает солидность ворот, потом пытается заглянуть за забор с колючей проволокой. Звонит ее мобильник. 1-я Девушка включается.

1-я ДЕВУШКА. Что?.. А что ты ему дал?.. Я что, не говорила тебе больше не давать ему молока? Больше не давай ему молока… Не давай, дай воды, дай яблочного сока… Смеряй ему температуру… Да ты не так включал, надо нажимать на ON. Там написано ON. Наверху ON, а внизу OFF. Чтобы включить, нажимаешь ON. Да какого черта, я же тебе объясняла… Ну пока, у меня тут дела…

1-я Девушка выключает телефон, роется в сумочке, достает помаду и зеркальце, красит губы, закуривает. Вынимает из сумочки блокнотик и начинает вслух повторять набор английских фраз.

1-я ДЕВУШКА. Welcome… Welcome to Romania! (Сначала читает, потом повторяет наизусть.) Welcome to Romania! (Читает.) What is your name? (Повторяет наизусть.) What is your name? My name is Cristina, what is your name? (Читает.) Do you need a girl? (Повторяет.) Do you need a girl? Do you want fuck? Two hundred… Three hundred… (Читает по блокноту цифры.) One, two, three, four, five, six, seven, eight, nine, ten… (Повторяет наизусть.) One, two… three… Do you want fuck? Two hundred dollars… You are a nice man… American soldiers are nice men…

За забором с колючей проволокой слышен шум военной машины.
1-я Девушка в ажитации спешит к забору, подпрыгивает, машет руками.

1-я ДЕВУШКА. Welcome to Romania! Welcome! (Читает по блокнотику.) Hello! American army! You are a nice man! Hello! Hello! How are you? Come to see me!

Машина удаляется. Тишина. У Девушки снова звонит мобильник. 

1-я ДЕВУШКА (в одной руке телефон, в другой блокнот). Да... Сколько у него? Сколько?.. Это не страшно... Нет, нет, не страшно... Если поднимется выше, сделай ему ванночку... С теплой водой, не с горячей... И свари рис на воде... На одной воде и чуть посоли... Нет, сахара не надо... Ладно... И не давай ему все время торчать у телевизора... почитай ему сам сказочку... пока...

1-я Девушка выключает телефон.
Ворота открываются, показывается АМЕРИКАНСКИЙ СОЛДАТ с двумя мусорными баками.

1-я Девушка (снова в ажитации). Hello! Welcome to Romania! Hello! Do you want fuck?

СОЛДАТ озирается, мотает головой, выходит с баками.

1-я ДЕВУШКА (заглядывая в блокнот.) Where are you from? New York? From New York? (СОЛДАТ мотает головой.) Los Angeles? (СОЛДАТ мотает головой.) Dallas? You are from Dallas? (СОЛДАТ весело мотает головой.) You are from... California? Texas? Colorado? Pensylvania?
СОЛДАТ. North Carolina...
1-я ДЕВУШКА (быстро вынимает телефон, нажимает кнопку). Вышел тут один... Да, да... Давай, а то я не знаю, сколько его продержу...

1-я Девушка  достает сигарету и надвигается на Солдата.

1-я ДЕВУШКА. Дай прикурить. Огонька. Прикурить — есть?.. (Заглядывает в блокнот.) A light... Do you have a light? Do you want a girl? Romanian girl? Romanian girl beautiful. Very beautiful. Romanian girl... Cheap and beautiful. Only one hundred... For American soldier... Cheap...

Солдат  дает ей прикурить, ставит баки за воротами и поворачивается, чтобы уйти.

СОЛДАТ. Bye-bye...
1-я ДЕВУШКА. Бай-бай — ишь. Да постой ты, постой... What is your name? Fifty dollars! Да стой же!..

Сутенер в темпе выкатывает тележку наподобие тех, что в супермаркете, превращенную в передвижной бар. За СУТЕНЕРОМ бегут еще три-четыре «Девушки». Одна из Девушек — с кассетофоном, который она тут же ставит на мусорный бак и включает. Музыка диско (или манеле). Девушки начинают танцевать самым зазывным образом. Сутенер с помощью одной из них разворачивает плакат, на котором написано: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В РУМЫНИЮ! А пониже, с ошибкой: WELL COME IN ROMANIA!

Сутенер бросается к Солдату.

СУТЕНЕР. Эй, поди сюда, ты... Эй, господин полковник... Поди сюда.
1-я ДЕВУШКА (листает блокнотик и подсказывает ему английские слова.) Come! Come!
СУТЕНЕР. Come, come, ты! Вали сюда, у меня для тебя красотки. Дай вам бог здоровья!
1-АЯ ДЕВУШКА. Nice girls...
СУТЕНЕР. Nice girls!
1-я ДЕВУШКА. Cheap...
СУТЕНЕР. Cheap, cheap... Nice girls cheap... Бизнес... Вали сюда, бизнес... Дешево... бизнес... Nice girls cheap business... Nice girls Romania cheap business nice... Стриптиз...

Солдат с веселым недоумением, закрыв за собой ворота, продолжает смотреть на Сутенера и девушек.

СОЛДАТ. Thank you... Bye-bye...
СУТЕНЕР (одной из Девушек.) Давай сбацай ему стриптиз...

Девушка забирается на второй бак и затевает стриптиз. Другая Девушка подходит к столбу, на котором вывешено «фотографировать воспрещено» и начинает изгибаться в танце, как будто выступает в баре.

СУТЕНЕР. Cheap girls many... Many strip-tease bar cabaret cheap girls... «У Костики»... My name Costica is, I like America... America, good economy, business come... (Достает бутылку спиртного.) Romanian whisky... Ваше здоровье!

Сутенер пьет, Девушки вихляются и танцуют, чтобы удержать внимание Солдата.

СУТЕНЕР (Солдату). Сколько вас тут, а? (1-й  Девушке.) Спроси его, сколько их тут.
1-я ДЕВУШКА (листает блокнот, находит нужное). How many you are? One thousand? Two thousand? Three thousand?
СУТЕНЕР. American soldiers good for Romania... American army good for Romanian economy... Good for business... many thousand well come! How many? Many thousand stay here good for economy... come, come...

В мгновение ока Сутенер и Девушки «обустраивают» территорию и сотворяют своего рода террасу: как по волшебству, из супермаркетовской тележки вылезают складные стулья, складной стол и импровизированный бар. На столе появляются бутылки и стаканы, а плакат поворачивается обратной стороной, где написано: КАФЕ-БАР У КОСТИКИ. КАЗИНО. КАБАРЕ. ОБМЕННИК.

Девушки надувают шарики и цепляют их к колючей проволоке и к мусорным бакам, чтобы оживить место.

СУТЕНЕР. Come, my friend! You are my brother... Come, my brother, come, ведь это для тебя... Взгляни... присядь... Take a seat... Ну, не бойся же, кафе-бар... кафе-бар for you... cafe bar for America... for American Army... For all Americans... God save the king... Ну же, иди, выбирай в натуре... Come to choose... Choose, choose... Do you want my card? Choose by phone...

Шум отъезжающей машины. Солдат исчезает. Девушки перестают танцевать.

СУТЕНЕР. Куда побёг, куда?.. Разбегаются, вашу мать!..

Звонит телефон СУТЕНЕРА.

СУТЕНЕР. Да?.. Да... Где?.. Понял... (Выключает телефон, Девушкам.) У третьих ворот... По-быстрому...

Все молниеносно грузят на тележку «передвижной бар» и убегают. Только 1-я Девушка остается на посту.

Пауза. Где-то далеко проходит грузовик. Слышатся приказы, отдаваемые на английском языке. Усталая, 1-я Девушка переворачивает мусорный бак, садится, разувается, массирует пальцы ног.

Появляется Слепой Старик в военной форме времен Второй мировой войны. Грудь увешана наградами. Слепой движется с осторожностью, помогая себе белой тростью, которую держит в правой руке, в левой он несет букетик цветов.

СЛЕПОЙ СТАРИК. Эй... Где вы? Where are you? Are you here?

1-я ДЕВУШКА. Смотри не ушибись, дедушка...

Слепой Старик тычет палкой, нащупывает забор из колючей проволоки, столб, на котором висит табличка, что фотографировать запрещено, два мусорных бака.

СЛЕПОЙ СТАРИК. Are you here? Have you come finally? Long live to American Army! Долой коммунизм! Welcome America... (Подходит к воротам с колючей проволокой.) But is too late...
1-я ДЕВУШКА. Смотри не поранься... Осторожнее, там колючая проволока...
СЛЕПОЙ СТАРИК. Too late... Долой коммунизм!.. But is too late... Do you hear me? Is too late... Слишком поздно... Почему вы пришли так поздно, а? Почему так запоздали, а? Why?.. Why?.. You are very late... Fifty years late... Why? Why? (1-й ДЕВУШКЕ.) У тебя нет попить?

1-я Девушка  достает из сумочки бутылку с водой. Слепой пьет.

1-я ДЕВУШКА. Ох, дедуля, шел бы ты домой.

Слепой прицепляет букетик к колючей проволоке на воротах.

СЛЕПОЙ СТАРИК. It’s for you... Hello, boys! (Запевает американский гимн.) Oh, say can you see by the dawn’s early light... What so proudly we...

Слепой кашляет, путает слова, бросает петь. 1-я Девушка помогает ему сесть на перевернутый бак.

1-я ДЕВУШКА. Хватит, хватит, не дергайся больше... Отдышись — и домой.

Свет убывает. Можно подумать, что вечереет. Слепой достает губную гармошку и начинает играть. Вдалеке слышны приказы, отдаваемые в рупор, топот башмаков, звук сирены.

1-я Девушка снова начинает повторять английские фразы.

1-я ДЕВУШКА. I like... You like... He likes... I like America... I go... You go... He, she, it goes... I want to go to America... I like America... America is big... I want to go to America... America is beautiful... America is strong... I want to go to America... I want to go with you to America... Take me with you to America... Yes, I want to go with you to America... Are you married?

Звонит  мобильник. Она включается.

1-я ДЕВУШКА. Да... что еще? Что?.. Я тебе разве не сказала, что без молока?.. Ты что, турок? Какого черта! Я сказала на воде... От тебя свихнешься, ей-богу... На воде свари! И чуть соли...

Пока  1-я Девушка говорит, один из шариков, оставленных на колючей проволоке забора, лопается. Слепой играет на гармошке. 1-я Девушка уходит, разговаривая по телефону.

1-я ДЕВУШКА. Да как я могу на тебя положиться, если ты... Я говорю одно, ты делаешь другое... Дай мне его на пару слов... Ну, ты как, мамочкин зайка?..

Слепой вдруг обнаруживает, что он сидит на мусорном баке. Ощупывает его, открывает крышку и начинает копаться. Вытаскивает разные предметы, щупает и приступает к сортировке.

Тем временем шарики, подвешенные к колючей проволоке, начинают один за другим лопаться, как будто их прокалывает невидимая рука. Остается последний, который с тихим шипом потихоньку спускается.



ПОГОДИТЕ,  ВОТ СПАДЕТ ЖАРА…

Действующие лица:

ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА
РЕБЕНОК


ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА,  входит и останавливается у белой черты, обозначающей границу между “no man’s land” и территорией прав человека.

ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Стой, кто идет! Не двигаться! Внимание, предупреждаю, что если вы сделаете хоть шаг, вы рискуете нелегально перейти границу. А всякий нелегальный поступок может обернуться против вас.
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА. Так ведь я затем и пришла — перейти границу. Я бегу от войны. Я бегу от ужаса. Я бегу от смерти. Моей родины больше нет. Мою родину раздробили на две, на три, на четыре, на много маленьких родин, и они теперь бьются между собой. Я хочу перейти эту границу, потому что среди новых маленьких родин, что вышли из бывшей большой, моей уже нет.
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Ваша национальность.
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА. У меня больше нет никакой национальности. Моя национальность — вот, ребенок, который у меня на руках. Моя национальность — вот, земля, по которой я ступаю. Моя национальность — вот, звездное небо сверху. Моя национальность — полет птиц. Я хочу быть той же национальности, что птицы, их не останавливают на границах. Я хочу быть той же национальности, что облака, они плутают над всей землей. Моя национальность — ветер. Я хочу иметь те же права, что ветер, что птицы и звездный свод неба. Вы чувствуете, как пахнут эти липы в цвету? Я хочу иметь ту же национальность, что липовый цвет. Вы видите этот закат солнца? Я хочу иметь те же права, что закаты солнца. Те же права, что времена года… Те же права, что равноденствие и солнцеворот… Глядите, пошел снег. Я дождалась, стоя у границы, — пошел снег. Смотрите, как хороши снежные хлопья. Хочу иметь достоинство снежных хлопьев. И чтобы за мной признавали это достоинство. Ни более, ни менее. Всего лишь достоинство снежных хлопьев. Чтобы мне дали право на достоинство, как у снежных хлопьев.
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Предупреждаю, что вы подошли слишком близко и без документов к границе всеобщих прав человека на Земле. Если вы сделаете хоть шаг, вы нелегальным образом вступите на территорию всеобщих прав человека, которые продекларированы на мировом уровне и на мировом уровне соблюдаются. Если вы сделаете хоть шаг, вы нелегальным образом вступите на территорию человеческого достоинства в абсолюте, общепринятого и признаваемого во всем мире. Нехорошо, однако, вступать нелегальным путем на территорию прав человека в абсолюте и человеческого достоинства в абсолюте. Но мы поможем вам легальным путем войти на территорию прав человека в абсолюте и человеческого достоинства в абсолюте. Вот увидите… Как только вы войдете легальным путем на территорию всеобщих прав человека и достоинства в абсолюте, вы сможете реализовать себя как личность, начать новую жизнь и вдохнуть в вашего ребенка дух всеобщего достоинства в абсолюте. Но прежде вы должны представить документы в полном порядке. У вас есть непросроченный паспорт с въездной визой?
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА. У меня нет никакого паспорта. Мой единственный паспорт — вот этот ребенок, который уже начал мерзнуть. Мой единственный паспорт — вот этот ребенок, который уже проголодался. Снежинкам, чтобы достать до земли, не нужно паспорта.
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Мне очень жаль, но я не могу зарегистрировать вас в моем компьюторе в качестве снежинки. Наша администрация соблюдает некоторые точные правила. И в одном из этих правил оговорено, что у каждого человека документы должны быть в порядке. То есть для нас человеческая единица равна документу в порядке.
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА. Ах, да у вас совершенно поэтический подход к делу. Человеческое существо приравнивается к листку бумаги, покрытому штемпелями и значками, не всегда распознаваемыми… Истинно поэтический подход, ничего не попишешь… Потому-то я и предлагаю вам зарегистрировать меня в качестве снежинки. Тем более что снег так же бел, как листок бумаги. Вместо правила «человек равен листку бумаги», примените ко мне правило «человек равен снежинке». Впрочем, взгляните, какой красивый текст пишут в воздухе снежинки по пути на землю.
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Опоздали с регистрацией вас в качестве снежинки… Зима кончилась. Начинается сезон дождей. Вы не будете просить зарегистрировать вас в качестве дождевой капли или в качестве дождевой струи? Надеюсь.
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА. Как раз буду. Мое прошлое, считайте, было что дождь.  Не спрашивайте, не надо, откуда я иду и что я делала в прошлом. Да, прежде чем дойти сюда, до границы прав человека, я была просто дождинкой. Мое детство, мое ученье, мои политические иллюзии, мои идеалы, моя вера, унижения, через которые я прошла, все ушло, как дождь в песок. Не спрашивайте, как я жила, вместо этого лучше отметьте в анкете, что некая дождинка явилась к вам сегодня, чтобы попросить право на убежище на территории всеобщего достоинства.
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Опоздали… Сезон дождей миновал. Лето в разгаре. Установилась жара… в таких условиях трудно работать. Погодите, вот спадет жара…
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА. Но мне нравится жара. Если мое прошлое было дождем, я бы хотела, чтобы будущее было жарой.  Сжечь бы мосты, спалить бы все до секунды… пожить бы, наконец, как язык пламени… вспыхнуть и погаснуть, а то жизни я уже надоела…
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Мы в  некоторой растерянности, вам придется подождать… На данный момент ваше прошение заморожено.
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА. Да, я вижу, что вашим компьютерам оно стало поперек горла …
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Наши компьютеры действительно не могут обработать ваше прошение. По всем пунктам анкеты вы дали какие-то ненормальные ответы. В пункте «национальность» написали ЦВЕТ ВЕТРА. В пункте «последнее местожительство» написали МИННОЕ ПОЛЕ. В пункте «религия» проставили НЕБО, ВСЕ В ВОЗДУШНЫХ ЗМЕЯХ. В пункте «образование» — ВОСПОМИНАНИЯ ДЕТСТВА. В пункте «семейное положение» — САНАТОРИЙ ДЛЯ ДРУГИХ. В пункте «пол» — ДЕБЮТАНТКА. А под пунктом «дата и место рождения» у вас написан стишок… Вот:

Автомат раздатчик жестов нежности
Неспешно разоблачается
Чтобы войти в море
Чтобы войти в землю
      Чтобы войти в мое нутро
Потому что я в одно и то же время вода и земля
И еще я огромная птица
Которая чистит челюсти автомата раздатчика нежности
Который питается парной человечинкой.

Нехорошо… Совсем нехорошо… Никуда не годится писать стишок в пункте «дата и место рождения»… В общем, наши компьютеры не смогли обработать стишок, а большинство даже зависло… Видите, какой дым?
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ДЕРЖИТ НА РУКАХ РЕБЕНКА. Вижу, да. Черный, очень черный, поднимается в небо и отравляет воздух.
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Вот видите, видите, что вы наделали? Компьютер, который задымился, — самый чувствительный и тонкий из всех, что у нас есть, биокомпьютер, можно сказать, он испытал информационный шок, пытаясь обработать вашу анкету… А сейчас, глядите, на него напала икота, и он не может остановиться, потому-то и изрыгает черный дым… Уже три месяца, с тех пор как он прочел ваш стишок, который вы написали в пункте «дата и место рождения», он икает и изрыгает клубы дыма. Нехорошо… Нет… Ко всему прочему в пункте «мотивация для изменения статуса» вы нарисовали ежа с двумя крылышками… Вот посмотрите на этот рисунок, который принадлежит вам, он непонятен, крылатых ежей не существует… Эй, вы где? Я жду ответа… Ну, знаете, нехорошо рисовать крылатого ежа, а потом растворяться в природе… Признайтесь, что природа не создавала крылатых ежей, такого не бывает…

Пауза.

РЕБЕНОК, КОТОРЫЙ ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ПОДРОС. Нет, бывает. Ежик с крылышками — мой…
ЧАСОВОЙ НА СТРАЖЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА. Кто это говорит? Где вы, я вас не вижу. Кто вы такой? Где  женщина, которая тут ждала и только что заполняла анкеты?
РЕБЕНОК, КОТОРЫЙ ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ПОДРОС. Моя мама умерла. Мне шесть лет, и  я умею писать и читать. Мама рассказала мне множество красивых и грустных историй… Я бы мог, если хотите, рассказывать вам по одной красивой и грустной истории в день… Мама сказала мне, что теперь я имею право перейти на ту сторону границы, потому что красивые и грустные истории принадлежат всему миру…

Сцену наполняет дым компьютеров, впавших в коллапс.








 







 





II. АГОРАФОБИИ





КТО ЕЩЕ ХОЧЕТ СЧЕТ?


Действующие лица:
ОФИЦИАНТКА
МАНЕКЕНЫ

Терраса кафе. Столики, стулья. Манекены в человеческий рост рассажены за столиками, расставлены у стойки бара.

ОФИЦИАНТКА (из-за стойки). Слышу-слышу,  иду... Да иду же, раскричались. (К МАНЕКЕНУ-1.) Что желаете? Да, да, я тоже вижу, что темнеет...

ОФИЦИАНТКА зажигает свечу на столике, за которым сидит МАНЕКЕН-1.

Невероятно, как скоро стали падать ночи... Все раньше и раньше... (Зажигает свечи и на других столиках.) Только успеешь поглядеть в окно, прикинуть, что съесть на обед, расположиться, наконец, на террасе, чтобы выпить чашечку кофе... и тут тебе — бух —падает ночь... Вы замечали, как они свирепеют в последнее время, ночи? Не успеешь проснуться утром и почистить зубы, не успеешь позавтракать и выйти  в город, как... бух! Упало. Ночь... Зимнее послеобедье — кошмар... (К МАНЕКЕНУ-2.) Нет, орешков сегодня нет. Зато есть чипсы. Хотите чипсы? Или хотите тартинку? (Приносит пепельницу и ставит ее перед МАНЕКЕНОМ-3.) Курите, курите, мсье! Курите, мне это не мешает. Да тут все и так курят. По-нормальному надо бы, чтобы курили там, где отведено для курящих, потому что у нас есть зона для курящих и зона для некурящих. Но дым от для курящих проникает к для некурящих. Как бы мы ни старались, не можем же мы выстроить стену между зоной для курящих и зоной для некурящих. Не говоря уже о том, что иногда мы имеем курящих клиентов, которые не находят места в для курящих и располагаются в для некурящих, где, конечно, незамедлительно начинают курить. В то время как некурящие, бывает, садятся в для курящих и начинают незамедлительно кашлять и харкать кровью. Такова жизнь. Как бы мы ни старались, число трупов, которые мы собираем ввечеру в обеих зонах, всегда одно и то же. (Остановившись у МАНЕКЕНА-4 с блокнотиком для заказов наготове.) Я вас слушаю. Только имейте в виду, сегодня вечером у нас нет горячего. Это по причине того, что слишком скоро падает ночь. У нас нет времени готовить, варить и печь. Чтобы приготовить блюдо, нужно время. А время слишком быстро проходит. Сегодня, господа, мы живем в режиме ускорения времени, и у горячих блюд больше нет никаких шансов. (К МАНЕКЕНУ-1.) Нет, сигарет не держим. Мы вам не табачный ларек. Табачный ларек на углу. Как выйдете, идите направо по улице, и на углу упретесь в табачный ларек. Он открыт, да, открыт, его никогда и не закрывают. Все покупают сигареты там, а курить приходят сюда... Я лично считаю такие трюки довольно странными, но, в сущности, какое мне дело? Никакого. Однако замечу, что...

Идет к стойке и берет бутылочку с уксусом.

Кто просил уксус?

Отирает слезу и подходит к МАНЕКЕНУ-2.
Вы просили уксус?.. Но кто-то же просил уксус!.. Нет, вы подумайте, одна и та же история, снова и снова... Кто-то просит у меня уксус, а после молчит как рыба. Или, что еще хуже, смывается. Это чудовищно. Просто чудовищно. Да все чудовищно, что творится на этой террасе. Просят у меня что-нибудь, а после... после надо мной же все и потешаются... А у меня память дырявая, как чулок, как сито, как бублик… как... Кто просил огурец, нарезанный мелкими кубиками? Я еще раз спрашиваю, кто просил огурец, нарезанный мелкими кубиками? (Направляется к МАНЕКЕНУ-3.) Вы, мадам? (Направляется к МАНЕКЕНУ-6.) Вы, мсье? Какого черта вы все на меня уставились?.. Знайте, что я все видела! От меня ничего не укроется, так и знайте... Так что зря стараетесь...
Забирается на стул.
Вы, смельчаки, кто просил мисочку огурцов, нарезанных мелкими кубиками? Думаете, испугали? Думаете, я не замечаю ваших маневров? Думаете, я не слышу, как вы урчите и как корчите рожи, стоит мне повернуться к вам спиной? Думаете, не слышу, как вы начинаете махать ножами, стоит мне повернуться спиной? Думаете, не слышу, как вы втихаря сотнями втыкаете зубочистки в ломти хлеба? Зверье! Вы только и ждете, как бы наброситься на беззащитное существо и разодрать его на части... Это нормально — попросить у меня мисочку огурцов, нарезанных мелкими кубиками, а потом молчать? Молчат, как воды в рот набрали. Вам не хватает даже смелости признаться, что вы трусы...
Заходит за стойку, потом опять выходит к столикам с пустыми руками.
Кто просил лед?.. Нет, вы послушайте, какая тишина! Я задала вопрос, дамы и господа, кто просил лед? Ладно же, запомните, что я вам говорю, я запрещаю вам, я... я...
Хватает МАНЕКЕН-7, сшибает его на пол и бешено пинает ногами.
Я запрещаю вам бомбардировать меня корками хлеба, когда я поворачиваюсь спиной! Я запрещаю швырять мне в затылок всякую... (Опускается на стул вместо МАНЕКЕНА-7.) Уф, как я устала! Все утро чистила лук и протирала сквозь сито помидоры. И вот, пожалуйста, результат! (Отирает пот. К МАНЕКЕНУ-5.) Как мне надоели вон те двое, они давно меня дразнят, вон те двое старикашек в углу, да, я про них говорю, вы их видите? Видите этого, с красным носом, это не нос, а овощ, незнамо какой и к тому же плохо очищен... Стоит мне повернуться спиной, как они оба начинают плевать в кружки с пивом... или в тарелки... А после требуют, чтобы я принесла им чистые тарелки и стаканы... Посмотрите на них, посмотрите на них хорошенько... (Оборачивается спиной к «старикашкам».) Видали? Видали, какие шустрые? (Несколько раз вертится —  то лицом, то спиной.) Видали? Потрясающе! А публика, вместо того, чтобы их урезонить, хихикает исподтишка... Скажите сами, что мне остается делать в таких условиях? Ладно, я скажу, что мне остается делать в таких условиях... Мне остается навести порядок в заведении... Восстановить порядок... (Берет ножик, бросается на  манекены, представляющие «старикашек», и начинает их колоть и резать.) Нате, нате, нате! Посмеете еще плеваться? Вот я посмотрю, как вы будете плеваться... параноики дебильные! Что, все еще хотите, чтобы я принесла вам чистые тарелки?
ОФИЦИАНТКА идет за стойку и возвращается с тарелкой супа.
Кто заказывал чечевичный суп? Вы?
Подбирает с полу МАНЕКЕН-7 и усаживает его на стул. Потом начинает «кормить» его супом, то есть из ложки обливать супом ему лицо.
Ну же, кушайте суп... Я сама готовила...
Та же игра.
Отличный, правда? Конечно, отличный... Вкуснота... Да и как по-другому... Я всю ночь замачивала чечевицу... Поэтому она такая сочная...
Еще две-три ложки супа проливаются на рот и лицо манекена.
А ну, шире рот... Пошире, пошире раскрывайте... Как у дантиста... Еще раз прошу — шире рот! Заказывали чечевичный суп — теперь должны съесть всю тарелку... Понятно? И попрошу не чихать в тарелку, понятно?
Продолжает пичкать супом манекен.
Что? Откуда это он холодный? Он вовсе не холодный, мсье... Как вы смеете мне говорить, что он холодный?
Сама пробует суп и отставляет тарелку.
Кто просил счет? Вы просили счет? Я хочу знать, кто произнес эти два слова: «счет, пожалуйста»? Кто попросил счет, встаньте... Ну, смелее, ведь я ясно слышала, кто-то попросил счет... еще раз спрашиваю, кто попросил счет? Встать сейчас же! (Бросается к одному из манекенов.) Вы что же, думаете, что сможете уйти вот так, мсье? Вы правда думаете, что здесь каждый просит счет, когда захочет? Так вы считаете? Ладно же... Сейчас вы получите счет. Вот я вам покажу счет! Сию секунду будет вам счет, час пробил, будьте уверены, вы хотели — и вы его получите, счет, который вам причитается, судный день настал, я вам прямо на месте выпишу счет, прямо на вашей шкуре, потому что придется спустить с вас шкуру, и под шкуру я засуну вам счет, чтобы это послужило уроком и для других господ, которые хотят рассчитаться... Раз вы сами этого пожелали, пожалуйста...
Выкатывает на середину огромную посудомоечную машину с центрифугой и прозрачной дверцей. Открывает дверцу и бросает внутрь все, что попадается под руку: посуду, скатерти, объедки, свечи и пр. Под конец запихивает в центрифугу и тот манекен, что «просил» счет.
Вот, все возможно... Вот вам счет... Наглые паразиты... Дыры космические... Вы вякнули про счет, вот вам расплата. Расквитаемся за все...
Запускает машину, которая начинает свою дьявольскую работу.
Ну? Есть еще кто-нибудь, кто хочет счет? Кто еще хочет счет? Нет желающих? Ла-адно... Тогда я еще разок пройдусь по столикам, соберу заказы...
Вооруженная блокнотиком, подходит к одному из манекенов.
Да, мсье, слушаю.
МАНЕКЕН. Стакан воды, пожалуйста...
ТОГО И ГЛЯДИ ДОЖДЕМСЯ ДНЯ, КОГДА СОБАКИ ТЫСЯЧАМИ ПОЛЕЗУТ ИЗ МОРЯ

Действующие лица:
СЛЕПОЙ С ТЕЛЕСКОПОМ
ПЕС

1. Городская площадь. СЛЕПОЙ устанавливает на треножнике телескоп. ПЕС смотрит.

СЛЕПОЙ. И не задирай больше ногу на телескоп, смотри, если я тебя за этим делом застану. Слышишь, что я говорю? Не смей задирать ногу на телескоп! Если я тебя еще раз застану за этим пируэтом, голову снесу! То-то народ перестал подходить к телескопу. Еще бы — воняет собачьей мочой. И они в своем праве не подходить к телескопу. Как созерцать луну, когда телескоп воняет мочой? Как разглядывать звезды, галактики и  черные дыры во вселенной, когда телескоп, в который ты смотришь, воняет мочой? Слышишь, что я говорю, башка квадратная? Хватит мне твоих фокусов. Я тебе запрещаю впредь подходить к телескопу.

СЛЕПОЙ кончает устанавливать телескоп на треножнике. Садится на раскладной стульчик, снимает шляпу и кладет ее на землю, чтобы бросали деньги.

Что у нас нынче с погодой? Какое небо? Ясное? Звездное? Звезды видны? Их много? Или одни облака? Луна видна? А ну, покажи, где луна?

ПЕС лает на луну.

Там луна? Видна хорошо? Три дня уже никто не останавливается, чтобы поглядеть в телескоп. Если нас и дальше будут обходить стороной, мы помрем с голоду. Чудно, что люди больше не останавливаются поглядеть на звезды и на луну. Ведь это недорого. Мы же не заламываем цену, просим так, какую-то мелочь. Грошик за луну, два грошика за звезды. Но у всех, видно, есть дела поважнее, чем смотреть на луну… Какова нынче луна? Хороша?

ПЕС ворчит.

Не очень-то? Неказистая?  Нерезкая? Что это, как будто дождь крапает, а? Ну да, этого следовало ожидать… Я так и знал. Кому охота смотреть на луну в дождь? Наверняка будет лить весь вечер и всю ночь, и весь завтрашний день. А ты что молчишь, ты почему мне не сказал, что ночь безлунная? Я только зря устанавливал эту вражью штуковину, а ты спокойненько смотрел. Раньше ты умел сказать мне, когда небо ясное, когда нет. Больной ты, что ли? Могу я теперь тебе доверять, а? Отойди-ка. Давай, двигай задницу, дохлятина! Только жрать здоров, начавкаешься, брюхо набьешь и лежишь себе, порыкивашь, а как ты нужен для дела, так ты молчок, увиливаешь. Уклонист. Ладно же, не получишь сегодня на ужин голяшку. Сегодня мы без ужина. На ужин попьем водички. Пусть это послужит тебе уроком.

СЛЕПОЙ демонтирует телескоп.

Нет луны — нет голяшки. Айда домой.


2. На пустынной улице.

СЛЕПОЙ. Где дом? Сколько уж мы кругов сделали, как эти… Давай-ка, лови запах. Ищи дорогу. Ты что, уже не можешь найти дом? Можешь или нет? Ты забыл, где дом? Говори, паршивец, у тебя нюх отшибло? Что же это такое с тобой деется? Хорош! Забыл, где дом. Ну-ка давай, соберись, какого черта… Ну, все сначала. Куда нам сейчас, налево или направо?

ПЕС сконфуженно лает.

Ты начинаешь действовать мне на нервы. Забывать, где дом, — последнее дело. Собака, которая служит поводырем у слепого, не имеет права забывать, где дом. За что я тебя кормлю? Я тебя кормлю, чтобы ты отводил меня домой. И вчера ты меня не один час таскал по улицам, пока не нашел дом. С меня хватит… Я сыт по горло, дохлятина-четыре ноги… У тебя что, нюх отшибло? Ослеп ты что ли? Ты что ли тоже ослеп? Ну, говори, может, ослеп?

Наклоняется к ПСУ и водит рукой у него перед глазами.

Ты меня видишь? Слышишь меня? Ты должен найти дом… Понял? Нам пора возвращаться домой, так веди же меня домой… Где дом, налево или направо? Если мы будем наугад слоняться по улицам, повредим телескоп… А если повредим телескоп, нам хана… Нет телескопа, нет голяшки… Придется отдать богу душу. Да что с тобой, тварь несчастная, ты что, слов не понимаешь? Я с тобой говорю. Что я тебе сказал,  повтори. Не слышу. Я сказал, что ты должен найти дом. Не так уж он и далеко отсюда, дом… Ей-богу, не спать же нам на улице. Ты слышишь, что я говорю? И не отвечаешь? Ты устал? Что ж, представь, что и я тоже устал. Та-ак… ладно, спим на улице… Если ты не можешь найти дом, будем околевать под дождем… К утру замерзнем насмерть, вот увидишь…

Гладит ПСА.

Ну-ка, поусердствуй. Провалы в памяти? Напрочь память отшибло? Что с тобой? Или это с голодухи? Имей в виду, мне не нравится, как ты себя ведешь. Мне не нравится, что ты стал невежливый… Ты стал надо мной куражиться. Я чувствую, ты куражишься… А мне не нравится, когда какая-то собака надо мной куражится… Так что расстаемся. Я первый тебя бросаю. Ты мне больше не нужен. Я сам найду дорогу к этому несчастному дому. Пока! Все, что слишком, нехорошо. Мы зашли в тупик. Так дальше  продолжаться не может… Мы должны разойтись. Между нами все кончено. Я иду налево, ты — направо… Ты не пес, ты — нуль. Зеро. Большими буквами ЗЕРО. Ты самый мерзкий пес из всех, что я знал. И имей в виду, я не хочу, чтобы ты шел за мной… Если я услышу, что ты идешь за мной,  голову разможжу, так и знай…

СЛЕПОЙ уходит, ПЕС плетется сзади.

Я тебе сказал: за мной не ходить… Хватит… Сию секунду оставь меня в покое. Я в тебе больше не нуждаюсь. Ступай, куда глаза глядят. Я тебе больше не хозяин. Кончено. Я сказал «кончено», вонючка лохматая.

В приступе отчаяния ПЕС воет.

Плачешь? Чего ты плачешь? Сам не находишь дороги домой и сам плачешь… На что же ты надеялся? Ха, я знаю, чего ты плачешь. Ты плачешь, что у тебя больше нет хозяина… А нет хозяина — нет и голяшки… Меркантильная ты тварь! Не воображай, что ты меня проймешь своими слезами… Мне тебя не жалко. Я был с тобой слишком добр, и вот он результат.

3.
У перехода.

СЛЕПОЙ. Это переход? Где светофор, покажи папе, где светофор. Скажешь, когда будет зеленый, да?

ПЕС лает.

Зеленый?

ПЕС лает.

Не доверяю я тебе. Ты хочешь меня толкнуть под колеса. Зачем ты говоришь, что зеленый, когда я слышу, как едут машины? Вчера меня чуть не переехало. И это по твоей милости. Ты меня вытащил, как сумасшедший, на середину улицы. Ты пытался меня убить…

ПЕС протестует.

Да, да, ты это сделал намеренно. Кинулся прямо в поток машин… Тянул меня за собой прямо под машины, чуть руку мне не оторвал… Сумасшедшая псина, вот ты кто… Ты хотел отомстить… Ты хотел, чтобы меня раздавило в лепешку… Так поступает поводырь слепого, убивает хозяина? Это не нормально… Зачем ты пытался меня убить? Говори! Ты что, стал меня ненавидеть от этой несчастной жизни? Посмотрите на него… Пес-поводырь, который ненавидит хозяина… Нет, сегодня я отказываюсь переходить улицу с тобой…

ПЕС настаивает.

Я сказал нет, я с тобой больше улицы не перехожу. Ты хотел меня убить, теперь я уверен. Ясное дело… Уже неделю ты только тем и занят, что изощряешься во всяких пакостях… Покакал передо мной на дороге и заставил меня на это наступить…

ПЕС протестует.

Молчать! Ты прекрасно знаешь, что это правда. С некоторых пор ты мне это подстраиваешь. У меня ботинки пропахли собачьим дерьмом. Думаешь, я не проверял ботинки? На подметках — засохшее собачье дерьмо… И не чье-нибудь, а моей собственной собаки… Сначала я думал, что это случайность… Всем случается вступать в собачье дерьмо… В городе столько собак… В городе столько слепых… Кто только не наступает на собачьи экскременты и не разносит их повсюду, это нормально… Это нормально: когда ты слепой, бывает, что во что-нибудь вляпаешься… Но ненормально постоянно, день за днем  приходить домой в заляпанных дерьмом ботинках… А главное — дерьмом собственной собаки.

ПЕС неуверенно протестует.

Ну-ка, признавайся, ты это делаешь нарочно. Уже много месяцев, как приходим вечером домой, я, вместо того чтобы ложиться спать, должен часами чистить себе подметки… Слыханное ли дело? Из-за какого-то шалого пса… Из-за того, что твой собственный пес спятил…

ПЕС энергично протестует.

Не ври, это некрасиво… Не заливай мне, что это гадят другие собаки… Или что все дело в случае… Слишком уж часто это случается, слишком систематично, чтобы говорить о случае… Это ты, ты справляешь нужду десять раз на дню, а после затаскиваешь меня в собственные отправления… И поскольку я раскрыл правду, ты теперь хочешь меня убить… Хочешь увидеть, как я лежу, раздавленный, посреди дороги… Хочешь увидеть, как я лежу, расплющенный, посреди мостовой… а ты будешь меня, мертвого, обнюхивать в луже крови…

СЛЕПОЙ начинает плакать, ПЕС лижет ему руку.

Да, вот чего ты хочешь… Через 15 лет совместной жизни тебе обрыдло мне служить… 15 лет насмарку…

ПЕС снова тянет за поводок.

Нет, я не пойду через эту улицу даже мертвый!


4. На краю набережной, слышен шум морских волн.

СЛЕПОЙ. Зачем ты притащил меня на набережную? Я тебя еще раз спрашиваю:  зачем ты притащил меня на набережную? Думаешь, я к тому же и глухой? Думаешь, я не услышу, как шумят волны? Так ты думаешь? Ты хотел столкнуть меня вниз. Ты хотел столкнуть меня в море, так? Ты хотел, чтобы я свалился на камни и сломал себе шею.

Нет, я не хочу спускаться на пляж… Нет, мне не нравится идти по песку, терпеть не могу ходить по песку…Стой, негодяй… Не тяни меня…

Слышны странные звуки.

Что это за звуки? Что за галдеж? Кто это так лает? Это лай или крики? Кто это, собаки? Собачьи тела? Десятки собак? Сотни собак? Тысячи собак? Тысячи тел? Мертвые собаки? Мокрые собаки? Мокрые собачьи тела? Умирающие собаки? Откуда они берутся? Откуда лезет столько собак? Почему они все мокрые? Почему еле тащатся? Куда они тащатся? Откуда вы лезете, эй, вы? Куда тащитесь? В город? Что за липкий след тянется за вами? Чего вы хотите, эй, собаки? Зачем оставляете за собой липкий след? Чего вы тут ищете, а?
Ничего не понимаю… Разбился о берег корабль, полный собак?.. А может, это море выкидывает на пляж умирающих собак?.. Может, это конец света? Море выташнивает свою память? Но почему собаками? И почему умирающими собаками? И почему сегодня? Взорвалась память мира? Прорвалась память моря, и все эти собаки бросились в прореху, чтобы спастись? Настал час прилива? Ну да, должен был начаться прилив, и, пожалуйста, мы дождались, что собаки тысячами поперли из моря…
Неужели это все дрессированные собаки, специально для слепых? Ничего не понимаю… Неужели столько собак для слепых было в море? Глядите-ка, у некоторых еще хватает сил доползти до обочины шоссе… Так вы доползете и до города, наводните город, покроете собой улицы… Куда вы держите путь, а? Хотите умереть на городских улицах? Ищете дома ваших бывших хозяев? Но почему сегодня, почему именно сегодня, я спрашиваю, или настало воскресение собак?
Ах, вот оно что, я понял послание. Все, что мне надо знать, — это почему сегодня, а не завтра, почему сегодня, а не вчера.
Я знал, я всегда знал, что этот океан есть гигантский телескоп, через который нам всматриваются в душу…
Эй, ты, тот, что смотрит на нас из глубин океана… Кто ты будешь, а?

СЛЕПОЙ входит в море, сопровождаемый своим ПСОМ.




ДЛИННЫЙ КОФЕ, ЧУТЬ МОЛОКА И СТАКАН ВОДЫ

Действующие лица:
КЛИЕНТ
БАРМЕНША

Входит КЛИЕНТ. БАРМЕНША смотрит в пустоту.

БАРМЕНША. Когда тут наступает ноябрь, дни просто набухают эротической усталостью. Но мне нравится это ощущение, что все позади. Ощущение, что природа больше не алчет оргазма, но предвкушает минуту покоя, чтобы просмаковать какой-то новый вкус, вкус неисполненности.

Пауза.

КЛИЕНТ. Здравствуйте.

КЛИЕНТ садится за столик. БАРМЕНША подходит и замирает, глядя поверх него.

БАРМЕНША. Как вы могли заметить, теплый сезон закрыт. Море остывает. Днями будет первая буря, уже объявлено. На пляже, как видите, то тут, то там, редкие фигуры. Как вон та дама, которая прогуливает собаку, или как вон тот молодой человек, помешанный на серфинге. Теперь, если выходишь пройтись, надо не забывать про зонтик. Лично у меня к зонтикам отвращение. Это стало системой: стоит мне раскрыть зонтик, откуда ни возьмись налетает ветер и выворачивает его наизнанку. Я, впрочем, заметила одну странную вещь у этой припозднившейся расы, именуемой людьми. Они не любят менять зонтики. Куда чаще покупают себе новые ботинки, чем новый зонтик. Когда снашивают пару ботинок, заменяют ее немедленно, без всяких скрупул. Но к сломанному зонтику  другое отношение, с ним не любят расставаться и таскают с собой. Однако никто не задается вопросом, почему...
КЛИЕНТ. Кофе, пожалуйста.
БАРМЕНША. Я три дня одна. Три дня никто не заходит в это кафе. И все же кафе открыто все время. Я думала, я сойду с ума. Высота облачности так низка... Вы слышите крики чаек? Сейчас я принесу вам кофе, который вы заказали. Одиннадцать часов двенадцать минут ровно. В ближнем доме на пятом этаже нашли мертвеца. Может быть, это убийство. В этом регионе лихое время начинается в ноябре и держится до апреля. Хотите, расскажу вам мелкое происшествие? Как одна женщина тридцати двух лет, которая находилась в коме более двух лет, вернулась к жизни в результате землетрясения. Иногда я спрашиваю себя — может быть, я тоже нахожусь в состоянии глубокой комы? Может быть, мы все находимся в состоянии глубокой комы? Мы, конечно, шевелимся, разговариваем, едим и пьем, думаем, что понимаем множество всяких вещей, но на самом деле, может быть, мы все находимся в состоянии глубокой комы. И как следствие — в ожидании освободительного землетрясения. Да, в один прекрасный день нас спасет подземный толчок. И тогда мы пробудимся и откроем глаза, и вступим в контакт с внешним миром, с другими... Что же мы увидим, когда настанет этот миг? Кто знает? Правда в том, что мне все опротивело. Не спрашивайте, как я дошла до такой степени отвращения ко всему. Вы просили кофе... Помнится, и в прошлом году, тоже примерно в ноябре, вы зашли сюда выпить кофе... Вы попросили тогда длинный кофе... Поэтому я позволю себе сейчас спросить...  На сей раз кофе вы хотите тоже длинный?
КЛИЕНТ. Длинный, да.
БАРМЕНША. Вы, надеюсь, замечаете, как мы все стали на путь потери памяти. Мы все живем в дыре, из которой вытекла память, как те крабы, которые остаются пленниками  в альвеолах скал в тот момент, когда начинается отлив.
КЛИЕНТ. Моя бабушка со стороны отца была очень толстой женщиной. К концу жизни она стала даже такой толстой, что не могла передвигаться. Но удивительно, какие эти толстые существа хитрые. Моя бабушка непрестанно вымогала у меня всяческие услуги. Я подавал ей воду, подставлял пепельницу, приносил корреспонденцию... Семья у нас была большая, мы жили в огромном доме, я, моя мать, мой отец, моя сестра, дедушка и бабушка по отцовской линии... Каждый вечер мы вместе садились за ужин. А после бабушка говорила: «Ну, кто помоет посуду?».
БАРМЕНША. Ах, эти истории с грязной посудой мне тоже очень хорошо знакомы. У меня тоже есть воспоминания, связанные с грязной посудой. Когда я была маленькая, в мои обязанности входило мытье посуды. Да и потом тоже... Всю свою жизнь я только и делаю что мою грязную посуду. Однако с определенного времени это стало мне нравиться. Больше всего мне нравится погружать руки в раковину, полную горячей воды. Мне непреодолимо нравится ощущение горячей, мутной воды, плотной из-за жира и из-за объедков, которые счищаются с тарелок. Тут, например, когда немного народа — а тут никогда не бывает много народа, — я предпочитаю мыть тарелки сама, своими руками, чем пользоваться посудомоечной машиной. Хотите и чуточку молока в кофе?
КЛИЕНТ. Что, простите?
БАРМЕНША. Прошлый год, когда вы приходили выпить кофе, вы попросили длинный кофе и  молоко в отдельной маленькой чашечке. Сейчас вы тоже хотите немного молока отдельно?
КЛИЕНТ. Да, немного молока отдельно.
БАРМЕНША. И стакан воды?
КЛИЕНТ. Вообще-то я только несколько месяцев как в коме. Однажды я гулял по своему кварталу, это было в воскресенье, жители вытащили на улицу весь хлам с чердаков и из подвалов, на продажу. А я, проходя среди всех этих предметов, которые были мне не нужны, вдруг испытал странное ощущение, я почувствовал, что куда-то проваливаюсь. Но откровенно говоря, ощущение было не лишено приятности.
БАРМЕНША. Прошлый год, когда вы приходили выпить кофе, вы попросили длинный кофе, чуть молока отдельно, а также стакан воды. Желаете и сейчас стакан воды?
КЛИЕНТ. Море продолжает прибывать. Это те дни в году, когда прилив и отлив имеют самую высокую интенсивность. Вам тоже нравится смотреть, как море приближается к городу?
БАРМЕНША. Да.

БАРМЕНША приносит на подносе кофе, немного молока в отдельной чашечке и стакан воды. Подойдя к клиенту, она ставит поднос на столик, а кофе, чашечка и стакан остаются висеть в воздухе. Оба персонажа молчат, пристально глядя в окружающую их пустоту.
МОРСКАЯ ЦАРЕВНА

Действующие лица:

ДЕВУШКА
ФОТОГРАФ
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА

Сцена 1

ФОТОГРАФ на берегу моря. Из моря выходит ДЕВУШКА.

ДЕВУШКА. Вы приехали на прилив? На большой прилив?
ФОТОГРАФ. Да.
ДЕВУШКА. Фотографировать?
ФОТОГРАФ. Да.
ДЕВУШКА. Я так и знала. Я вас видела, когда вы проходили по деревне. Я вижу, у вас отдельный фотоаппарат для каждого предмета, который вы хотите снимать.
ФОТОГРАФ. Где это ты такое видишь?
ДЕВУШКА. Видела, видела. У вас в машине. Багажник битком набит фотоаппаратами.
ФОТОГРАФ. Неправда.
ДЕВУШКА. До свидания. (Садится на камень.) Да, я живу в деревне. Вот только сегодня в деревне не протолкнуться. Понаехали. Всем нужен большой прилив. Будет даже угощенье. Смешно. Почему все так хотят увидеть большой прилив?
ФОТОГРАФ. А почему бы и нет?
ДЕВУШКА. Ночью к тому же будет фейерверк. Смешно. Может, вы хотите снимать и фейерверк тоже?
ФОТОГРАФ. Нет.
ДЕВУШКА. Но это красиво, фейерверк.
ФОТОГРАФ. Нет, я приехал за большим приливом.
ДЕВУШКА. Вам хорошо платят?
ФОТОГРАФ. Мне платят, если удается продать.

Пауза.

ДЕВУШКА. Может, вы и фейерверк продадите... (Пауза.) Даже здесь пахнет жареными колбасками. Отвратительно. (Пауза.) Как вы узнали, что здесь прилив будет выше, чем там, в порту.
ФОТОГРАФ. Правда?
ДЕВУШКА. Правда. Но как вы узнали?
ФОТОГРАФ. Никак. Я просто искал тихое место на набережной, только и всего.
ДЕВУШКА. Нет, вы за мной следили.
ФОТОГРАФ. Ничего я за тобой не следил.
ДЕВУШКА. Этот край набережной — мой. (Пауза.) А если вы мне не верите, можете пойти в деревню и спросить у кого угодно. Никто не имеет права подходить к этому краю набережной в мое отсутствие. И еще я не хочу, чтобы большие приливы фотографировали. Вы слышите?
ФОТОГРАФ. Слышу.
ДЕВУШКА. И вы еще здесь?
ФОТОГРАФ. Вроде бы.
ДЕВУШКА. Тогда я вас сброшу в море. (Вскакивает и кошкой бросается к ФОТОГРАФУ.)
ФОТОГРАФ. Стой, стой, стой. Ты с ума сошла?
ДЕВУШКА. Это мое место!
ФОТОГРАФ. Слушай, деточка, как тебя вообще-то зовут?
ДЕВУШКА. «Слушай, деточка, как тебя вообще-то зовут?» Что это еще за вопросики? И если бы еще имел вид.
ФОТОГРАФ. Фотографу не надо быть красавцем.
ДЕВУШКА. Вы страшилище, и ваш аппарат  — тоже страшилище. Страшилище и такой тяжеленный! Неужели вы думаете, что можно снимать большой прилив таким мерзостным аппаратом? (Вырывает аппарат у него из рук.) Убирайтесь, а не то я брошу эту штуковину в море.
ФОТОГРАФ. Ладно. Я пошел. До свидания.
ДЕВУШКА. До свидания.

Пауза. ФОТОГРАФ устанавливает аппарат на треножник.

ДЕВУШКА. Вы напрасно ждете большой прилив. Тут я распоряжаюсь, Морская царевна.

Пауза. ФОТОГРАФ смотрит в объектив.

ДЕВУШКА. Слышите? (Пауза.) В полночь вода поднимется досюда, будет по щиколотку.
ФОТОГРАФ. Правда? Вода так высоко поднимается?
ДЕВУШКА. Да.
ФОТОГРАФ. Ты мне все-таки скажешь, как тебя зовут?
ДЕВУШКА. Я сказала, а вы забыли.
ФОТОГРАФ. Ах да, тебя зовут Морская царевна.
ДЕВУШКА. Да.
ФОТОГРАФ. А меня Жерар.
ДЕВУШКА. Имя под стать аппарату, такое же мерзостное.
ФОТОГРАФ. Сколько тебе лет, Морская царевна?
ДЕВУШКА. Столько. И если хотите знать, мы с вами уже жили.
ФОТОГРАФ. Как это?
ДЕВУШКА. Да вы все равно ничего не поймете. И неудивительно, ведь вы приехали снимать большой прилив. Скажите, если я позволю вам себя сфотографировать, вы после этого уйдете?
ФОТОГРАФ. Я уйду, только когда вода станет по щиколотку. (Смотрит на часы и фотографирует море.)
ДЕВУШКА. Нет, нет, нет! Не так фотографируют море!
ФОТОГРАФ. Прости.
ДЕВУШКА. Вы должны меня предупреждать.
ФОТОГРАФ. В следующий раз — непременно.
ДЕВУШКА. Почему вы так со мной?
ФОТОГРАФ. Чтобы получить серию, я должен фотографировать море каждые 30 минут.
ДЕВУШКА. Что у вас в этом рюкзаке?
ФОТОГРАФ. Хлеб, помидоры, фрукты и вода. Ты хочешь есть?
ДЕВУШКА. Морская царевна никогда не испытывает голода. (Открывает рюкзак ФОТОГРАФА и роется в нем.) Я так и знала.
ФОТОГРАФ. Что ты так и знала?
ДЕВУШКА. Вы забыли соль.

ДЕВУШКА надкусывает помидор. ФОТОГРАФ подсаживается к ней.

ДЕВУШКА. Не трогайте меня!
ФОТОГРАФ. Я и не думал тебя трогать...
ДЕВУШКА. В полночь я искупаюсь в море, не сейчас.
ФОТОГРАФ. Понял, я запомню...
ДЕВУШКА. Хотите помидор?
ФОТОГРАФ. Хочу.
ДЕВУШКА. Но у вас нет соли. Так и быть, разрешаю вам окунуть его в море, вместо солонки.

Пауза. Из деревни доносится музыка.

ФОТОГРАФ. Ты убежали из дому, так?
ДЕВУШКА. С чего вы взяли?
ФОТОГРАФ. Потому что у меня такое впечатление, что ты убежала из дому.
ДЕВУШКА. Да, убежала. Я имела глупость покинуть место, откуда мне не надо было уходить. Я имела глупость уйти из моря.
ФОТОГРАФ. Другой раз не уходи из моря.
ДЕВУШКА. Ясное дело, больше не уйду. Вы... вы не беспокойтесь, я вернусь обратно в море, туда, где я живу... В полночь я вернусь обратно в море.

Пауза.

ФОТОГРАФ. Послушай, Морская царевна...
ДЕВУШКА. Да-а?
ФОТОГРАФ. Когда мы жили с тобой вместе?
ДЕВУШКА. Некоторое время тому назад. В той жизни, в которой мы жили в море. Ты помнишь день, когда мы в первый раз любили друг друга?
ФОТОГРАФ. Да...
ДЕВУШКА. Ты даже представить себе не мог, что я невинна, признайся.
ФОТОГРАФ. Я об этом не думал...
ДЕВУШКА. Ты правда не знал, что я невинна?
ФОТОГРАФ. Нет, я даже об этом не думал.
ДЕВУШКА. Ладно, я тебе верю. Или, может, не верю. Но это никакого значения не имеет. Хочешь моллюска?
ФОТОГРАФ. А что мне с ним делать?
ДЕВУШКА. Есть. Ты не хочешь есть?

ДЕВУШКА входит в воду и исчезает в море.

Сцена 2

ФОТОГРАФ на берегу моря. Из моря выходит СТАРАЯ ЖЕНЩИНА, в руках — жестяная коробочка из-под ирландских бисквитов.

СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Добрый вечер.
ФОТОГРАФ. Ох, вы меня испугали. Что вы здесь делаете?
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Ты меня не узнаешь?
ФОТОГРАФ. Я смотрел вон на те скалы, потому что давеча видел там девушку, которая собирала гастроподов… И я боялся, как бы ее не застиг прилив, потому что вода стала прибывать… Странное существо эта девушка, думаю, она сбежала из дома… Буквально несколько минут назад она хотела швырнуть мой фотоаппарат в море… Не знаю уж, почему, но она запретила мне снимать море в ее присутствии. Говорит, вся эта набережная принадлежит ей. Вы откуда идете, из деревни? Вы ее случайно не встретили на том конце пляжа?
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Жерар…
ФОТОГРАФ. Да?
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Посмотри на меня хорошенько…
ФОТОГРАФ. Думаю, она между тем собрала порядочно гастроподов. Она подносит сюда время от времени по полной корзине и вываливает их мне под ноги… взгляните: крабы, моллюски, скарабеи, трипофиды, скафоподы… Я мог бы ее сфотографировать, но не стал, а теперь жалею. Не стал,  потому что, в общем-то, специализируюсь на маринистике. Снимаю только море и приливы с отливами. У меня есть фотографии приливов со всех морских берегов мира… Атлантику изъездил вдоль и поперек… Сила приливной волны, знаете ли, зависит от формы заливов и эстуариев. Вы когда-нибудь слышали про Залив Фанди, это в Канаде? Он такой узкий и длинный… там происходят самые фантастические приливы и отливы… Из залива уходит столько воды, что в сумме это равно всем рекам, которые впадают в моря и океаны…
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Жерар, это я. Ты меня не узнаешь? Это я, Морская царевна… Произошло что-то странное… Я вошла в море, чтобы искупаться, когда вода стала прибывать, и в один миг состарилась. Понимаешь? Я состарилась в один миг, и вся моя жизнь, и все, что я прожила с тобой, все осталось позади… Моя жизнь теперь позади меня. Понимаешь?
ФОТОГРАФ. Да, он просто  магический, этот залив Фанди. Там есть одна точка на берегу, под названием Бернткоут-Хед, где разница между приливом и отливом — 16 метров. Представляете? Хотите, покажу вам кое-какие снимки?
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Жерар, я с тобой говорю. Вся наша жизнь перекинулась назад, понимаешь? Большой прилив развернул все русло моей жизни…
ФОТОГРАФ. Прошу прощенья, но я вас не знаю. Стоит начаться большому приливу, в деревне все теряют голову. А в этом году прилив— самый большой за все столетие. Народ шатается по берегу, хочет увидеть, докуда поднимется вода… Смотрите, как они идут вереницей по тропе. На самом деле, эту тропу проложила пограничная охрана… Тропа очень обманчивая, потому что иногда она вдруг резко спускается до уровня воды, а после прямо-таки взлетает, так что дух захватывает… а иногда вообще прерывается, потому что на набережной многие участки обрушились… с тех пор как пограничники перестали здесь патрулировать, никто уже не занимается тропой… Тем не менее в большой прилив туристы слоняются, как под гипнозом, и не соображают, что идут по тропе, которая иногда уходит в море, и уходят в море вместе с ней, и иногда не выходят обратно… Да, я видел людей, которые так и не вышли обратно на тропу после того, как спустились в море. Вы живете в деревне?
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Я твоя жена, Жерар, ты меня не узнаешь? Мы прожили вместе 50 лет.
ФОТОГРАФ. Вы, вероятно, заблудились… а в вашем возрасте… Давайте я провожу вас до деревни?
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Он мне не верит… Я состарилась в один миг, и он мне не верит. Всякий раз, когда мы вдруг старимся рядом с человеком, которого мы любим, нам не верят, просто-напросто наш близкий человек не отдает себе в этом отчета. Получается, что мы напрасно так резко состарились. Вот и Жерар не помнит ничего, кроме того дня, когда мы встретились. Ничегошеньки.
ФОТОГРАФ. Вы хотите есть? У меня в рюкзаке сэндвичи. Но я забыл соль… Или, может быть, вы пришли сюда, чтобы получше разглядеть фейерверк?
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Жерар, мы с тобой прожили жизнь вместе, понимаешь? Но из-за большого прилива мое будущее вдруг развернулось и оказалось позади… И у меня нет ни одного аргумента, чтобы тебя убедить, кроме того, что я старая…. И что все, что осталось от тебя, твой прах, находится здесь, в этой жестяной бонбоньерке… Но я могла бы повторить тебе слова, которые сказала тебе в то утро, когда мы встретились в первый раз. Здесь… «Я вижу, у вас отдельный фотоаппарат для каждого предмета, который вы хотите снимать».

ФОТОГРАФ не отвечает.

СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Это ничего, что ты мне не веришь. Это ничего. (Пауза.) Будьте  любезны… Вы не поможете мне выбросить ваш прах в море? Ветер слишком сильный, мне самой не справиться…  А мне надо это сделать, потому что в ту минуту, когда вы умерли, вы об этом меня попросили… рассеять ваш прах над морем в день, когда наступает большой прилив…











КАБИНЕТ ДАМСКОЙ ОБУВИ

Действующее лицо:
     ПРОДАВЕЦ

Мадам, вы находитесь в совершенно особенном магазине обуви. Тут каждая пара туфель уникальна, как уникальная каждая пара ножек. Наша философия в том, что касается дамской обуви, не имеет ничего общего с практикой других магазинов, которые коммерциализируют обувь. Для нас пара туфелек равноценна молодильному источнику, который мы предлагаем женщинам, оказавшим нам свое доверие. Вы прекрасно знаете, что, когда женщину оценивают взглядом, взгляд начинает свою оценку от туфелек вверх. Когда женщина пересекается с мужчиной, взгляд последнего инстинктивно обращается на женские ножки, и о них он судит по туфлям. Обувь для женщины есть основополагающий элемент осанки, силуэта, музыкальности походки и даже самой личности. Присаживайтесь, мадам, и позвольте мне помассировать ваши ступни и пальчики ног.
Как вы заметили, мы принимаем только на основе рандеву. Клиентки приходят к нам, как к гинекологу. Выбор пары туфель есть акт самоустроения, позиционирования себя в обществе и в мире. Осмелюсь даже сказать, что это – акт двойного позиционирования: по отношению к себе и к другим. Акт ответственный, подразумевающий эстетический и поведенческий выбор. Вы, мадам, может быть, еще не отдаете себе в этом отчета, но добрая часть ваших жестов – это эманация туфелек, которые вы носите. Да, так оно и есть… Ваши молчаливые туфельки диктуют вам целый ряд позиций и реакций. У женщины – глубокая и органическая связь со всеми ее туфельками, с каждой парой ее туфелек… Вы замечали, какой тонус, какую уверенность в себе дает пара туфелек тогда, когда вы их любите? Очень часто женщины просто говорят: «Ах, как я люблю эти туфли!» или «Как мне по ноге эта пара!», или «Это — мои любимые». Но не будем забывать, что кроется за этими словами, то есть какую энергию высвобождает красивая пара туфель. Между вами, между вашим телом и туфлями, которые вы носите, идет постоянный ток энергии. Именно туфли определяют то, как вы ходите, как вы садитесь на стул, скрещивая ноги или принимая позу со сдвинутыми коленями… А знаете, мадам, что туфли к тому же – источник власти. Особенно туфли на каблуке… Каблук, эта деталь, которая придает женщине женственность более, чем сам женский пол… Вы когда-нибудь задумывались о том, что каблуки – это в чистом виде неисчерпаемый источник престижа и силы?
Теперь вы понимаете, почему мы — не магазин, а кабинет обуви… Наши туфли мы не продаем, мы даем их поносить…   Стоит вам абонироваться на наши услуги, и вы получаете право на примерку бесконечного числа пар. Мы, по сути дела, —«туфельная библиотека», информационный центр обувного дела. Это помещение — в каком-то смысле преддверие нашего «читального зала». У нас колоссальный туфельный фонд, десятки тысяч пар, и каждая пара — уникальна, как уникальна каждая книга. Так что вообразите себе библиотеку, которая предлагает книги в одном экземпляре. В нашем «читальном зале» вы можете примерить всю нашу коллекцию знаменитых туфель… Мы располагаем туфлями, которые носила Мэрилин Монро, Мария Каллас, Ева Перрон, Маргарет Тэтчер, Дж. К. Роулинг. Уже тридцать лет мы неустанно обогащаем этот живой музей туфель… Не будем забывать, что в каждой женщине кроется Золушка, и желание примерить пару знаменитых туфелек относится к естественным женским причудам.
Итак, что говорят ваши ножки? Этот массаж был всего лишь вступлением — чтобы внушить вам доверие.  Жест нежности для каждой женщины, чья ножка сюда ступает… Не желаете ли, чтобы теперь начался настоящий визит? Следуйте за мной. Мы пройдем сначала в секцию слепков… Для ножек нашей клиентуры мы первым делом фабрикуем копию в латексе… Таким образом мы сможем продолжать работать на вас, тщательно изучать нюансы ног, все их анатомические особенности… Сможем проектировать модели специально для вас, в точности по вашему типу кожи, строению кости и даже по вашим эротическим прихотям… Да, сударыня, придется поговорить и об этом последнем аспекте, причем со всей серьезностью, потому что туфли представляют к тому же алфавит нашего эротического языка.
Хотите, я скажу вам, в чем состоит истинная неповторимость женщины? Неповторимость состоит в том, что женщина может быть по-настоящему нагой, только лишь когда, раздевшись донага, остается в одних туфельках. Или, если позволите мне выразиться иначе, туфли — это единственная вещь, которую женщина должна оставить на себе, чтобы усилить шок, вызываемый ее наготой. Высокие каблучки и нагота действуют слаженно до невероятия, как настоящие сообщники.
Как вы могли заметить, мы являемся в некотором роде психологами дамской обуви. И это потому, что туфли у женщины никогда не бывают нейтральным ингредиентом. Туфли на каблуке есть форма обольщения, прибор из области эмоций, изобретенный, чтобы зацеплять взгляды. Стук по тротуару туфелек на каблучках — это музыкальный призыв к игре в преследование… Когда женщина решает заняться с мужчиной любовью, она передает ему это послание заговорщическим жестом сбрасывания туфелек.
Да, ваше замечание справедливо, цены нашей обуви нигде не афишируются. По той простой причине, что наши туфли — не на продажу, в классическом и меркантильном смысле этого слова. Наши туфли мы предлагаем в обмен на доказательства любви, которые наши клиентки способны нам представить. Да, каждая пара туфелек, в сущности, покупается на любовь, ведь наши туфельки такие особенные, что требуют эмоциональных инвестиций.
По сути, мы просим от каждой клиентки в обмен на пару желанных туфелек принять эротическую пытку. Именно на такой манер мы организуем форму эмоционального обмена, которым является временное обретение пары туфелек… Нет, я не имею права подсказать вам ни одной дополнительной детали. Лучше рассмотрите коробки с туфлями, выставленные в этом помещении… Цена каждой пары туфель, иными словами, пытка, запрашиваемая в обмен, написана на каждой коробке… Итак, сударыня, я оставляю вас изучать цены… Вы хотите узнать, в чем состоит пытка столом на коротких ножках, пытка креслом-качалкой или пытка стремянкой? Имейте терпение прочесть до конца все этикетки, на этикетках все объяснено текстуально… Нет, в камеры пыток нет экскурсий, вы получаете доступ туда, только если всерьез приняли решение уйти от нас с парой туфелек. Как вы заметили, пытки имеют разную длительность: четверть часа, тридцать минут, час… три часа для этой великолепной пары сапог из вывернутой кожи на каблуке…
Так, вы хотите примерить первую пару туфель? Вы уверены? Примерочные кабины рядом. Входите в кабину номер один, кабину первой инициации. Разденьтесь и ждите, наш эксперт по первым пробам не замедлит вас навестить.







III. ПУСТЫНЯ
ДУША НА ТАЧКЕ

Действующие лица:
ОТЕЦ
СЫН

Старого индуса везет на тачке по пустыне его СЫН.

СЫН. Отец...
ОТЕЦ. Что?
СЫН. Не могу больше, отец...
ОТЕЦ. Молчи.
СЫН. Отец...
ОТЕЦ. Что?
СЫН. Три часа уже колесим, как сумасшедшие...
ОТЕЦ. Успокойся, найдем что-нибудь в конце концов.
СЫН. Отец, давай вернемся домой.
ОТЕЦ. Нет.
СЫН. Отец, прошу тебя... я больше не могу, с меня пот течет, я без сил... прошу тебя, отец, умри лучше завтра.
ОТЕЦ. Нет.
СЫН. Отец...
ОТЕЦ. Я сказал «нет». Нет есть нет. Я должен умереть сегодня. Сказано. Таково решение: мне — умереть сегодня. День моей смерти сегодня. Завтра будет завтрашнее... завтра черед умереть кому-то еще. А мне — сегодня. Ты понял? Предрешено, что я умру сегодня.
СЫН. Отец...
ОТЕЦ. Что?
СЫН. Я вижу пальму.
ОТЕЦ. Где?
СЫН. Вон там.
ОТЕЦ. Это пальма?
СЫН. Пальма, не очень большая, но пальма. Как ты думаешь, подойдет?
ОТЕЦ. Испытаем.

СЫН останавливается, ОТЕЦ вылезает из тачки и подходит к пальме. Потом оборачивается к СЫНУ.

ОТЕЦ. Отойди в сторону.
СЫН. Хорошо.
ОТЕЦ. Подальше.
СЫН. Ухожу, ухожу.

Когда СЫН отходит далеко, ОТЕЦ встает на колени перед пальмой и начинает произносить непонятные слова, руками выделывая фигуры ритуального танца. Через минуту-другую замирает, долго прислушивается, встает. Делает знак СЫНУ приблизиться и снова располагается в тачке.

СЫН. Ну, как?
ОТЕЦ. Это не место. Душа воина уже живет в этой пальме.
СЫН. Отец!
ОТЕЦ. Да?
СЫН. Ей-богу, я не верю. То, что ты говоришь, этого не может быть.
ОТЕЦ. Значит, ты считаешь меня лжецом.
СЫН. Нет, но... сколько мы ни ищем... мы все дальше и дальше... и…
ОТЕЦ. Толкай тачку!

Они продолжают поиски. СЫН с трудом толкает тачку, ОТЕЦ, похоже, дремлет. Однако время от времени старый индус вынимает бутылку виски и отпивает глоток.

СЫН. Вижу кактус.
ОТЕЦ. Они не годятся, кактусы.
СЫН. Это огромный кактус.
ОТЕЦ. Не нравятся мне кактусы.
СЫН. Это очень красивый кактус.
ОТЕЦ. Ладно, остановимся.

Та же игра. СЫН отходит на определенную дистанцию, ОТЕЦ повторяет ритуал перед кактусом. Потом возвращается к сыну и в крайнем изнеможении падает на тачку.

ОТЕЦ. Занято.
СЫН. Кем, черт бы его побрал?
ОТЕЦ. Там  душа... душа ребенка... последнее дитя бога дождя.
СЫН. Отец...
ОТЕЦ. Толкай.
СЫН. Отец, так больше нельзя. Скоро ночь.
ОТЕЦ. Найди мне каменную глыбу лицом к востоку.
СЫН. Да тут полно камней...
ОТЕЦ. Найди мне большой и повернутый к востоку.

СЫН везет его еще некоторое время. Останавливается.

СЫН. Вот этот, взгляни, подойдет?
ОТЕЦ. Стой тут и не шевелись.

ОТЕЦ повторяет церемонию перед глыбой камня. Через минуту-другую возвращается с усталым видом.

ОТЕЦ. И этот полон.
СЫН. Отец, не может в этом камне не быть немного места. Что ж тут такого, если тебе придется разделить с кем-нибудь место?
ОТЕЦ. С луной ничего не делят.
СЫН. Не говори мне, что в этой глыбе покоится душа луны.
ОТЕЦ. Да, эта глыба приютила душу последней полной луны. Толкай.
СЫН. Отец, я больше не могу. Не могу больше, и все. Тебе ничего не остается, как умереть завтра. Я выдохся, я весь выдохся.
ОТЕЦ. И тебе не стыдно? Как ты смеешь так разговаривать с отцом? Если я не найду сегодня приюта для своей души, я рискую никогда не умереть. Каждому человеку дан один-единственный день, чтобы умереть... один-единственный... и если его упустить, все пропало...
СЫН. Тогда дай мне тоже  бутылку. Дай мне глотнуть.
ОТЕЦ. Один глоток, не больше!
СЫН. Хорошо.

СЫН берет бутылку, отхлебывает и возвращает ОТЦУ.

СЫН. Я вижу черепаху, это тебя интересует?
ОТЕЦ. Черепаха?
СЫН. Да, черепаха.
ОТЕЦ. Большая?
СЫН. Очень... у нее огромный панцирь. Я никогда не видел такой большой черепахи. Хочешь попробовать?
ОТЕЦ. Это черепаха с двумя рожками?
СЫН. Да.
ОТЕЦ (со смехом). Сын, забери себе в голову то, что я тебе скажу, в свою пустую голову... Если ты под вечер повстречаешь в пустыне черепаху с двумя рожками, это значит, она несет в себе душу дня, который подходит к концу. Толкай, поехали. Поищи мне озеро или реку...
СЫН. Где же я найду тебе озеро или реку посреди пустыни? Могу тебя подвезти к цистерне с водой у бензоколонки. Хочешь на бензоколонку?
ОТЕЦ. Я не могу доверить свою душу какой-то цистерне.
СЫН. Тут ресторан Мэд Грик неподалеку...
ОТЕЦ. Ты спятил? Хочешь, чтоб я определил душу на кухню Мэд Грика?
СЫН. А что ты скажешь насчет этого столба? Километрового? Он большой, как глыба камня, в точности, как ты хотел. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь оставил свою душу в этом столбе. Могу поклясться, что он не занят.
ОТЕЦ. Отвези меня в лес.
СЫН. В какой лес? Тут нигде никакого леса.
ОТЕЦ. В лес на холме, за Мэд Гриком.
СЫН. Там больше нет леса. Все деревья вырубили, сделали из них шпалы для железной дороги... Как дорога дошла до нас, лес вырубили.
ОТЕЦ. Тогда вези меня к железной дороге.
СЫН. Отец...
ОТЕЦ. Вези-ка поскорее, не видишь — солнце идет на закат?

СЫН толкает тачку, ОТЕЦ пьет и бормочет непонятный напев.

СЫН. Пожалуйста, вот тебе железная дорога. Но не будешь же ты помещать душу в рельсы, отец?
ОТЕЦ. Убирайся отсюда. Давай, чтоб я тебя не видел. Оболтус.
СЫН. Отец...
ОТЕЦ. Все, оставь меня одного...

СЫН отходит немного в сторону. ОТЕЦ встает на колени и начинает ритуал. Через несколько секунд раздаются победные крики.

CЫН (приближается с робостью). Отец... Отец...
ОТЕЦ. То, что надо! Есть свободные шпалы... Уходи, возвращайся домой!
СЫН. Отец, не станешь же ты...
ОТЕЦ (преображенный, с видом властным, не допускающим возражений, целует сына в лоб). Теперь иди... прочь отсюда!

СЫН пятится. ОТЕЦ кладет бутылку в тачку, разувается, мокасины тоже кладет в тачку.

ОТЕЦ. Постой... тачку тоже забери.
СЫН возвращается, забирает тачку и уходит. ОТЕЦ начинает ритуальный танец на шпалах железной дороги.
АВТОСТОП




Действующие лица:

АВТОСТОПИСТКА
МУЖЧИНА

АВТОСТОПИСТКА делает машине знак притормозить. Машина проезжает, не сбавляя хода.
Появляется МУЖЧИНА. Он тоже передвигается автостопом.
Еще одна машина проезжает, не остановившись.

МУЖЧИНА (кричит вслед машине). Чтоб вас черти взяли! (Пауза. Обращаясь к автостопистке.) Видала, какие поганцы? Даже не взглянули на нас.
АВТОСТОПИСТКА. Ну да...
МУЖЧИНА. Ты куда едешь?
АВТОСТОПИСТКА. В Карсон-Сити.
МУЖЧИНА. В Карсон-Сити? А это разве не в другую сторону, Карсон-Сити?
АВТОСТОПИСТКА. Нет, в эту.
МУЖЧИНА. Ты уверена?
АВТОСТОПИСТКА. Уверена.
МУЖЧИНА. Хоть бы и так, эти поганцы все равно не желают тормозить. Для них — что мы, что столбы с километрами... Хотя нет, на столбы они смотрят. Это нормально. Столбы все же что-то обозначают...

Пауза.

МУЖЧИНА. А тебе зачем в Карсон-Сити?
АВТОСТОПИСТКА. Отца проведать.
МУЖЧИНА. Он живет в Карсон-Сити?
АВТОСТОПИСТКА. Ну да.
МУЖЧИНА. А ведь это далеко, Карсон.
АВТОСТОПИСТКА. Ну да.
МУЖЧИНА. Никто тебя не возьмет до Карсона.

Пауза. Проезжает еще одна машина. Оба делают знаки, машина не тормозит.

МУЖЧИНА. Это далеко, Карсон. Я вот еду только до Кенстауна.
АВТОСТОПИСТКА. Кенстаун — это  в обратную сторону.
МУЖЧИНА. Ты уверена?
АВТОСТОПИСТКА. Уверена.
МУЖЧИНА. Надо же! А мне сказали, что в эту.
АВТОСТОПИСТКА. Нет, в обратную.
МУЖЧИНА. Мне в общем-то все равно. Я прекрасно могу поехать и в Карсон. Хотя это будет подальше. (Пауза.) Тебе не помешает, если я тоже поеду в Карсон?
АВТОСТОПИСТКА. Да нет.
МУЖЧИНА. Я все равно никогда не был в Карсоне.
АВТОСТОПИСТКА. Да я тоже.

Пауза.

МУЖЧИНА. Скажи пожалуйста, ты бы не хотела со мной лечь?
АВТОСТОПИСТКА. Где?
МУЖЧИНА. Здесь... Только отойдем немного от шоссе....
АВТОСТОПИСТКА. Я не люблю на камнях.
МУЖЧИНА. Можно и стоя.
АВТОСТОПИСТКА. Я не люблю стоя.
МУЖЧИНА. Но это очень даже хорошо — стоя...
АВТОСТОПИСТКА. Я не люблю, когда на меня смотрят.
МУЖЧИНА. Да пусть себе смотрят. Нам-то что? И вообще, если мы отойдем подальше, нас не будет видно.
АВТОСТОПИСТКА. Пустыня. Подальше не отойдешь. Иди хоть до горизонта, все равно тебя будет видно. Нам будут гудеть.
МУЖЧИНА. Пусть гудят.
АВТОСТОПИСТКА. Не люблю, когда грузовики мне гудят, когда я этим занимаюсь.
МУЖЧИНА. Ладно, тогда отложим до Карсона.
АВТОСТОПИСТКА. Ну, можно...

Пауза. Проходит еще машина. АВТОСТОПИСТКА семафорит,  МУЖЧИНА. стоит неподвижно.

МУЖЧИНА. Как ты меня растрогала... тем, что согласилась лечь со мной... (Пауза.) Другие бы не согласились. Все женщины одинаковы. Но ты не такая, как все.
АВТОСТОПИСТКА. Я-то?..
МУЖЧИНА. Да, да, ты не такая, как все. Мы это сделаем в мотеле, да?
АВТОСТОПИСТКА. Ну, можно.
МУЖЧИНА. Остановимся, например, перед въездом в город. Наверняка там много мотелей, перед въездом в город.
АВТОСТОПИСТКА. Да уж.
МУЖЧИНА. Или, если хочешь, можешь сначала пойти проведать отца.
АВТОСТОПИСТКА. Да нет, можно и после.
МУЖЧИНА. Я не буду в претензии, если ты пойдешь его проведать до.
АВТОСТОПИСТКА. Да нет проблем. Отец подождет.
МУЖЧИНА. Ты его давно не видела?
АВТОСТОПИСТКА. Да уж.
МУЖЧИНА. А он знает, что ты к нему едешь?
АВТОСТОПИСТКА. Да нет.
МУЖЧИНА. Ну... пусть будет по-твоему. Мы можем взять мотель на всю ночь, если хочешь, а к отцу пойдешь завтра. Так?
АВТОСТОПИСТКА. Можно и так.
МУЖЧИНА. Как тебя зовут?
АВТОСТОПИСТКА. Джейн.
МУЖЧИНА. Знаешь, ты меня очень растрогала... все, что ты мне сказала, мне прямо как маслом по сердцу. Даже если ты не ляжешь со мной в Карсоне, как говоришь, все равно я взял тебя в сердце.
АВТОСТОПИСТКА. У нас нет причин не лечь, в Карсоне.
МУЖЧИНА. Ты не такая, как все. Вот что меня растрогало. Не такая, как все эти стервы. Это дает мне надежду.

Проходит машина. Ни АВТОСТОПИСТКА, ни МУЖЧИНА не пытаются ее остановить.

МУЖЧИНА. Как ты думаешь, сколько нам примерно отсюда до Карсона, на машине?
АВТОСТОПИСТКА. Часа три. Или четыре.
МУЖЧИНА. Это значит, что, если повезет, мы до заката будет в Карсоне.
АВТОСТОПИСТКА. Ну да.
МУЖЧИНА. И ляжем вместе. В постели мягко, тепло, в комнате прохладно... а мы лежим себе вместе...
АВТОСТОПИСТКА. Ну да.
МУЖЧИНА. Красота... просто маслом по сердцу, тем более что ты хорошенькая. Ты даже просто очень хорошенькая. И ты не такая, как все. Хорошеньких много, но все стервы. Ух, как я этих стерв ненавижу. Прямо киплю. И чем она красивее, тем я больше киплю, потому что стерва, и я нутром чую, что стерва. А ты — совсем не такая, как другие...

МУЖЧИНА начинает тихонько всхлипывает. Пауза.

МУЖЧИНА. Слушай... я, пожалуй, пойду в Кенстаун...

Сморкается, вынимает бумажник.

МУЖЧИНА. Я тебе дам десять долларов, а?
АВТОСТОПИСТКА. Да ладно...
МУЖЧИНА. А жаль... (Кладет банкноту обратно в бумажник.) Да, я думаю, что мне все-таки лучше пойти в Кенстаун... Но все, что ты мне сказала, для меня очень много значит... я ничего не забуду из того, что ты мне сказала... Эх... ну... до свиданья... желаю удачи...
АВТОСТОПИСТКА. И тебе удачи...
МУЖЧИНА. Ты уверена, что Кенстаун — в обратную сторону?
АВТОСТОПИСТКА. Ну да.
МУЖЧИНА. Что ж... в обратную, так в обратную... а тебя правда зовут Джейн, ты не соврала?
АВТОСТОПИСТКА. Да нет.
МУЖЧИНА. Дай я пожму тебе руку, Джейн. Хочешь пожать мне руку?
АВТОСТОПИСТКА. Ну да.

Они пожимают друг другу руку.
Мужчина уходит.
Слышен звук приближающейся машины.
СЭНДВИЧ С КУРЯТИНОЙ

Действующие лица:
КЭТРИН
БИЛЛИ

КЭТРИН идет вверх по холму, сопровождаемая БИЛЛИ. БИЛЛИ несет раскладной стул.  КЭТРИН  идет под белым зонтиком от солнца. КЭТРИН беременна, почти на сносях.

КЭТРИН останавливается, осматривает место, подает БИЛЛИ знак поставить для нее раскладной стул. Садится. БИЛЛИ, по всей вероятности, ее охранник, с трудом скрывает ярость.

БИЛЛИ. Зачем, черт подери, ты меня заставляешь выделывать такое?
КЭТРИН. Отвяжись!
БИЛЛИ. Хочешь показать, что ты меня ни во что не ставишь, так оно?
КЭТРИН. Брось, надоело.
БИЛЛИ. Да, ты хочешь показать, что ты меня ни во что не ставишь, вот только мне не нравится, когда мне показывают, что ни во что меня не ставят.
КЭТРИН. Отвяжись! Иди прочь.
БИЛЛИ. Зачем тебе надо было сюда забираться?
КЭТРИН. Чтобы ждать Святую Деву, вот зачем.
БИЛЛИ. Ты здесь ждешь Святую Деву...
КЭТРИН. Да, я здесь жду Святую Деву.
БИЛЛИ. А ты не могла ее подождать, как все люди, внизу? Не могла подождать свою разлюбезную Святую Деву, как все люди, у подножья холма?
КЭТРИН. Нет.
БИЛЛИ. Ты полезла сюда, чтобы потрепать мне нервы, так оно?
КЭТРИН. Нет же.
БИЛЛИ. Тогда зачем надо было лезть в такую высь?
КЭТРИН. Потому что отсюда лучше видно.
БИЛЛИ. Ага, отсюда лучше видно...
КЭТРИН. Да, отсюда лучше видно. В прошлом году Святая Дева явилась на этой скале.
БИЛЛИ. Ага, на этой скале... И ты думаешь, что Святая Дева взяла бронь на эту скалу и что в этом году она явится тоже на этой скале.
КЭТРИН. Если ты не отвяжешься, я позвоню господину Делпи.
БИЛЛИ. Ага, ты позвонишь господину Делпи.
КЭТРИН. Да, я позвоню господину Делпи.
БИЛЛИ. Тебе разрешил господин Делпи ехать смотреть на Святую Деву?
КЭТРИН. Это не его дело.
БИЛЛИ. Ага, это не его дело...
КЭТРИН. Не его.
БИЛЛИ. Не его дело, так ты считаешь... Что ты садишься за руль, в таком положении, в каком ты есть, и прешь четыре сотни километров по пустыне, это не его дело...
КЭТРИН. Конечно, не его.
БИЛЛИ. Конечно, не его... Ты садишься за руль, в таком положении, в каком ты есть, с ребенком, который его, в своем несчастном брюхе, и это не его дело.
КЭТРИН. Я приехала увидеть Святую Деву.
БИЛЛИ. Он дал тебе разрешение ехать смотреть на Святую Деву?
КЭТРИН. Хватит, отвяжись. Я приехала, я здесь и теперь я жду Святую Деву. Иди!

Пауза. КЭТРИН обмахивается веером.

КЭТРИН. Билли!
БИЛЛИ. Что еще?
КЭТРИН. У тебя нет водички?
БИЛЛИ. Нет ли у меня водички?
КЭТРИН. Ну да.
БИЛЛИ. Ты спрашиваешь, нет ли у меня водички?
КЭТРИН. Да. Есть водичка?
БИЛЛИ. Это я должен был позаботиться, чтобы взять в дорогу воду?
КЭТРИН. Не знаю, я просто спрашиваю. Может, господин Делпи велел тебе всегда иметь при себе бутылку с водой.
БИЛЛИ, Нет, господин Делпи не велел мне всегда иметь при себе бутылку с водой.
КЭТРИН. Ну, в общем, я хочу пить.
БИЛЛИ. Вот это да! Нет, вы только посмотрите! Ты поехала за четыреста километров через голую пустыню и не взяла воды. Я так понял?
КЭТРИН. Так.
БИЛЛИ. Ты, может, решила, что Святая Дева принесет тебе воды?
КЭТРИН. Может.
БИЛЛИ. Ладно, тогда жди, пока явится Святая Дева, и попроси у нее воды.

Пауза. Билли закуривает.

КЭТРИН. Билли, пить хочется.

Билли достает бутылку с водой и дает КЭТРИН, она тут же к ней припадает.

КЭТРИН. Спасибо, Билли.
БИЛЛИ. Уши бы мои не слышали это твое «спасибо, Билли».
КЭТРИН. Все равно спасибо, Билли.

КЭТРИН смачивает водой шею и грудь.

КЭТРИН. Прошлый год Святая Дева явилась в точности на этом месте. Вот здесь, где мы сейчас. И при этом были только три человека, три женщины... Три женщины, которые увидели ее своими глазами.
БИЛЛИ. И все три были проститутки. Знаю. Писали в газетах.
КЭТРИН. Главное дело, они были женщины, Билли. Даже если и проститутки,  главное — женщины.
БИЛЛИ. Какие там женщины, какое главное дело? Проститутки есть проститутки, коротко и ясно.
КЭТРИН. Что мне нравится в тебе, Билли, это что у тебя добрая душа и что ты такой сладкий, прямо сахарный. Ты давно работаешь у господина Делпи?
БИЛЛИ. Что ты сказала?
КЭТРИН. Я спросила, давно ли ты работаешь у господина Делпи?
БИЛЛИ. Ага, ты спросила, давно ли я работаю у господина Делпи.
КЭТРИН. Да.
БИЛЛИ. Не твое дело.
КЭТРИН. Ну-ка, иди ко мне под зонтик, Билли. А то тебя припечет солнце.
БИЛЛИ. Я не хочу, чтобы ты меня защищала от солнца.
КЭТРИН. Тогда поди пройдись. Поди купи мне сэндвич.
БИЛЛИ. Сэндвич, щас! Я не обязан покупать тебе сэндвичи, не обязан тебя поить и вытирать тебе ротик. И я не обязан выслушивать от тебя всякий бред...
КЭТРИН. Будь поласковее, Билли, я все же беременная женщина.
БИЛЛИ. Какая ты беременная женщина!
КЭТРИН. А кто же? Я беременная женщина.
БИЛЛИ. Не беременная ты женщина, ты беременная проститутка.
КЭТРИН. Ну ты и козел, Билли. Козлище, который ничего не понимает. Ты знаешь, что я девственница, Билли?
БИЛЛИ. Что?!
КЭТРИН. Да, я девственница.
БИЛЛИ. Как ты можешь корчить из себя девственницу?
КЭТРИН. Потому что я девственница.
БИЛЛИ. То есть ты носишь в брюхе ребенка господина Делпи и при этом корчишь из себя девственницу.
КЭТРИН. Да, я ношу ребенка господина Делпи, но он ко мне никогда не прикасался.
БИЛЛИ. Ага, господин Делпи никогда к тебе не прикасался...
КЭТРИН. Никогда.
БИЛЛИ. И тогда как же попал этот головастик к тебе в брюхо?
КЭТРИН. Билли, ты не знаешь, что такое суррогатная мать?
БИЛЛИ. Знаю. Я знаю, что такое суррогатная мать.
КЭТРИН. Нет, не знаешь.
БИЛЛИ. Ну и что, меня не интересует, что такое суррогатная мать.
КЭТРИН. А что же ты тогда ходишь за мной по пятам?
БИЛЛИ. Потому что господин Делпи мне платит, чтоб я смотрел, чтоб ты не сломала себе шею.
КЭТРИН. Сколько он тебе платит?
БИЛЛИ. А тебе сколько он платит, чтоб ты пекла в тепле его наследничка?
КЭТРИН. Сто тысяч долларов.
БИЛЛИ. Сколько?
КЭТРИН. Сто тысяч долларов.
БИЛЛИ. Сто тысяч долларов! Ты срубишь сто тысяч долларов за девять месяцев?
КЭТРИН. Выходит, что да.
БИЛЛИ. И тебе еще хватает наглости говорить, что ты не проститутка...
КЭТРИН. Клянусь тебе, Билли, клянусь Святой Девой, что я девственница. Никто никогда меня не трогал. Да я только из-за этого могла заломить такую цену. Потому что девственница.
БИЛЛИ. Потому что девственница....
КЭТРИН. Да, Билли. Супруги Делпи хотели, чтобы их суррогатная мать была девственницей. А суррогатные матери-девственницы стоят дороже, чем обычные. Понимаешь?
БИЛЛИ. Ну и как же вошел наследничек господина Делпи к тебе в брюхо, если ты клянешься, что ты девственница? Неужто явился Святой Дух и своей рукой засунул зародыш тебе в брюхо?
КЭТРИН. Ах, дурачок, это искусственное оплодотворение.
БИЛЛИ. Искусственное оплодотворение...
КЭТРИН. Да, искусственное. И на будущий год я открою ресторанчик.
БИЛЛИ. Искусственное оплодотворение мужика с бабой.
КЭТРИН. Билли, ты, ей-богу, немного умственно отсталый. Ты никогда не слышал про зачатие в пробирке? Зачатие in vitrо?
БИЛЛИ. Нет, я никогда не слышал про зачатие в пробирке... Я знаю только про зачатие  по-простому.
КЭТРИН. Поди купи мне сэндвич, умственно отсталый ты тип.

БИЛЛИ уходит, КЭТРИН обмахивается веером и пьет воду. Где-то слышен хор, который поет «gospel song».
БИЛЛИ возвращается с сэндвичем и протягивает его Кэтрин.

КЭТРИН. Ты взял… с чем?
БИЛЛИ. С чем... что?
КЭТРИН. Сэндвич, с чем он?
БИЛЛИ. С курятиной.
КЭТРИН. Я не выношу курятину. Меня тошнит от курятины.
БИЛЛИ. Тогда иди сама и покупай, с чем хочешь, и ко мне не вяжись.
КЭТРИН. А с чем там еще есть?
БИЛЛИ. Ни с чем, только с курятиной.
КЭТРИН. Не глупи, Билли. Ты прекрасно знаешь, что ты мне нравишься.
БИЛЛИ. Я тебе нравлюсь...
КЭТРИН. Да, ты мне нравишься. И даже очень нравишься.
БИЛЛИ. Нет, я не знал, что я тебе нравлюсь.
КЭТРИН. Ничего, теперь знаешь. Какие еще были сэндвичи?
БИЛЛИ. С ветчиной и с сыром.
КЭТРИН. Тогда принеси мне с сыром.
БИЛЛИ. В общем, я все равно не верю, что ты никогда не была ни с одним мужчиной.
КЭТРИН. Ведь я тебе уже объяснила, Билли. Все произошло в лаборатории. У одного доктора. А господина Делпи я вообще не видела. Ни его, ни его жену. Что ж, это их право — не хотеть меня знать. Все было предусмотрено в контракте от агентства. Он дал маленький сперматозоид, раз... она дала от себя яйцеклетку, два... а доктор их спарил и поместил вот сюда... чтобы взошло во мне... Понимаешь теперь, что значит зачатие in vitro? Ну, теперь ступай, иди и принеси мне сэндвич с сыром. На будущий год мы сможем открыть ресторанчик...

БИЛЛИ уходит. Люди, которые поют «gospel song», приближаются.
КЭТРИН подхватывает гимн.






Я БОЛЬШЕ НЕ ТВОЙ МИЛЫЙ ЗАЙКА

Действующие лица:


ОНА
ОН


ОНА. Так я и знала…
ОН. Что?
ОНА. Так я и знала, что ты закуришь.
ОН. Что-что?
ОНА. Вероятность сто процентов. Я знала, что ты закуришь, и ждала, когда ты закуришь.
ОН. И что, если я закурил?
ОНА. Вы все всегда делаете одно и то же. У вас у всех один жест.
ОН. У всех, то есть у кого?
ОНА. У всех. У вас у всех. Вы занимаетесь любовью, а потом сразу за сигарету.
ОН. Ну и что?
ОНА. Вы как только выходите из тела женщины, сразу за сигарету. Автоматически. Как будто вышли из табачной лавки.
ОН. Ну… Курильщик есть курильщик… вот и все.
ОНА. Все не так просто. И тут бабы правы…
ОН. Правы… в чем?
ОНА. Когда говорят, что говорят.
ОН. Что говорят?
ОНА. Когда говорят, что мужчина, когда кончит заниматься любовью, думает только об одном — как бы поскорее смыться.
ОН. Но это неправда. Где ты видишь, что я хочу смыться?
ОНА. Хочешь, хочешь. Ты хочешь поскорее убраться.
ОН. Вовсе нет. Зачем мне убираться? Мне очень хорошо.
ОНА. А тогда почему ты ничего не говоришь?
ОН. Ничего не говорю, потому что… не все же время что-то говорить.
ОНА. В общем, ты обо мне больше не думаешь.
ОН. Знаешь что, в данную минуту я ни о чем не думаю. Мне очень хорошо. Вот и все. Хочешь затянуться?

Передает ей сигарету, она затягивается.

ОНА. В общем, я чувствую, что ты уже далеко.
ОН. Не так уж и далеко, скорее рядом.
ОНА. Рядом, но ты обо мне уже не думаешь. Ты изнутри весь выпотрошен. Как цыпленок в морозилке. Ты пустой.
ОН. Я пустой, потому что мне хорошо. Я ни о чем не думаю, мне хорошо, вот и все.
ОНА. Да, но я чувствую, как эта пустота расширяется во все стороны.
ОН. Брось, ничего не расширяется. Мне легко, мне хорошо, вот и все.
ОНА. В общем, я чувствую, как тебя относит все дальше и дальше. Внутри у тебя пустота, а ты от меня все дальше. То ты был нежный. А теперь инертный, как пустыня.
ОН. Послушай, ты что, не можешь дать мне пару минут передыху?
ОНА. Могу, какие проблемы. Все равно все вокруг тебя стало пустотой. Думаешь, это не чувствуется?
ОН. Что — это?
ОНА. Пустота. Я ее чувствую. Пустота, которая в тебе. Из-за нее ты уже далеко. Потому что ты опустошен, и пустота забирает теперь все вокруг. Нежности нет, общения нет, ничего нет. Одна пустота. И от этого мне больно. Что ж…
ОН. Разрази меня гром, если я хоть что-то понимаю. Ей-богу. Вот, мне хорошо, вот, мне в кайф пару минут ни о чем не думать, а ты вдруг начинаешь с какой-то заумью: то меня выпотрошили, то пустыня…
ОНА. Потому тебе и в кайф ни о чем не думать. Потому что ты пустой. Выпотрошенный. Как цыпленок в морозилке. И потому что тебе нужно, чтобы вокруг тоже было пусто. Другими словами, тебе нужно уйти. Уходить сразу, как кончишь заниматься любовью, — значит опустошать все вокруг. Ты даже не отдаешь себе в этом отчета, но так ты устроен: краткие минуты случайной нежности — перед большой пустотой. Что ж… Можешь уходить. Я тебя пойму.
ОН. Да у меня и в мыслях не было уходить. Клянусь.
ОНА. Но тебе хотелось молчать.
ОН. Да, потому что мне хотелось пару минут передохнуть.
ОНА. Очень хорошо, тогда можешь спокойно отдыхать. А уйду я.
ОН. Погоди… Куда ты уйдешь?
ОНА. Какая разница. Уйду. Уйду, чтобы тебе было спокойно. Тебе в кайф быть одному, одному посреди своей пустыни, одному с пустыней, которую ты сам сделал, так что я оставляю тебя одного. Но ты не беспокойся, я тебя понимаю. Так уж ты устроен. Пока.

ОНА не двигается с места.

ОН. Прости, что я тебе такое говорю, но ты что-то сложновата для меня. Ей-богу…
ОНА. Пожалуйста, не разговаривай со мной, меня здесь нет. Разве ты видишь, что я здесь? Ты прекрасно видишь, что меня тут больше нет. Так что не говори сам с собой, меня это нервирует.

Пауза.

ОНА. Ну вот, ты ничего не говоришь, значит, ты согласен. Значит, я была права. Пустыня вокруг тебя — это я. Теперь, когда с любовью кончено, я больше не твой милый зайка, я зайка в пустыне. И более того, я вижу, что ты доволен, что я ушла.
ОН. Просто жуть, какую чепуху ты несешь.
ОНА. Я тебе сказала — со мной не говори, меня здесь нет. Хотя бы это ты видишь, что меня здесь нет? Хотя бы это ты понимаешь?

Пауза.

ОНА. Вот видишь, как ты молчишь…

Пауза.

ОН. Ладно, хватит, катись. Хочешь уходить, уходи.
ОНА. Ну вот, а теперь, когда ты достиг своей цели, ты можешь опять позволить себе грубости.
ОН. Невероятно, какой ты можешь быть занудой.
ОНА. Ты так всегда реагируешь после занятий любовью?
ОН. Знаешь что, я после занятий любовью не реагирую. Я после занятий любовью не разговариваю, не делаю ничего. Расслабуха.
ОНА. Расслабуха… И, конечно, сигарета. И ты улетаешь вместе с дымом.
ОН. Да, расслабуха. И сигарета. Некоторые берут ломоть арбуза или  выпивают стаканчик вина. А я курю. Что, это запрещено?
ОНА. Нет, но тебе должно быть стыдно.
ОН. Почему?
ОНА. Для женщины важно, что происходит после того, как все кончено. И если хочешь знать, только после того, как все кончено, у мужчины есть шанс продемонстрировать, что он не животное.
ОН. И что, примерно, должен, по твоему мнению, делать мужчина, после того, как все кончено, чтобы продемонстрировать, что он не животное?

Она тихонько плачет.

ОНА. Не знаю…
ОН. Не знаешь и поэтому — в слезы… А ведь только что ты себя чувствовала хорошо — в моих руках.
ОНА. Да потому что только что ты был здесь, а теперь ты больше не здесь.
ОН. Но тебе понравилось, только что.
ОНА. Мне понравилось, но это ничего не меняет.
ОН. Ты просто вскрикивала от удовольствия, ты была счастливая…
ОНА. Ну и что — что была? Это ничего не меняет. Можно испытывать счастье две минуты, а потом понять, что это ничего не меняет.
ОН. А что ты хочешь изменить, скажи наконец?
ОНА. Все… И немедленно.
ОН. Сразу все не изменишь.
ОНА. А вот изменишь.
ОН. Иди-ка ко мне, полежи вот так пару минут, спокойно, со мной… Ни о чем не думай. Вот увидишь… Тебе будет хорошо… Никогда нельзя изменить все… И я тебя люблю, знай…



У МЕНЯ НИЧЕГО НЕ БОЛЕЛО, И Я ЖДАЛ СМЕРТИ

Действующее лицо:

ЧЕЛОВЕК, ПРИГВОЖДЕННЫЙ К КРЕСТУ



Я был пригвожден к кресту с полудня. Солнце стало клониться к закату, а толпа поредела. Еще раздавались выкрики, кто-то еще суматошился, я даже различал обращаемые ко мне слова, но общий гул смолкал.  Три женщины, одетые в черное, еще плакали у подножья креста, но их тоже явно одолевала усталость. Даже солдаты, которые меня стерегли, вроде бы с облегчением переводили дух после дневной толчеи и истерии.
Я ждал смерти, но, не знаю почему, не умирал. Вероятно, ток крови где-то застопорило, кровотечение прекратилось. Нормально было бы, если бы кровь вся, до последней капли, уже вытекла. Из ран на ладонях, на ступнях ног, из раны в подреберье должна была бы пролиться до капли эта текучая субстанция, которая так завораживает смертных. У меня ничего не болело, и жажда не мучила, но я чувствовал страшную сдавленность в желудке. Как будто вся масса моего тела сосредоточилась в желудке, и это мешало мне дышать.
Глаза у меня были открыты, но я видел немногое. Только золотистый шар солнца, который сближался с линией горизонта. Все другие предметы и все фигуры, двигавшиеся вокруг меня, казались мне расплывчатыми тенями.
Я ждал смерти и спрашивал себя, сколько еще придется ее ждать. Справа и слева от меня были и другие распятые, по крайней мере двое, вот только я не понимал, находятся ли они в том же состоянии, что и я. Несколько раз я пытался произнести слово «смерть», но не смог разжать губы.
Кто-то сказал мне, пока солдаты поднимали меня на крест, что бояться не надо: я-де скоро воскресну. Но я-то ждал не воскресения, я ждал смерти и молился про себя, чтобы она пришла поскорее.
Я молился тому, кто даровал мне жизнь и кто направлял мои шаги на Земле.   Правда, сейчас я чувствовал себя покинутым им и не знал, за что. По существу, я не наделал ошибок, я выполнил все, что он повелел и что вложил в мои собственные убеждения. Позволил взять себя под стражу, хотя мог бы бежать, позволил судить себя, не защищаясь, хотя мог бы дать отпор судьям. Не противясь, принял все пытки, бичевание и распятие, а будучи уже на кресте, не роптал и не вопил, как другие осужденные.
Смерть казалась мне заслуженным подарком, и я не понимал, почему она медлит и не идет. Может быть, мне надо было понять что-то еще, прежде чем умереть, что-то, что ускользнуло от меня, пока я человеком жил среди людей. Но что?
Солнце исчезло, наконец, за чертой горизонта, и вокруг меня устанавливались начатки тишины. Три женщины, которые оплакивали меня много часов, теперь спали судорожным сном. Даже и солдаты клевали носом, опершись на свои копья. Какая-то собака, забредшая сюда, заскучала и пошла прочь —  знак, что больше нечего делать и не на что глазеть в том месте, где был я и другие распятые.
Не знаю, сколько я так прождал. До утра оставалось еще далеко, а звезды на небе неслись по кругу так, что кружилась и моя голова. Не пожелал бы вам пережить такое — быть распятыми и попасть головой в коловращение целого звездного неба. Выстрелила луна, как плевок из клюва совы, — вы знаете, как эти ночные птицы иногда заглатывают крысу целиком, в один миг пережевывают и выплевывают только косточки?
У меня было ощущение, что это я сам вытошнил такое небо, что все созвездия вышли из моего собственного рта, алчущего воздуха.
Пока я ждал смерти, мне вдруг стало стыдно, что мне так не терпится умереть. Я почувствовал себя неблагодарным сыном, который не заслуживает доверия своего творца. Я отдавал себе отчет и в том, что желание умереть — грех, и что наказание за эту форму
нетерпеливости должно быть устрашающим.
Но я ведь пока не умер. И хотя ночь еле-еле тянулась, я бы даже сказал, что у меня не было ни минуты покоя.
Сначала я увидел, как по холму взбирается вор или, может быть, мародер. Я видел, как он ходит кругами, то приближаясь ко мне и уснувшим солдатам, то удаляясь от нас, то прячась за большой камень и минуту-другую выжидая… чего он ждал? Мне даже показалось, что он шепотом обращается ко мне — вероятно, убедиться, что я мертв. Не знаю, чего он искал и не знаю, что он мог у меня украсть. Впрочем, через некоторое время он сник и ушел.
После ухода вора на небе появилась комета, без спешки пересекла вселенную, оставляя за собой дрожащую полосу света. На миг я подумал, что это — моя звезда, которая гаснет, и сказал себе: «Кончено, умираю», — но не тут-то было. Комета исчезла, а моя агония продолжилась.
Думаю, перевалило за полночь, когда появилась стая собак. Может быть, их привела та собака-одиночка, которая навестила меня первой, точно не знаю. Так или иначе, было слишком темно, чтобы понять, не та же ли собака, что ходила вокруг меня вскоре после захода солнца, — вожак стаи. Беззвучно, только изредка порыкивая, возможно, привлеченные запахом крови и моей избитой плоти, собаки долго обнюхивали мой крест и два других креста. Раз я даже почувствовал на пальцах ног холодный пар, выходящий из собачьей пасти, но ни одна псина не осмелилась подпрыгнуть, чтобы откусить от меня кусок.
После ухода собак проснулся один из солдат, потому что ему захотелось помочиться. Сначала он хотел помочиться прямо на мой крест, но другой его одернул: «Не здесь». «Почему?» — спросил солдат, который хотел помочиться. «Потому», — ответил другой. Не знаю, каким образом, но этот аргумент показался убедительным солдату,  который хотел облегчить свой мочевой пузырь, так что он отошел и помочился где-то в ночи, не на виду.
Прошло некоторое время, и я услышал уханье совы. Услышал даже биение крыльев над собой, и мне стало страшно — вдруг какая-нибудь хищная птица, которая охотится по ночам, сядет на мой крест, — но шум крыльев наконец отдалился.
Хотя я ждал смерти и у меня было ощущение, что с минуты на минуту мой разум затмится, все, что происходило вокруг, отзывалось во мне с поразительной ясностью. Я неважно видел, но чувствовал, когда ко мне приближались, я неважно слышал, но мне казалось, что все звуки в конце концов вонзаются в мое тело.
Так было и когда к кресту тихонько подкрался человек, чтобы поцеловать мне ноги. Когда он припал к ним губами, его поцелуй тоже вонзился в мое тело. От благоговения, с каким он целовал мне ноги, я содрогнулся, я ощутил, как оно пробирает меня насквозь, проходя через желудок, через грудную клетку и подступая к горлу, чтобы удушить окончательно. Так неприятен был его исступленный порыв, что мое тело содрогнулось в конвульсии. Я чуть не оторвал от креста одну руку прямо с гвоздем, чтобы оттолкнуть лоб того, кто был распростерт у моих ног.
Но у меня не получилось. То ли действительно не хватило сил, то ли моим вниманием завладел еще один звук: звон металла, монет. Похоже, человек, который целовал мне ноги, вытащил из кошелька сребреники и дал их кому-то из солдат. Монеты пошли по рукам, пока всем моим стражникам не досталась их доля.
Что бы это все значило? Человек, который целовал мне ноги, подкупил солдат? Какой-то новый вид торга, взявший начало в ночи у подножья креста, на котором мне не удавалось умереть?
Так или иначе, эта история нравилась мне все меньше и меньше. Но наступившее утро сулило сюрпризы покрупнее. Сразу после восхода солнца явилась какая-то шумливая ватага  и сняла с крестов тех двоих несчастных, что были распяты один справа, другой слева от меня. Вероятно, эти двое подвергнутые пыткам бедняги были уже мертвы. Немного погодя я увидел, как люди, пришедшие ранним утром, перенесли их на край общей могилы и сбросили туда, с некоторой жалостью, судя по жестам, но безо всяких особых церемоний.
Когда я увидел, как два мои товарища по пыткам скрылись в глубине общей могилы, во мне встрепенулась надежда. Похоже, наконец-то смерть была близко, и мне оставалось только дождаться очереди, чтобы меня сняли с гвоздей и положили на землю. Может, я уже умер и просто не отдавал себе в этом отчета? А может, меня принимали за мертвого и собирались похоронить заживо? От последней мысли я содрогнулся, хотя и сказал себе, что лучше уж умереть похороненным заживо, чем висеть на кресте между жизнью и смертью.
Однако каково же было мое удивление, когда все пришедшие сгрудились у моих ног и принялись бить поклоны. Они осеняли себя знаком креста, как будто крест, на котором я был распят, вдруг стал для них важным символом. Только вместо того, чтобы снять меня с гвоздей, собравшаяся вокруг толпа принялась петь, а множество женщин смыли с моего тела кровь и засохшую грязь. Потом люди нескончаемой вереницей потянулись мимо, и каждый делал одно и то же: вставал на колени, крестился и целовал мне ноги. Мне хотелось спросить, не сошли ли они с ума, но у меня не было сил ни открыть рот, ни приподнять веки. В то же время я видел других людей, которые принесли с собой плотницкий и прочий инструмент для строительства, камни и деревянные опоры. Не знаю, сколько их работало потом вокруг меня, но по мере того как солнце поднималось все выше и все невыносимее становилась жара, эти искусные мастера возводили стену между мной и солнцем.
Видя, как быстро удается им строить стену, которая должна была защитить меня от беспощадных солнечных лучей, я был им в некотором роде признателен, хотя и предпочел бы, чтобы меня бросили в прохладную могилу. Они работали до вечера или, по крайней мере, до тех пор, пока я перестал видеть солнце. А стена окружила меня, высокая и величественная… Тогда-то я понял, что вокруг моего креста построили храм и что я был теперь узником исполинской обители, накрытой сводом, напоминающим небесный.
Вдруг мне явилось, что я размножен по тысячам подобных зданий, и нескончаемые вереницы людей идут целовать мне ноги. Пальцы на ногах побелели и были отшлифованы, как эбеновое дерево, прикосновениями тысяч и тысяч губ. И каждое их прикосновение я ощущал, как ожог.
Когда, когда же наконец все эти люди, которые верят, что я воскрес, поймут, что на самом деле я еще не умер?