Палыч

Наш классный слёг в больницу. Рак. Мы ходили проведать его, успокаивали, врачи ведь сказали, что есть надежда. Целый месяц физику заменяли другими предметами. В один прекрасный день к нам в аудиторию зашёл директор учительских курсов Чепкин и сказал, что физику будет вести сам Палыч. Не слышали про Палыча? Это же самый лучший физик во всём городе! Он преподаёт с утра до вечера в трёх школах.

Чепкин сказал, что нам повезло. Еле уговорил Палыча спасти учительские курсы. Как можно за восемь месяцев приготовить учителей физики и математики, если нет достойного учителя физики. Палычу некогда, освободится лишь к вечеру, поэтому с завтрашнего дня мы будем учиться во вторую смену.

Чепкин ушёл, вся группа загудела как встревоженный улей. Нечестно! Незаконно!! Несправедливо!!! Решили новому физику объявить бойкот. Мне заранее стало нового физика жаль. Старого тоже жалко, но новый то не виноват в том, что старый скоро умрёт. Бойкот. Прям как дети. Хотя детей то тут всего лишь я один. Я то ведь ещё несовершеннолетний, а все остальные старше меня, пол-группы окончили школу ещё до войны и успели позабыть чем медиана отличается от биссектрисы. На следующий год первого сентября зайдём в класс и сами начнём преподавать физику и математику. И вот на тебе - бойкот! Ну что ж бойкот так бойкот. Один за всех, все за одного!

Наступило завтра. Учимся с обеда. Прошло шесть уроков. За окном уже стемнело. Прозвенел звонок на четвёртую пару, впереди седьмой урок. Группа во всеоружии готова по намеченному плану встретить нового физика и испепелить его бойкотом. Мы знали себе цену и чувствовали её. У любого учителя начинает болеть голова, когда детишки в наглую шалят, а тут ведь не детишки, не детский сад, а взрослые курсанты педагогического класса. Бакулин отслужил в подводном флоте четыре года, две тётеньки бухгалтершами несколько лет отработали и взрослых детей уже имеют, а Михаил Епифаныч Малявко малявкой вовсе не был. Старше меня в два раза и выше на голову.

Ждём. Прошла минута, вторая, третья, а новенького физика всё нет и нет. Слышим громкий топот на лестнице. Ага, бежит. Уже в коридоре слышно, и вот в физкабинет врывается тот самый знаменитый Палыч. Вид как у гончей собаки, которая сорвалась с цепи и наконец-то настигла свою добычу. Ликует! Будто и не отвёл в трёх школах десять уроков физики. Ему предстоит отвести ещё два в нашей аудитории. Если сумеет. Не сбежит если.

Палыч радостно здоровается, но его не слышно потому, что в аудитории вдруг поднялся невообразимый шум. Малявко рассказывает Бакулину какой-то смачный  анекдот, Алька рассказывает девчонкам про шикарное платье, которое сама сшила. С выточками. Показывает на себе - вот тут и вот тут.

С задней парты кто-то через весь кабинет громко договариваются о том в какое кино лучше всего вечером сходить. На «Дикую собаку динго» в Голубой Алтай или на «Я шагаю по Москве» в кинотеатр имени Горького. Мы с Колькой делаем домашнее задание по математике. Тётеньки-бухгалтерши вяжут носки, а наш профорг здоровенный парень, про таких в селе говорят - амбал, поросёнка об лоб убить можно, смастерил из бумаги ястребка, поднял своё могучее начальственное тело из-за парты и демонстративно запустил самолётик по классу.

В физкабинете учительский стол возвышается на подиуме, учитель стоит на нём за столом перед доской как на сцене. Так сделано, чтобы все его эксперименты всему классу видны были. Но тут эксперимент ставил не учитель, а мы, студенты. Демонстративно не замечаем учителя. Палыч  удивлённо поднимает брови, но улыбка, с которой он влетел к нам в класс, почему-то не исчезла с его лица. Она стала ещё ярче. Вижу это краем глаза и думаю, что это неправильно! Какие могут быть улыбки, если бойкот. Новый физик облокотился на стол и стал с неподдельным интересом изучать свой новый класс.

Бойкот продолжается. Один из парней, недавно после дембеля, объясняет своему соседу как рычат двигатели танка, когда подбросишь ему газку. Бакулин тоже сменил тему и рукой изобразил под каким углом подлодка уходит вглубь океана. Профорг запустил ещё один самолётик.

Не хотел бы я оказаться в тот день на месте Одерова. К семнадцати годам я  успел сменить четыре школы, мы были оторви да брось, но ни в одной из них такого вот мы себе не позволяли, а тут тридцать взрослых студентов объявили бойкот. Сейчас это моббингом почему-то называют. В Википедии это определяется как форма психологического насилия в виде травли сотрудника в коллективе, как правило, с целью его последующего увольнения. Ну да, именно этого мы добивались, но ничего у нас не получилось. На лице Палыча всё та же радостная улыбка, она всё шире и шире и вдруг наш новый классный разразился громким безудержным заразительным смехом. Так смеются в цирке, когда знаменитый клоун превосходит самого себя. Этот смех за секунду превратил нас всех из артистов в зрителей.

Я думал он умрёт сейчас от радости, которую мы ему коллективно невзначай доставили. Я разинул рот и тут же забыл про анекдот, над которым все в нашем углу смеялись. Другие тоже вдруг все разом приутихли. Палыч очень тонко и красиво сравнил наше поведение с комичной ситуацией из всем знакомого анекдота. Вдруг весь класс вместе с ним тоже засмеялся. Сами над собой засмеялись. Стало ясно, что наш бойкот с треском провалился и мы чуть ли не с первой минуты влюбились в нашего нового физика. Не знаю можно ли этому научиться, этому в педвузах даже и не учат.

Макаренко мог фразу «Подойти сюда!» выразить сорока разными оттенками и требовал, чтобы артистизму будущих учителей учили. Палыч не был артистом, он просто был таким. Непосредственным, жизнерадостным и открытым. Как легко и просто он нас всех обезоружил! Обворожил! Какие у меня в жизни были сбыточные мечты! Они не сбылись лишь потому, что я так и не научился радоваться всяким бойкотам!

Палыч стал нашим кумиром. Парни и мужчины его уважали, а девчонки и женщины втрескались в него как пионерки. Наш новый физик приходил к нам после трудового дня в темноте. Он нам доставался каждый день в последнюю очередь. Думаете доставался бездыханным? Да нет же! Он каждый вечер врывался в нашу аудиторию как тогда, в самый первый раз. Будто весь день только и ждал момента, чтобы с нами встретиться. Мы тоже ждали этих встреч и убеждены были в том, что он только нас единственных больше всех любит. Любит вообще-то всех, но нас больше!

За сорок лет моего педагогического стажа я понял, что именно в этом убеждении ученика кроется талант педагога. Этому нельзя научиться. Тренировкой можно лишь приблизить себя к таким вершинам, но достичь их тренировкой невозможно. Палыч очень интересно преподавал физику:
- Напряжённость электрического поля. Сравним с людьми. Вот Аля, например, положительный заряд, а я отрицательный. Она смотрит на меня и это на меня действует. Чувствуете? Посмотрите на меня, посмотрите на Алю, видите, она покраснела, а ведь между нами никаких проводов нет.

Смотрю на Альку, она покраснела как рак, смотрю на Палыча, он цветёт и пахнет. Он уверен, что мы все поняли как выглядит напряжённость электрического поля. Никаких видимых действий не произошло, но напряжёнка между Алькой и учителем нарастает. Кажется, что сейчас произойдёт короткое замыкание и между ними блеснёт молния.

- Поняли, да? А в городе? Ночью все спят. Все распределены равномерно. Утром где напряжёнка? На автобусных остановках, у подъездов и у проходных, а в обед у столовых, около туалетов.. Так вот, электроны тоже...

Боже мой! Если б во всём мире так доступно в физику преподавали!

Девчонки и женщины его жалели. У него были семейные проблемы. Работает как вол. Молодая жена. Была ещё одна. Тоже молодая. Платит ей алименты. Тут вдруг наша группа узнала, это разведали старшие студентки, что он платит алименты не одной бывшей супруге, а двум бывшим супругам.

Был бы кто другой, его бы все осудили, но авторитет нашего куратора от этого известия не пошатнулся. Мы то думали, что он обыкновенный трудоголик: работает на четыре учительских ставки и успевает ещё заведовать кабинетами физики в двух школах города и в нашем училище.

Оказывается, он перегрузил себя работой, чтобы высокими алиментами освободиться от угрызений совести. Видимо, освободиться не мог, ему показалось, что он мало вкалывает на благополучие своих семей и устроился киномехаником в кинотеатр имени Горького. Крутит там фильмы по субботам и весь воскресный день.

И ведь это ещё не всё. Палыч поздними вечерами обучил нас всех на кино-демонстраторов. Всю группу, всех до единого.  Потом притащил нас на экзаменационную комиссию, где каждый из нас сдал теорию, зарядил кассету в аппарат, прокрутил фильм, склеил порванную киноленту и т.д и т.п.. Мы сдали госэкзамены и получили соответствующие корочки. Они до сих пор у меня в документах лежат.

Не знаю как при такой перегруженности он сумел организовать подготовку к отчётному выпускному вечеру. Его мы готовили основательно. В фойе городского Дворца Культуры смонтировали огромную карту истории электрификации страны. Все горы, реки и электростанции на ней нарисовали масляными красками. Вся в лампочках. Пульт с кнопками. Нажмёшь на первую - на карте загорятся лампочки строек первой пятилетки, нажмёшь на вторую - загорятся лампочки строек второй пятилетки и так далее, шедевр, а не карта, а огни святого Эльма, а светомузыка, а слайд-фильмы! Всё это было в городе впервые, в диковинку и это сделали мы. Мы! Достали цветные стёкла, провода, конденсаторы, лампочки, паяльники, плюс энтузиазм и любопытство, опыт старших и руководство нашего классного физика Палыча. А сам концерт, всё это было чудом из  чудес. Людей с такой неуёмной жизнерадостной энергией я в своей жизни больше ни разу не встречал. Кто бы так сумел сделать?!

Палыча я часто вспоминал потом во время школьных перерывов. Учителя уже после третьего урока сидят никакие. Устали, взгляд потух, полностью разбиты, жалуются на свою судьбу и бесповоротно уверены в том, что их перегрузили. Отвели три урока, пора бы и домой идти, обед готовить, квартиру прибирать, тетради проверять и планы на следующий день составлять, ан нет, звенит звонок и надо снова идти в бой. Палыч не бился, он шёл на работу как на праздник и праздник этот длился у него семь дней в неделю.

Если бы не Чепкин не видать бы нам Палыча.  Чепкину надо было смелость иметь подойти к Палычу с просьбой о помощи, зная, что физик перегружен под завязку. Порфирий Иванович Чепкин знал, уверен был, что Палыч выдержит, даст нам столько, сколько никто другой не сумел бы дать.