Защита Брюсова

   Париж. Конец 20-х или, возможно, начало 30-х годов. Георгий Адамович описал случай, который произошел на собрании «Зеленая лампа» (место встречи у Мережковского и Гиппиус): «Кто-то, говоря о поэзии, назвал имя Валерия Брюсова. Газданов поморщился и заметил, что, кажется, действительно был такой стихотворец, но ведь совершенно бездарный, и кому же теперь охота его перечитывать? С места вскочила, вернее, сорвалась Марина Цветаева и принялась кричать: „Газданов, замолчите! Газданов, замолчите!“ – и, подбежав к нему вплотную, продолжала кричать и махать руками. Газданов стоял невозмутимо и повторял: „Да, да, помню… помню это имя… что-то помню“».

   Я долго размышлял над этим эпизодом. Что за ним кроется? Перечитываю  записи Цветаевой о Валерии Брюсове с саркастическим названием: «Герой труда». Вот некоторые из них:


   -  Антимузыкальность Брюсова, вопреки внешней (местной) музыкальности целого ряда стихотворений - антимузыкальность сущности, сушь, отсутствие реки.
    ***

     -  Есть такие дома, первые, когда подъезжаешь к большому городу: многоокие (многооконные), но - слепые какие-то, с полной немыслимостью в них жизни. Казенные (и, уже лирически), казненные. Таким домом мне мерещится творчество Брюсова. А в высших его достижениях гранитным коридором, выход которого — тупик.
Брюсов: поэт входов без выходов.
   ***

   - ...Брюсов удовлетворяет вполне, дает всё и ровно то, что обещал, из его книги выходишь, как из выгодной сделки (показательно: с другими поэтами - книга ушла, ты вслед, с Брюсовым: ты ушел, книга - осталась) - и, если чего-нибудь не хватает, то именно — неудовлетворенности.
Наисовершеннейшее творение, спроси художника, только умысел: то, что я хотел - и не смог. Чем совершеннее для нас, тем несовершеннее для него. Под каждой же строкой Брюсова: все, что я смог. И большее, вообще, невозможно.
Как малого же он хотел, если столько смог!
   ***


   - Не удержусь, чтобы не привести вопль лучшего русского поэта современности:
   «О, с какой бы радостью я сам во всеуслышанье объявил о своей посредственности, только бы дали посредственно существовать и работать!»
Вопль каждого поэта, особенно - русского, чем больше - тем громче. Только Брюсов один восхотел славы. Шепота за спиной: «Брюсов!», опущенных или вперенных глаз: «Брюсов!», похолодания руки в руке: «Брюсов!» Этот каменный гость был - славолюбцем.
    ***

   - Три слова являют нам Брюсова: воля, вол, волк. Триединство не только звуковое - смысловое: и воля - Рим, и вол - Рим, и волк - Рим. Трижды римлянином был Валерий Брюсов: волей и волом - в поэзии, волком (homo homini lupus est [Человек человеку - волк (лат.)] в жизни.
   ***

   Откуда же при таком отношении к личности и творчеству Валерия Брюсова такая бурная реакция на слова молодого Гайто Газданова? Они ведь в целом не сильно отличаются от ее позиции… И здесь, мне кажется, дело не столько в содержании этих слов, сколько в том кто их говорит и как их говорит.

   Воскресное литературно-философское общество «Зелёная лампа», созданное в 1927 году, собиралось, как правило, в доме Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус.  Это общество было задумано, как  некий духовный орден русской интеллигенции на чужбине, несущий сквозь защитное стекло абажура зеленый свет — цвет надежды. Его заседания посещал цвет французской эмиграции: литераторы И. А. Бунин с супругой, Б. К. Зайцев, М. А. Алданов, А. М. Ремизов, В. Ф. Ходасевич,  философы Н. А. Бердяев, Г. П. Федотов, Л. И. Шестов.
   Гайто Газданов  же был участником руководимого М. Л. Слонимом литературного объединения «Кочевье». Его участники ставили себе целью стать духовным центром «молодых» литераторов. Четверговые вечера их проходили в таверне Дюмениль на Монпарнасе. Для публицистики Слонима и участников «Кочевья» было присуще подспудное, напрямую не высказываемое предпочтение советского эмигрантскому. В начале 30-х годов Слоним не без торжества провозгласил конец эмигрантской литературы. Но к середине 30-х годов  захирело и заглохло только его объединение «Кочевье».

   Вряд ли основным мотивом вспышки М. Цветаевой было желание поучаствовать в «межцеховой разборке». Она ведь всегда и везде была сама по себе. Вспомним ее строчки:

       «Мне все равно, каких среди
       Лиц ощетиниваться пленным
       Львом, из какой людской среды
       Быть вытесненной — непременно —

       В себя, в единоличье чувств.
       Камчатским медведём без льдины
       Где не ужиться (и не тщусь!),
       Где унижаться — мне едино».

   Скорее у М.Ц.  - это была реакция на заведомую неискренность или ерничество со стороны молодого писателя: «кажется, действительно был такой стихотворец...».  Не мог, выросший в культурной среде человек не знать одного из главных теоретиков и вождей русского символизма. Или не знать о его позорном сотрудничестве с большевиками, о создании им  Высшего литературно-художественного института, поставившего задачу перед пролетарскими писателями «производственно овладеть словом». По-любому — это была знаковая фигура...
   Здесь уместно кратко обрисовать  личность и биографию Газданова. Вероятно, собрания «Зеленой лампы» Гайто стал посещать после выхода в свет  в 1929 г. его романа «Вечер с Клэр», который единодушной похвалой встретили все  литературные критики эмиграции: Ходасевич,  Адамович, Осоргин и другие.  Роман действительно был незаурядный и талантливый. Многие явно усмотрели в нем влияние Марселя Пруста, хотя сам Гайто уверял, что он его в то время не знал. Как и у Пруста, в повествовании главное место занимает поток воспоминаний: живых, причудливых переплетенных между собой. Сюжетные линии служат автору только для создания каркаса к изображению глубоких и тонких внутренних переживаний и состояний. Вот пример:
   «Однажды, убежав из дому и гуляя по бурому полю, я заметил в далеком овраге нерастаявший слой снега, который блестел на весеннем солнце. Этот белый и нежный свет возник передо мной внезапно и показался мне таким невозможным и прекрасным, что я готов был заплакать от волнения. Я пошел к этому месту и достиг его через несколько минут. Рыхлый и грязный снег лежал на черной земле, но он слабо блестел сине-зеленым цветом, как мыльный пузырь, и был вовсе не похож на тот сверкающий снег, который я видел издали. Я долго вспоминал наивное и грустное чувство, которое я испытал тогда, и этот сугроб. И уже несколько лет спустя, когда я читал одну трогательную книгу без заглавных листов, я представил себе весеннее поле и далекий снег и то, что стоит только сделать несколько шагов, и увидишь грязные, тающие остатки. И больше ничего? – спрашивал я себя. И жизнь мне показалась такой же: вот я проживу на свете столько-то лет и дойду до моей последней минуты и буду умирать. Как? И больше ничего?...».

   За свою юность и молодость слишком многое довелось Газданову  повидать и пережить. Ему было, что вспоминать.  Родители его часто переезжали с места на место. В 16 лет Гайто бросил гимназию и вступил в добровольческую армию генерала Врангеля. Сам Газданов утверждал, что «хотел узнать, что такое война». Год воевал он на бронепоезде в Крыму.  В 1920 году из горящей Феодосии пароходом уплывает в Турцию. В Константинополе в 1922 году написал свой первый рассказ, в Болгарии оканчивает русскую гимназию.
   В Париже Газданов оказался в 1923 году и пять лет, пока не стал ночным таксистом, сменил множество работ: был и портовым грузчиком,  и мойщиком паровозов, и сверлильщиком на автозаводе. В одну из зим писатель вел жизнь клошара, ночуя в метро и на улицах.
   Друзья молодого писателя неизменно вспоминают его как дерзкого и насмешливого полемиста.  Со снисходительностью или насмешкой относился Газданов к большей части русских эмигрантов.  В своей   статье "О молодой эмигрантской литературе"  1936 года он заключает, что за полтора десятилетия своего бытования эмигрантская литература не дала сколько-нибудь ценного писательского имени, за исключением Сирина (Набокова). Мнение явно предвзятое и несправедливое...
   Теперь возвращаемся к эпизоду, связанному  с Брюсовым. В цитированном уже тексте Марины Цветаевой «Герой труда» выделим одну фразу:

   - Есть некая низость в том, чтобы раскрывать карты поэта так, перед всеми. Кружковщины нет (презренна!), круговая порука - есть …Художник должен быть судим судом либо товарищеским, либо верховным, - собратьями по ремеслу, или Богом. Avoir les rieurs de son cote [Поставить противника в смешное положение (фр.).] - вещь слишком легкая, эффект слишком грошовый.

    Здесь, мне кажется, можно, как в детской игре, когда прячут какие-то мелкие предметы воскликнуть: «горячо!». Рыцарская природа М. Цветаевой не может терпеть грошовых эффектов, подобные вещи вызывают ее возмущение. И ее нападение на Газданова по поводу его слов о Брюсове достойно аплодисментов. Броситься на защиту любимого человека (или писателя в данном случае) способны очень многие, а вот вступиться за нелюбимого и не уважаемого — это поступок! За фасадом часто прорывавшегося у М.Ц. богоборчества все же жива была в ней христианская душа. И одно из свидетельств тому - ее резкий бросок на Газданова из-за  Валерия Брюсова…