Ещё один сбежавший нос или говорящая собака

Ильгужин проснулся с сильнейшей головной болью. Что-то со стуком тикало прямо в мозгу, вискИ будто сжимались обручем — вчерашний вечерний отдых в ресторане «Золотой Колос» явно не прошёл даром.
Первая мысль была об опохмелке и он, встав с кровати, побрёл из спальни в кухню. По пути всплывали подробности вечера: началось всё совершенно прекрасно — как обычно в последнюю пятницу месяца, компания из 6 друзей обоих полов, считавших себя интеллектуалами, собралась в ресторане для обсуждения новинок сетевой поэзии и сочинения экспромтов, уничтожающих литературных врагов (у каждого из 6, их было навалом). За салатом читали вслух, с комментариями, опусы бездарей, наводнивших «Стихиру», суп отлично прошёл под пародию Ильгужина на эротическое творчество одной московской старухи, но вот дальше… Дальше слово взял Кравцов и настроение у всех остальных стремительно покатилось под откос.

Кто и когда ввёл Кравцова в компанию друзей-графоманов, уже и не вспомнить. Да и не важно.
Важно, что стихи Кравцова решительно не поддавались прочтению. В отличие от творчества остальных пятерых — матерного, злого, абсолютно бездуховного — но легко впитываемого читателем, что называется, с ходу, это была тошнотворная муть, нуднейшие обличалки империализма и стенания по его жертвам — Каддафи, Милошевичу и Саддаму Хусейну. Год за годом друзья терпеливо, уставясь каждый в свою тарелку, слушали эту муть, но когда вчера Кравцов начал читать оду в честь Гурбангулы Бердымухамедова, Ильгужин не выдержал. Как-то сам собой сложился 8-строчный экспромт, который и прозвучал, прервав чтение оды. Эффект был ошеломляющий: Кравцов остановился на полуслове и начал багроветь. Он багровел снизу вверх от толстой шеи ло очков, затем раскрыл рот… но что было дальше, Ильгужин не помнил, как говорится, «хоть убей»!

По пути на кухню была ванная и он зашел ополоснуться перед приемом «лекарства». С ладонями, наполненными холодной водой, поэт поднял глаза к зеркалу и остолбенел — на его лице не было носа! Разжав пальцы (вода с громким хлопком упала вниз), Ильгужин обхватил руками то место над верхней губой, где полагалось быть органу обоняния — там всё было гладко и никакого выступа.
Он вдруг осознал, что не чувствует запахов — тех привычных запахов, которые каждое утро
сопровождали его в квартире во всё время сбора на работу. Закрылась одна из дверей в окружающий мир — пусть не самая важная, но, по своему необходимая! «Что же это? И как это могло произойти?» Зашатавшись, в ужасе от увиденного, Ильгужин, не дойдя до холодильника, сел на стул — и тут его как будто ударило током: «МЕСТЬ!». Коварная, изощрённая месть бездарного в литературе врага, который ТАК свёл с ним счёты. Ведь Кравцов, работая санитаром «Скорой», был знаком с несколькими врачами — хирургами и вполне мог организовать такое гнусное дело.

Из зала вышел большой серый кот Амадей, сел у ног Ильгужина и, слегка наклонив голову,
включил обаяние, уставившись на него укоризненным и просящим взглядом.
 «Не до тебя!» — рявкнул наш герой, кинулся к лежавшему в спальне мобильнику (испуганный Амадей, царапая пол когтями, метнулся под кровать):
— Алло! Полиция!? Полковник в отставке Каюм Ильгужин вас беспокоит. Улица Гафури, 15. Я стал жертвой членовредительства!!!"
-Какого? — раздалОсь из динамика.
-Отрезали нос, напоив до бесчувствия! Есть подозреваемый! Хорошо… Жду!"
Ждать пришлось недолго. Вскоре затренькал домофон и Ильгужин впустил в квартиру лейтенанта полиции.

Как и всегда перед людьми высокого роста, карликового размера литератор ощутил неприятное чувство, не раз приводившее его к самым плачевным последствиям. На этот раз зудение зависти было особенно сильным: вошедший был настоящий красавец с честным, открытым, деревенского типа лицом, большими глазами, хотя и заметно худощавым при своем, чуть выше среднего, росте.
— Шарафутдинов. — представился вошедший.
Выслушав рассказ несчастной жертвы, лейтенант попросил фото Ильгужина «до происшедшего». Тот вынул из фотоальбома снимок, полицейский кивнул и, спрятав фото в записную книжку, поинтересовался, не сохранилось ли «нестиранного носового платка».
— Да. Да! Конечно! Ильгужин бросился к гардеробу, залез рукой в брючину, откуда достал
смятый носовой платок, когда-то бывший белым. Лейтенант долго и тщательно натягивал на руки голубые резиновые перчатки, затем достал целлофановый пакетик, положил в него сопливый платок, запечатал его — и ушёл, пообещав известить о ходе расследования.

День катился муторно. Пришлось сидеть дома в обществе одного только Амадея, поедая с ним запасы, оставшиеся в холодильнике. К счастью, друзья не звонили и никуда не приглашали.
Ильгужин сам позвонил в Казань, где жена Суламифь Абрамовна гостила у своих родителей, и соврал, что с видеокамерой компьютера что-то неладно и невозможно передать никаких видеофайлов.
— Каюм, а ты что гнусавишь, — поинтересовалась супруга, — простуду подхватил?
— Похоже на то. Ерунда. — с тяжелым чувством продолжал врать супруг.
— Ну ты уж дома посиди!
— Конечно.
Ильгужин отключил мобильник. Сыну, уехавшему к матери (предыдущей своей жене) он звонить не стал — обойдётся, балбес. («И не почешется, что отец не звонит!») Поэт заходил по квартире и предался мыслям о будущем. Конечно, нос представителя монголоидной расы не так заметен на лице, как, скажем, нос Сирано де Бержерака (вспомнился одноименный телеспектакль с музыкой Тихона Хренникова). Но и монгольский нос, лицо своим присутствием совершенно меняет.
Стоя вновь перед зеркалом в ванной и разглядывая себя, Ильгужин понимал это со всей очевидностью. Проходя по залу, он запнулся и с досадой двинул ногой журнальный столик, где валялись листы только что начатого стихотворения о повальном воровстве российских верхов. Листы разлетелись, поднимать их он не стал — ни о каком поэтическом вдохновении не было и речи. Взяв наудачу книгу с полки, он погрузился в чтение. Это оказался однотомник Ильи Деревянко 1995 года издания. Читая про то, как уголовники резали, стреляли и сжигали заживо друг друга и «барыг», он вдруг ощутил неожиданное облегчение: всё же происшедшее с ним было далеко не так страшно, как то, что приключилось с большинством «героев» книги. Да и не 1832 же год на дворе! Пластическая хирургия сделала такие успехи. Пришьют синтетический муляж… и никто, кроме Сулочки — и не заметит!… А Сулочка…

Раздался звонок по домашнему телефону. Ильгужин схватил трубку и услышал уже знакомый голос Шарафутдинова. Поинтересовавшись здоровьем пиита, лейтенант спросил, может ли тот прямо сейчас «подъехать в здание на Аксакова, 63»?
— А… что — уже?!" с замиранием голоса спросил бывший полковник.
— Да… нашли. Можете забрать. Кстати, этот Ваш подозреваемый не причём.
Ильгужин шумно выдохнул и покачиваясь — уже отнюдь не с похмелья, а от ударившей в голову сильнейшей, давно не испытанной радости, поднялся со стула.…
Войдя в лифт и глянув на себя в зеркало, Ильгужин чертыхнулся: от волнения он забыл дома анти-ковидную повязку, к внутренней стороне которой был прикреплен небольшой кусок ваты, имитировавший нос. Пришлось возвращаться в квартиру, напяливать её на лицо и опять отпихивать от двери любопытного Амадея.
Через 15 минут он припарковался к зданию УВД на улице Аксакова. Войдя в небольшой вестибюль, представился дежурному, жестом показал вскочившему со скамейки, уступая место при его появлении, посетителю-таджику, что постоит — и опять стал ждать. К Шарафутдинову его провели не меньше, чем через полчаса. Тот что-то говорил по мобильнику на татарском. Ильгужин вновь почувствовал, как его колет изнутри неприятное ощущение: несмотря на 3/4 тюркское происхождение, он был «русскоязычным».
А лейтенант отключил мобильник, спрятал его, достал два целлофановых пакетика — один, уже знакомый, со смятым носовым платком — и второй… с маленьким, но таким нужным хозяину органом обоняния.
— Получите и распишитесь. Шарафутдинов положил пакет перед Ильгужиным на стол и вожидающе посмотрел на того.…

Закончив ставить росписи на документах, Ильгужин протянул бумаги полицейскому и собрался было встать, но лейтенант попросил задержаться. Он повертел в руке шариковую ручку, явно подбирая слова и начал:
— Каюм Барыевич! Вы не числитесь ни в каких наших базах данных и это очень хорошо. Но… Ваш нос, когда Рекс, идя по следу, нашёл его на верхнем этаже долгостроя на Пархоменко, хотел броситься вниз из оконного проёма! Собака еле успела прыгнуть и перегородить ему дорогу. У носа к Вам самые серьёзные претензии — Рексу, по дороге сюда, он заявил, что больше не может терпеть, что на Вашем лице, его в пьяных драках ломали 4 раза… Ну, так же нельзя! Вы, пожалуйста, поспокойнее в поведении на будущее.
— Ладно, лейтенант, буду поспокойнее. Бывший полковник армии России, а теперь заведующий ОК местного радиозавода, Каюм Б. Ильгужин нетерпеливо вскочил со стула, запихивая пакет с носом в карман и выскочил из кабинета. В коридоре он опять надел повязку и, раздумывая, как же теперь заставить этого подлеца прикрепиться на старом месте, пошел к выходу.
16.01.2022