Стрельцы. Глава пятая. Новобранцы

Глава  пятая. Новобранцы.

      Конец мая 1695года в Москве был жарким. Молодые бывшие стрелецкие сотники, а ныне  капитаны Василий Ярыгин, Аким  Струков и Осип Дуванов вышли от дьяка Стрелецкого приказа Верещагина Павла Ивановича озабоченные полученными грамотами, в которых им предписывалось в кратчайшие сроки сформировать по прибору стрелецкие сотни нового строя. Они постояли у полковой съезжей избы, потом раскланялись и отправились собираться в путь: Струков и Дуванов – к своим  семьям, а Ярыгин – ставить задачу стрельцам, десятникам и пятидесятнику, которые последуют с ним в длительный поход. Грамота  разрешала ему взять с собой в помощники восемнадцать опытных стрельцов, в том числе: одного пятидесятника и пять десятников. 
Ярыгину предписывалось собрать новобранцев для службы стрельцами по прибору в Новгородской и Псковской стороне; Струкову – на севере, Дуванову –  Смоленской и южной стороне.
После трёх месяцев скитаний по городам, деревням и починкам,  лесам и полям, Василий Ярыгин с частью стрельцов и новобранцев спешил к назначенному месту сбора своей новой сотни – в слободу Крестецкий Ям.
В составе группы молодых, здоровых и сильных новобранцев капитана Ярыгина оказались и братья: Матвей и Пороша. 
      Новый 7204 год от сотворения мира или по новому летоисчислению, незаметно входящему в жизнь, 1 сентября 1695 год от Рождества Христова, люди капитана  встретили в дороге, скоро вышагивая ежедневно по тридцать – сорок вёрст на восток.
Матвейка и Порошка были довольны и радовались как дети: всё сложилось так, как задумали. Они вошли в списки по прибору от починка и соседних деревень как братья, однако при записи у подьячих возник спор об именовании, который быстро разрешился капитаном Ярыгиным и их записали как Петровыми  сынами Полонянкиными, а Порошка стал зваться Семёном. Матвейка и Порошка приняли это равнодушно, быстро попрощались с родственниками: братом Фёдором, сестрой Голубой, многочисленными семьями своих тёток, перекрестились двумя перстами на иконы старой родительской избы, получили благословение старшего брата Фёдора, собрали необходимые пожитки и с лёгким сердцем покинули родные места. В мыслях они уже были там, в другой жизни, надеясь в скором времени увидеться со своими старшими и любимыми братьями, Андреем и Наумом, которые уже два года несли в Москве стрелецкую караульную службу. 
Капитан Василий Иванович Ярыгин, довольный  своей работой,  верхом на сером коне ехал впереди части своей будущей новой сотни; за ним устало, но без жалоб и роптания, шагала серая масса молодых парней и несколько лошадей с  подводами, загруженными личными вещами под присмотром опытных стрельцов: он строго выполнил требования полковника и дьяка и прибрал только молодых, не обременённых  семьями, юношей и мужиков.
 На третий день  пути, их колонна  наконец-то достигла слободы Крестецкий Ям, где крестообразно стекались в одну три большие дороги: из Новгорода, Пскова и  Вологды на Москву. В Яме  их уже поджидали два десятника  Богдан Булгаков  и Фрол Лагунов с тремя  стрельцами и пятнадцатью новобранцами с Вологодской стороны.
Ярыгин осмотрел молодое воинство и распорядился всем отдыхать, приводить себя в порядок и ждать пятидесятника Ивана Секрова с десятниками Петром Фроловым и  Осипом Вахрушевым, четырьмя стрельцами и новобранцами  из Псковской стороны.
Пятидесятник Секров с людьми пришёл на следующий день, только к обеду; пришлось дать его людям день для передышки.
После двух дней отдыха, утром сходили на службу в местную ямскую церковь Святой Богородицы и бодро отправились в дорогу.
       В Москву новая сотня новобранцев прибыла через десять дней и разместилась в северной части Стрелецкой слободы, с внутренней стороны Земляного вала, за Яузой. Эта часть слободы пустовала, ожидая новых жильцов; лишь изредка хлопали двери отдельных изб, в которых оставались проживать стрелецкие вдовы.
        Среди недели по слободе поползли слухи о проигранной туркам и крымским татарам войне, о тысячах убитых стрельцах. В семьях стрельцов и стрелецких вдов стало сумрачно и тоскливо от тёмных цветов, слёз и хмурых взглядов, однако новобранцы восприняли новости о поражении и гибели части русских войск без особого огорчения: они были молоды и их пока это не касалось.
        Вскоре всех молодых стрельцов разбили на десятки и расселили в свободные избы. Капитан Василий Иванович Ярыгин сам занимался распределением новобранцев, особо выделяя обученных грамоте, кровных родственников, соседей и просто ранее знакомых между собой.
Братья Матвей и Семён хотели схитрить и скрыть свою грамотность, чтобы быть в одной десятке, но сделали это неумело и попались на обмане, за что капитан сначала думал наказать, а потом рассмеялся и по просьбе десятника Килина Павла Тимофеевича записал их в десятку последнего.
      Павел Тимофеевич был опытным сорокалетним стрельцом: большой, приветливый,  уверенный в себе и уважаемый мужик, он ещё при первой встрече понравился братьям и они открыто радовались возможности быть у него в десятке, жить рядом с ним – он напоминал им отца, их тятю. Разговаривая с десятником и даже просто находясь рядом, братья ощущали надежность и безопасность, исходящие от него. Однако оказалось, что в слободе у него свой дом и семья, а жить им придётся отдельно.
        За прошедшие две недели, находясь в дороге, молодые стрельцы уже  узнали друг друга и теперь распределенные по десяткам, знакомились ближе, сбивались в тесные группы по интересам, прежнему ремеслу и просто по взаимному мужскому притяжению.
Для новобранцев, впервые увидевших боевое оружие, снаряжение и однообразное обмундирование, с улыбками, а порой и со смехом воспринимавших служебные уставы, поучения десятников и опытных стрельцов, время летело быстро.  Переодевшись в повседневную стрелецкую форму: верхний красный кафтан, шапку с меховым околышем, штаны, сапоги  жёлтого  цвета, и надев кушак поверх поясного ремня, на некоторый период они стали серьёзными, не узнавали друг друга и удивлялись всему новому. Особо молодых стрельцов забавляли перчатки с крагами коричневой кожи, другие специальные вещи и предметы, которых в обычной жизни они не видели и не использовали. Позднее они получили цветное платье для парадов и праздничных дней, а также вооружение и снаряжение: новые винтовальные пищали,  сабли, пики, портупеи, перевязь, сумки для пуль и пороха; они всё это постоянно рассматривали с любопытством, примеряли и расставляли в стрелецких закреплённых избах по определенным местам и полкам.
Сразу же после размещения в слободе, новой сотне было выдано два барабана и  братское сотенное знамя: теперь  стрельцы часами ходили строем со знаменем и под барабанный  бой. 
Капитан Ярыгин в своей сотне одним из барабанщиков назначил  самого молодого, весёлого и смешливого Стёпку Нестерова из десятка Килина и не ошибся: тот быстро освоил барабанную дробь и забивал  всех других барабанщиков. Вскоре весть об умелом барабанщике  Стёпке из сотни Ярыгина дошла и до полковника, который послушав Стёпку, прослезился и приказал выдать ему новую широкую, расшитую кожаную ленту для подвески барабана.
     За два месяца новобранцы сотни превратились в бравых стрельцов, гордившихся своей выправкой и молодостью. Они, в красочных кафтанах, подтянутые и задорные, с энтузиазмом познавали на пыльных площадках команды парадного и походного строя; изучали винтовальные пищали, стрельбу из них, сабельный бой и боевые приёмы.  Их начальники рассказывали им о стрелецкой военной тактике и  караульной службе, с каждым неоднократно беседовали о поведении; потребовали и взяли обязательства и клятвы  о соблюдении Устава стрелецкой службы и верности.  Сотня готовилась к выполнению  караульных задач.
             21 ноября 1695 года был устроен общий смотр, по завершению которого полковник поблагодарил всех за службу, особо он был доволен успехами в обучении строю новых сотен капитанов Василия Ярыгина, Акима  Струкова и Осипа Дуванова.  Полковник был рад, что в точности исполнил царское указание и перестроил приказ по новому строю: теперь в полку было, как и предписывалось, десять сотен и более тысячи человек.
       На следующий день после строевого смотра, полковнику пришло распоряжение отправить три новые сотни в Воронеж, где сводятся несколько сотен стрельцов из разных полков для несения охранной и караульной службы при строительстве новых судов российского флота.  Полковой дьяк незамедлительно отправил денщиков за капитанами Ярыгиным, Струковым и Дувановым  и передал указание о переводе их сотен в Воронеж.   
Капитан Ярыгин не теряя времени передал приказ пятидесятникам и десятникам и велел собраться ранним утром в съезжей избе для обсуждения похода.
       Барабанщик Стёпка Нестеров целый день сегодня толкался в полковой съезжей избе, исполнял отдельные поручения, убирался и в конце дня невзначай услышал разговор о переводе  сотни в Воронеж. Он замер и дёрнулся было бежать в свою избу и поделиться новостью с Матвеем и Семёном, ставшими ему близкими друзьями, но дождался завершения дьяком работы и разрешения идти домой.
        Семён расположился за столом и подправлял кожей лезвие небольшого охотничьего разделочного, почти детского ножа, подарка от отца, с которым никогда не расставался; Матвей сидел в углу и довольно улыбаясь, смотрел на брата:
- Скажи Сёмка, а ты тятину нагрудную иконку не потерял?
- Нет, она всегда на груди. Я берегу её.
-Я тоже не снимаю, - ответил Матвей. А ты видел….
      В этот момент дверь избы  широко  распахнулась, вихрем влетел Степан и, не видя Матвея, кинулся на лавку прямо к Семёну.
- Сёмка, что я сейчас узнал…,- и, не выдержав, выпалил,- через три дня мы отправимся в Воронеж, где корабли строят! 
Матвей выскочил из своего угла:
- Не  врёшь?
- Вот тебе крест,- перекрестился двуперстием Стёпка,- своими ушами слышал, как дьяк Верещагин зачитывал грамоту капитану и сказал, чтоб через три дня нашего духу в Москве не было. Полковник серчает: только собрал три новые сотни, а их у него забрали. Завтра узнаете. В Воронеже караул будем нести! А там татары да степняки рядом. Вот, и у нас дела начнутся!
Матвей и Семён переглянулись и быстро стали собираться. Стёпан растерялся:
- Вы куда?
- Нам нужно срочно к дядьке Килину. Айда с нами. Отпросимся в Стрелецкую слободу на Большую улицу у Калужских ворот повидаться с братьями.
Накинув кафтаны и шапки, они втроём скорым шагом  направились по улочке слободы к избе десятника Килина.
       Павел Тимофеевич уже отужинал и сидел за столом, разбирая свечные огарки, думая завтра поменять их на пару свечей. Рядом сидела дочка, отроковица Пелагея, пытаясь как-то помочь отцу, но больше мешала и дурачилась. Пелагее только что исполнилось тринадцать лет, но уже видна была её женская стать и внешняя привлекательность: светлоликая, с выразительными карими глазами и яркими девичьими губами, густыми соломенными волосами, сплетенными в косу, она невольно вызывала улыбку и притягивала взгляд.
    Несмелый стук в ворота отвлёк их от занятия. Павел Тимофеевич привстал из-за стола, но дочь мгновенно оказалась в его сапогах и кафтане и выскочила открывать дверь вечернему нежданному гостю.
   Отпрашиваться у десятника поручили Семёну. Матвей и Стёпка остались за углом соседней избы, а Семён подошёл к двери и стоял, не решаясь стучать. Из-за угла выглянули ребята и начали жестикулировать руками, подбадривая его. Он глубоко вздохнул, перекрестился и осторожно постучал.   
Дверь отворилась, Семён рассмотрел стрелецкий кафтан и начал говорить:
- Павел Тимофеевич, это Семён….
Но кафтан взмахнул рукой, приглашая за собой. Семён следом несмело вошёл в избу и, ожидая вопроса, пригнув голову, топтался у порога. Поднял глаза и, увидев смешливую девчонку, от которой не возможно было просто так отвести глаз, забылся во времени и пространстве.   
- Семён, случилось что? – спросил повторно и нетерпеливо, повысив голос десятник. И добавил, обращаясь к дочери:
- Не балуй, Полька! Иди к себе. 
Семён пришёл в себя:
- Павел Тимофеевич, мы с Матвейкой и Стёпкой перед походом в Воронеж хотели отпроситься в слободу на Большую улицу у Калужских ворот, со своими братьями  повидаться. Отпустите нас завтра втроём. Мы быстро: туда и обратно!   
-Семён, ты Устав забыл: отпустить за пределы слободы своего стрельца может только сотенный капитан. Откуда узнал о походе? – удивлённо спросил десятник, но тут же отмахнулся, - завтра пораньше подходите к съезжей избе, там у капитана  отпроситесь.
Семён замялся, смущённо начал переваливаться на ногах, не зная как ответить и что делать дальше.
- Тятя, а ты других поспрашивай. Там за углом ещё двое стоят,- высунулась из-за печки и бросила Полька.
- Не балуй, сказал,- пресёк её отец, и она мгновенно спряталась, - Полька, иди-ка сюда, - вдруг позвал он.
Пелагея осторожно вышла из-за печи, свет от свечки охватил её, в цветастом сарафане, тонкую и светлую. Семён бросил на неё быстрый взгляд и смущенно потупился.
- Что, тятя?
- Сходи-ка к тётке Марфе, пусть мать домой уже идёт. Целый вечер там сидит со своей вязкой. Да, Семёна проводи.
И к Семёну:
- Иди к себе: утро вечера мудренее.
Семёном продолжал смущенно топтаться рядом с порогом, не зная, что предпринять: то ли ждать, то ли выходить из избы.  Поднял голову, хотел спросить десятника, но встретился с девичьим взглядом и задохнулся: перед собой он увидел статную девицу-девчонку в ярком платке, укороченной меховой шубке, покрытой коричневым сукном и в валенках.
Павел Тимофеевич с усмешкой, внимательно посмотрел на застывшего в смущении  Семена, перекрывшего собой входную дверь, окинул взглядом неожиданно  присмиревшую дочь и бросил:
- Идите.
Семён поклонился, быстро толкнул дверь и, освобождая проход, оказался на улице. Девчонка, торопясь за ним, шумно хлопнула дверью и спросила:
-Так тебя Семёном зовут? А меня Пелагеей. Тятька у меня хороший.
- Угу,- промямлил Семён, не смея поднять взгляда на неё
- Ты приходи ещё к нам, - смущенно произнесла Полина, - Мамка блины и рыбу на этих днях будет печь, а то скоро пост.
-Угу,- повторил Семён и бросился к друзьям, стоящим у соседней избы.
      Утром чуть свет Семён, Матвей и Степан стояли в сторонке от съезжей избы и ждали Ярыгина. Десятники и пятидесятники сотни собрались быстро и сразу же появился капитан, которого перехватил десятник Килин.  Он что-то обстоятельно рассказывал сотнику, потом взмахом руки призвал стрельцов: Ярыгин объявил им, то они сегодня могут сходить к братьям, но засветло, к ужину, должны быть в слободе и доложить о возвращении десятнику. 
Друзья радостно кинулись собираться в город, но Килин остановил Семёна:
- Завтра в обед зайди ко мне домой.
У Семёна искоркой блеснули глаза, он глубоко поклонился Павлу Тимофеевичу и бросился догонять друзей. Матвей спросил его:
- Сёмка, что дядька Килин сказал?
- Да, так, чтоб не баловали,- уклонился он от ответа, глубоко пряча  радость.
      Десятник Килин внимательно и задумчиво смотрел вослед убегающему стрельцу: «Хороший малец. Эх, молодость, молодость!»