Артана 1

АРТАНА–1

– Дядя Вася! Дядя Вася, Славик, смотрите, смотрите, что это такое?! – кричала Аленка, девочка лет девяти, с восторгом хлопая в ладоши и подпрыгивая возле шалаша, из которого она только что выскочила, услышав грохот.
В ночном небе стремительно падала космическая тарелка, похожая на хвостатую комету, объятая пламенем, оставляя за собой шлейф дыма. А наверху, скрываясь за облаками, уменьшались огни военного звездолета.
Дядя Вася и Славик, побросав рыболовные снасти, стояли, задрав вверх головы, и завороженно смотрели в звездное небо, которое отражалось в спокойных водах Уршака, небольшой речушки, куда они пришли на рыбалку с ночевкой.
– Ну и дела, брат, – сказал Василий Саблин, опуская могучую руку на плечо племянника мальчика лет двенадцати, одетого в тельняшку и черные джинсы, подвернутые до колен. – Такого, пожалуй, я даже и в Афгане не видал.
В этот миг от горящей тарелки отделились две серебристые точки, которые, увеличиваясь в размерах, медленно опускались над водной гладью. Тарелка же стремительно пронеслась над головами рыбаков и, врезавшись в крутой берег реки, разлетелась на мелкие осколки, которые с шипением упали в воду.
– Прямо как в фантастических фильмах, – сказал Славик и посмотрел на командирские часы, подарок дяди Васи. Они показывали ровно полночь. А спустя несколько минут в Уршак упали с плеском две серебристые фигуры и забарахтались в воде.
– Они там, они там! – кричала возбужденно Аленка, бегая по берегу босиком и порываясь залезть в воду с подсачником для сомов.
– Нам со Славиком, хозяюшка, гостей пора встречать, – сказал Аленке Василий, – а ты голубушка приготовь–ка для них свежей ушицы. Да и чайком согреться не помешает, – и, потерев выбритую под Котовского голову, сбросил с себя одежду. Славик не отставая последовал его примеру. Прихватив веревку и фонарь, они ступили в прохладные воды Уршака, оттолкнули лодку от берега и, вскочив в нее, дружно заработали веслами, направляясь в сторону, откуда доносились фырканье и плеск.
Оставшись одна, Аленка подбросив в костер немного дров почистила рыбу и подвесив над огнем рядом с чайником котелок стала варить в нем уху после чего стала собирать сухую траву, из которой быстренько приготовила ложе и накрыла его плащ–накидкой дяди Васи.
Аленка была довольно симпатичной девочкой с черными волосами и прической каре одетая в синий спортивный костюм. Сейчас же сидя возле костра она помешивала ложкой в кастрюле и с тревогой вглядывалась в темноту. Неожиданно увидев луч фонаря, она тут же бросилась к лодке, которая уже причалила к берегу. И ее глазам предстала такая картина: дядя Вася нес на руках девочку, серебристая одежда обтягивала всю её стройную фигурку, перетянутую в талии узким поясом из желтого металла. На ножках же у неё были ботинки–ролики, красивое же лицо ее с закрытыми глазами было немного бледным, а с синих–пресиних волос стекали серебристые струйки речной воды.
Рядом бок о бок с дядей Васей крадучись продвигались Слава Кошечкин и огромный серебристый кот, бесшумно и мягко ступавший на задних лапах. На нем была серебристая безрукавка, напоминающая японские одежды  заправленная в широкие штаны – хакама . Талию же стягивал пояс, концы которого золотом иероглифов отражали яркий свет луны. На голове его белела повязка, а за пояс были заткнуты два клинка в ножнах. За спиной у кота на двух кожаных ремнях висел довольно странный ящик из белого металла. Освещая дорогу, тот подозрительно смотрел по сторонам. Аленка уже закричала, было от восторга, но кот–самурай неожиданно приложил лапу к ее губам и сказал:
– Тихо, нас могут услышать! – И Аленка от этого пришла в еще больший восторг.
Когда подошли к костру, Василий опустил девочку на приготовленное Аленкой ложе. Девочка–инопланетянка глубоко вздохнула и медленно открыла ярко–зеленые глаза, в которых сразу же появился испуг. Но, увидев  смеющегося самурая, она тоже улыбнулась. Кот тем временем наклонился к ней и что–то прошептал – она тихо ответила. И самурай не удержавшись сразу же громко захохотал.
Славик спросил:
– Что она сказала?
– А она говорит. Ну вот наконец–то мы и дома, – ответил кот, и все дружно рассмеялись.
Усадив гостей к костру, дали им по миске и большой деревянной ложке. Кот сразу же с большим аппетитом принялся хлебать уху. Но девочка с зелеными глазами, которую звали Артана, от еды отказалась и, отойдя к шалашу, тихо заплакала. Аленка подошла к ней и, обняв, спросила:
– Что с тобой? Артана, почему ты плачешь? – И догадалась: – Рыбок жалко?
Тогда Аленка снова усадила ее у костра и предложила ей салат из помидоров и огурцов.
А кот между тем, опустошая миску, в это время рассказывал, что они прилетели с другой планеты и что из пассажиров тарелки, которая разбилась, остались в живых только он, Кайто–Мур, и Артана, а остальные все погибли.
А потом Славик взахлёб стал рассказывать Аленке, сидящей в обнимку с Артаной, как они с дядей Васей вылавливали межпланетных нарушителей.
– Гляжу, эдакая здоровая морда с усами. Думал, сом хочет девочку в омут утянуть. Размахнулся я веслом, хотел его по башке ударить, а он вдруг как заругается по–английски. Cмотрю, а это кот–зверь девочку на плаву держит. Тут  дядя Вася и говорит: «Ха! Мы Стрелку с Белкой в космос запускали, а эти чёртовы американцы – ишь чего удумали – говорящих котов. Ну и дела…»
Услышав русскую речь, кот сразу же заговорил по–нашему: «Мы не американцы, мы с Альманула. Помогите, люди добрые, нам выбраться из воды!».
Когда Славик рассказывал, помогая жестами и мимикой, кот–самурай хохотал вместе со всеми до упада, хитро прищуриваясь и подкручивая усы, мурлыкал, поглаживая свой живот. Когда все наговорились вдоволь, решили держать совет.
– Может, отвести их к нам? – сказала Аленка Булавина. Мама будет рада гостям.
– Нет, не годится, – сказал Славик. – Я думаю, их лучше всего отвести к бабке Марише. Она одна живет и на окраине деревни.
– Верно, брат, она свой человек, надежный, а самое главное, умеет хранить тайны, – сказал Василий.
– А мы будем ходить к ней в гости и навещать Артану и Кайто–Мура, – радостно согласилась Аленка.
– Строго соблюдая конспирацию, – добавил Славик. – Слишком много любопытных в Камышах развелось. И, обратившись к коту и Артане, спросил: – Если вы согласны.
– На том и порешим, – закрывая совет, сказал дядя Вася. – А теперь ложитесь спать.
Аленка с Артаной, собрав и помыв посуду, ушли в шатлаш. А Славик, уложив рыболовные снасти, прилег на травяное ложе и смотрел в небо, полный впечатлений от необычной рыбалки. Возле костра выделялись два силуэта – бывшего военного летчика, ветерана войны в Афганистане Василия Саблина и сидящего напротив самурая Кайто–Мура с планеты Альманул, в образе огромного кота, который тихо рассказывал о чем–то Василию, а тот внимательно его слушал, не перебивая, лишь кивал головой… Проснулся Славик, услышав пение. Дядя Вася выводил: «Ты не вейся, черный ворон, над моею головой», а кот гортанным голосом подпевал ему и подкладывал в костер дрова. Славика вновь сморил сон…

День спустя в деревне Камыши в местном клубе в кинобудке два друга, открутив последний сеанс, допивали очередную бутылку самогона. Киномеханик Пантелей, по прозвищу Циклоп, с черной повязкой на глазу, и местный бездельник Чуваляк, промышляющий себе на жизнь сбором бутылок и грибов. А ходил тот круглый год в драной фуфайке, ватных штанах, облысевшей кроличьей ушанке и чёсанках  с галошами. Изрядно приняв на грудь спиртного, он жаловался на своего сынка Душмана своему собутыльнику Пантелею.
– Вот ведь какой непутевый уродился, отца родного с ума свести может, – размазывая пьяные слезы и еле выговаривая слова, плаксивым голосом продолжал он. – Выпил я как–то, ну, самую малость, проснулся ночью. Голова трещит, в горле пересохло… Пошел на кухню воды попить. А там – мать ты моя! – тараканы носятся, а на спинах–то у них – гоночные номера. Ну, думаю, все, кранты, допился, белая горячка! Все, хватит жрать ханку…
– Так это тебе, наверное, приснилось, – недоверчиво произнес Пантелей.
– Если бы!.. – со вздохом жалобно сказал Чуваляк. – Утром–то маманя рассказала, какие тут гонки устроил сынок со своей бандой. Услышали, вишь ты, от Репортера этого, Чукчи, ну, этого, Юртабаса, который с фотоаппаратом ходит, жирный такой… про книжку, Толстый которую написал, «Амигранты» называется, – как там за деньги тараканов гоняли. А эти олухи тоже ставки делали. Тьфу, холера его задери, весь в мать свою, Фатиму! Та тоже фортеля выкидывала, а потом сбежала со своим хахалем.
– Э–хе–хе, Генашка, это что! Вот меня недавно поколотили – все в черном и маски на мордах. До сих пор все тело болит и ломота в суставах.
– Пантюха, энто от алкоголю так бывает – Бурум говорил.
– Слушай ты больше этого болтливого горбуна, он тебе наплетет с три короба! Так себе, шурум–бурум, не человек. Всего–то делов от него, что на вышке дрыхнуть. Тоже мне, пожарник, смехота одна. Не перебивай, дай досказать, – недовольно сказал Пантелей. – А было так. Выхожу я из будки разогнать разных тама халявщиков: понаставят кирпичей – и в окна, кино смотрят через щели в шторах с улицы втихаря… А деньги–то кто будет платить?! Понимаешь, государству убыток какой? И мне накладно. Вот и приходится палкой их от дармовщины отучать. Ладно свои бы были, а то городские наладились уже. Так вот, все разбежались кто куда, а одна, жутко наглая такая, даже и ухом не повела. Вот ее–то я и успел хорошенько приложить по мягкому месту. И тут вдруг как налетели!.. Все такие здоровые, в черном, а дальше ничего не помню.
– Пантюха, может, энто тебе привиделось по пьяному делу?
– Какой там привиделось! Смотри вон, всё поцарапано и синяки по всему телу, – задрав рубаху, жаловался он, оголяя свое рыхлое тело с отвисшим брюшком, и громко вдруг захрапев, завалился на засаленный драный диван.
Чуваляк молча поднялся со сломанного табурета, опрокинув пустую бутылку на пол. Он допил из стакана остатки самогонки и, закусив корочкой хлеба, пошатываясь, вышел из кинобудки. Побрел он куда глаза глядят, которые, впрочем, уже ничего не видели. Споткнувшись о навозную кучу, тот упал и заснул. Проснулся ночью пьяный Чуваляк от холода недалеко от избушки бабки Мариши, и тут такое его глазам привиделось… Ни в одной сказке такого не прочитаешь, хотя Чуваляк и не держал в руках в жизни ни одной книжки. Такое, что он, подхватив ноги в руки, сорвался и мелкой рысью, переходящей в галоп, рванул домой.
А утром по деревне разнесся слух, что бабка Мариша с чертями водится, а один, здоровый такой, все по крыше ходит. А голос у него – аж мурашки по телу бегут и кровь в жилах стынет. А во дворе ведьма на метле летает, а глаза у нее во тьме светятся, зеленые–зеленые и огромные. Богомольные торопливо крестились: страсть–то какая, аж жуть! Настоящий шабаш, как на Лысой горе.
Больше всех бегала по деревне Духаря, мать Чуваляка. Ее бордовый платок и черный плюшевый жакет мелькали то у одного дома, то у другого, и она, ожесточенно жестикулируя и захлебываясь слюной, передавала свежие сплетни про бабку Маришу. Духаря еще с детства шепелявила, за что и получила свое прозвище: когда в школе ее спросила учительница, как зовут, она ответила: «Духаря», – да так на всю жизнь ею и осталась. Увидев идущую домой с полными ведрами Сороконожку, жену Коммерсанта Хундера, Духаря,  спросила у нее:
– Чего это ты, Лидуня, все носишь и носишь воду? Если огород поливать, так ведь у вас пруд под боком…
– Ой, лучше и не спрашивай, Евдокия. Сама знаешь, двое мужиков в доме, стирки хоть отбавляй, совсем замаялась. Мужики, они ведь все такие вонючие, хоть противогаз одевай. Один раз меня даже в тазик вырвало, когда Леркино и Андрюшкино белье полоскала. То ли дело мы, женщины, – со свежим дыханием.
– Э–э, не скажи, Лидуня, а вот от моего сынка и внука всегда аромат. Как вдохнешь, такая благодать! А у вас, Копытовых, наверное, порода такая потная. Андрюха твой, небось, весь в Леру пошел. И все остальные мужики тут ни при чем.
– Да ну тебя, – обидевшись, фыркнула Сороконожка и, круто развернувшись, засеменила домой, расплескивая по дороге воду.
А народ уже выгонял скотину из домов. Ее пас Шурик Питанов по прозвищу Осел, бывший прапорщик. Пришел из армии он весь лысый и женщин не переносил на дух, мол, от них все беды. «Вот мои жены, – говорил он и показывал кнутом на коров. – Они такие милые, куда нашим бабам до них». Носил Осел военную форму с погонами и имел свой собственный велосипед, купленный ему колхозом для несения службы. Вначале бабы проявляли к Шурику интерес, а потом он совсем перестал их интересовать после одного случая. Зашел как–то Осел в магазин за выпивкой, и когда подошла его очередь, у продавщицы как нарочно при наклоне выскочили роскошные груди наружу. А пастух с кислой миной и говорит: «Ты, Манька, лучше убери этот красный товар с прилавка, он мне без надобности, а подай–ка бутылочку «Московской». Я ее приму, родную, на грудь для полного кайфа, и даже кадык не дернется». «Да, – рассуждали бабы, – такой жених только для коров и годится. Он там в этой армии  облучился, наверное, потому–то буренки ему гораздо ближе, чем мы».
Ходил наш бобыль по очереди обедать в каждый двор, у кого пас скотину, – так было заведено издавна в деревнях. А сейчас, выдернув из–за пояса деревянную саблю, он стучал ею в окна и кричал: «Выгоняйте, бабоньки, скотину со двора, нечего дрыхнуть, пора вставать!» Постепенно собралось большое стадо, и, поднимая пыль, с блеянием и мычанием, оно побрело по деревенской улице в сторону леса, где росла густая и сочная трава.
И тут случился курьез. Дочка Лукерьи Ната Бяшкина, как всегда, выгнала скотину со двора, вот только со строптивой козой Мотькой не смогла справиться. Та залезла на сарай и поедала солому с крыши дома. «Дядя Шурик, помогите мне ее оттуда снять», – не зная, что делать с козой, закричала Ната. Тот, не долго, думая приставил лестницу, залез на сарай и, присев под козу, вместе с ней спрыгнул во двор. Лукерья в знак благодарности за помощь вынесла ему бутылку самогонки. Коза же уперлась и не хотела идти со стадом. Тогда Осел привязал Мотьку за рога к племенному быку, и тот поволок ее как миленькую, невзирая на жалобное блеяние. А народу почему–то было смешно. Осел же невозмутимо шел сзади и с удовольствием пощелкивал бичом, извлекая звуки, похожие на ружейные выстрелы. И был безмерно счастлив, осознавая свою значимость в этом необъятном мире.         

В лесу, в заброшенной партизанской землянке времен Второй мировой войны Душман в спешном порядке собрал свой «генералитет» на военный совет. Землянка была очищена и отремонтирована и приспособлена под штаб.
Душман важно сидел за небольшим столиком из не струганных досок в кожаной безрукавке, усеянной заклепками, потертых кожаных штанах с бахромой и краповом берете. Из–под него на затылке торчал пучок волос, перехваченный зеленой ленточкой. Рядом с ним за столом сидели его ближайшие сподвижники. Наконец Душман встал, опершись ладонями о поверхность стола, и, загремев медалями Матери–героини всех степеней, произнес:
– Господа офицеры, все мы здесь представляем разные роды войск. Пехоту…
Из–за стола тяжело поднялся Андрюха Копытов, худенький мальчик в шортах, с кожаным мешком на груди и в съехавшей на глаза ржавой немецкой каске, с которой он никогда не расставался, даже когда ложился спать.
– …погранвойска…
Вскочил Виталька Чавкин по прозвищу Майор – упитанный очкарик в фуражке с зеленым околышем – и нечаянно наступил на хвост дворняге, примостившейся под лавкой, отчего та жалобно заскулила.
– …воздушный десант… – продолжал Душман своим писклявым голосом. Слегка приподнялся Игорь–Китаец, голову его обтягивала бандана цвета хаки, глаза скрывали затемненные очки.
Потом Душман самодовольно ткнул себя указательным пальцем в грудь, добавил:
– …и я, спецназ. А собрал я вас, господа, – продолжал он, – вот по какому случаю. Не нравятся мне последние события в Камышах. Затеяли что–то эти городские. Чует мое сердце, что–то здесь не так. Пантюху Санякиного кто–то отколошматил… Хоть и урод он, но наш, местный все–таки… На предка моего ночью черти напали, те, что у ведьмачки Мариши поселились. А Варяг со своей шайкой к ней по ночам неспроста шастает. Ох, не к добру все это! Проследить бы за всем этим шабашем надо…
– А Полифема и не городские отдубасили, – перебил Виталька–Майор. – Я с ними в поселке живу, и Галя–Язва всем рассказывала, как ее Циклоп возле окна застукал, да еще палкой ударил по мягкому месту, а кирпичи, на которых мы обычно стоим и киношку смотрим, разбросал, гад. От удара очки у нее слетели, и она смогла разглядеть только пацана, как мы. Налетел он на Полифема, отмолотил его ногами и скрылся в темноте. Галя говорит, скорее всего, это был Игорь–Китаец – он ведь у нас один занимается кунг–фу, больше некому. Жаль только, что лица не разглядела. А Циклоп все врет, никого там больше и не было.
У всех головы резко повернулись в сторону Игоря–Китайца, или Брата Шао, как он сам себя называл. Тот гордо выпятил грудь.
– Это правда? – с волнением в голосе спросил Душман, чувствуя, что теряет авторитет. Китаец скромно потупился. И ничего не сказал. Но все поняли, что это был он…
Чтобы выгадать время, Душман вытащил из–за пазухи чайную банку, в которой хранил махорку, и, объявив перерыв, предложил всем закурить. Свернув из старой газеты самокрутки и втягивая горький дым, они кашляли, приговаривая: «Хорош табачок, духовитый!..» Один лишь Андрюха Копытов долго возился, сворачивая козью ножку, и все никак не мог ее склеить. Промочив слюной всю газету и рассыпав махорку, он, испугавшись, жалобно сказал:
– Мужики, я не нарочно, я нечаянно.
– Эх ты, растяпа, – с усмешкой сказал Майор. – Цигарку свернуть и то не можешь, а еще пехота.
– Не наезжай, – остановил его Душман, чтобы показать, кто здесь главный. – У моей бабульки за домом в огороде такая здоровая куча лежит – всем хватит.
Все растерянно поперхнулись табачным дымом. Они хорошо знали, что старая бабка Духаря постоянно набивала себе в рот за обе щеки махорку и жевала ее весь день, а вечером на ночь раскладывала ее на газету сушить. Утром махорку она вновь брала с собой. Это повторялось несколько раз, и лишь тогда все это выбрасывалось на огород.
Первым пришел в себя Майор:
– Давайте переизберем командира. Предлагаю Брата Шао. Он уже показал, на что способен. Тем более что он состоит в китайской триаде. И даже является японским якудзой…
Но тут вмешался Андрюха Копытов:
– Тормози, таможня! Насчет Китайца еще не доказано. Мало ли что наплетет твоя Страшилка! – Он явно намекал на обожженное с одной стороны лицо Гали, печальный результат химических опытов с красным фосфором и бертолетовой солью. – А насчет Лехи Душмана спешить не будем. Сам знаешь, что он в Афгане интернациональный долг отдавал, был сыном полка, особую спецподготовку проходил. Его даже вместе с другими десантниками с самолета на парашютах в пустыне выбрасывали, где он ел пауков и змей. И дрался на ножах до первой крови. А тренировал их сам капитан Гуль. В Кандагаре у него осталась жена и трое детей.
– Зер гут , – сказал Майор, идя на компромисс. – Пусть тогда Брат Шао будет у нас тренером по рукопашке и начальником штаба.
Душман облегченно вздохнул и посмотрел на Копытова с благодарностью – за поддержку. На том и порешили. Китаец тоже остался доволен. Он стал вторым по должности после командира. И от радости новоиспеченный начальник штаба пообещал Майору Чавкину помочь в натаскивании пограндворняги Тайсона на задержание – в качестве нарушителя будет он, Брат Шао, в непрокусываемой форме.
Душман встал, опять загремев медалями и железом на жилете, и сказал:
– Господа, учитывая обстановку, которая сложилась в Камышах, нужно принимать срочные меры. Не нравятся мне эти чужаки. Одним словом, варяги. Понаехали тут, житья от них нет. Вокруг этого Славки Кошкина шайку сколотили…
– И не Кошкина, а Кошечкина, – поправил Душмана Майор.
– Не все ли равно! – ответил ему Леха–Душман. – Да у них один Шаман чего стоит! Закамлал Черепка – так тот, бедняга, голым через всю деревню в другой конец деру дал. Да еще оглядывался. А этот жирный Чукча, «репортер, однако», так этот вообще достал, в печенках сидит.
– А сеструха Варяга, та так просто сама Мата–Хари. Шпионит за нами и все своему братану доносит, – вклинился Майор. Он очень не любил Аленку, которая хотела стать юристом и хорошо знала законы. А когда Майор кого–то пытался задержать, как нарушителя границы, она всегда вмешивалась и говорила: «Майор, ты не прав. Ты нарушаешь закон, а значит, ты сам преступник», – и называла соответствующую статью. Майор злился, а поделать ничего не мог: за Аленкой стояла команда Кошечкина.
– Их надо по одному отловить и… и отдубасить, чтобы на всю жизнь запомнили, кто здесь хозяин, – со злостью выпалил Андрюха Копытов.
– Побьешь их, как же, – сказал Душман. – А про вертолетчика Саблина забыл? Как он моего отца с обрыва сбросил? Тот еле выплыл!
– Тут надо что–то другое, – сказал Брат Шао, до этого молчавший.
– Пожалуй, ты прав, Китаец, – дружелюбно согласился Душман.
– Этих гадов надо хитростью взять… Узнать, чем они там занимаются, и все их планы разрушить.
– А для этого, – опять встрял Виталька–Майор, стягивая запотевшие от волнения очки и протирая их тряпочкой, – я думаю, к ним надо внедрить своего человека со стороны, который будет на нас работать.
 – У тебя что, кто–то уже есть на примете? – с интересом спросил у него Душман.
– Мне кажется, можно обработать Страшилку. Она теперь на Шао, как на героя смотрит.
При этих словах Душмана аж передернуло.
– Да она теперь всем рассказывает о его подвиге, – продолжал Виталька, поглаживая Тайсона, который замер, положив голову на ноги хозяину.
– Китаец, ее надо закадрить, – сказал неожиданно Душман.
– Но ведь она страшна, как ржавая лопата, – огорчился Китаец.
– Это только с одной стороны, – нашел чем утешить его Копытов. – А с другой стороны – красавица ведь, – добавил он.
– Ну и удружил… – сказал Игорь–Китаец, укоризненно посмотрев на Майора. Тот виновато опустил глаза.
– Ладно! Так и быть, – решительно сказал начальник штаба. – Ради общего дела на что только не пойдешь.
– А ты ее, Игорёк, на мопеде покатай – и дело сразу пойдет как надо, – посоветовал Душман.
– Тем более, она на тебя круто запала, – добавил Андрюха.
– Кстати о транспорте, – сказал Майор. – Войска без техники по нашим временам – это просто аномалия. Нам нужна машина! Случись заваруха, мобильная техника будет кстати.
– Постой–ка, а у Саняки–же машина есть, – сказал Копытов.
– Какая там машина, – разочарованно махнул рукой Душман. – Инвалидная коляска, вся проржавевшая да еще сломанная. Он на ней уже сто лет не ездит.
– Зато у Брата Шао, дед Марадона – кузнец, – сказал Майор.
– И не Марадона, а Агафон. Не зарывайся! – осадил его Китаец.
– Ну ладно, Агафон… Вот если его хорошенько попросить, отремонтирует рухлядку, станет не хуже новой. Да, кстати, – добавил он, – Саняка, говорят, в молодости был неплохим гармонистом, а у Китайца дома старая дедовская хромка валяется. Вот если с умом подойти, то, может, удастся поменять ее на Санякинскую машину. Ну, я думаю, дед будет не против машину на гармошку поменять, – усмехнулся Китаец.
На этом важный военный совет был закрыт.
В это время наверху послышался шорох, но никто не обратил на него внимания. Даже чуткий Тайсон и ухом не повел.
Договариваться с Санякой насчет обмена решили отправить командира. Он очень удачно выбрал момент, когда тот сидел на завалинке и трясущимися с похмелья руками пытался, но все не мог свернуть себе цигарку. Душман подошел к нему и сказал:
– Дядя Саня, дайте я вам помогу… После контузии – это бывает, – и ловко свернул ему самокрутку из своего табачка.
Саняка удивленно спросил:
– Где это ты так насобачился, хлопец?
– Там же, где и вы, отец, на фронте.
– Афганец, что ли? – изумился Саняка.
– А то как же! – гордо ответил Душман и, вытащив из–за пазухи краповый берет, натянул его себе на голову.
– Больно уж молод ты, сынок, для фронтовика.
– А я, дядя Саня, был сыном полка!
– Ну, тогда другое дело, – согласился Саняка. – Я вот тоже мальчишкой был в партизанском отряде – у самого батьки Ковпака. Построит он, бывалоча, отряд и говорит: «Лыков, старшим в рейд по тылам противника!». Я говорю: «Есть!». Без Лыкова никак не обходились. Ценили, уважали… А сейчас что? Никакого тебе почета фронтовикам! Вот раньше было да–а… Мне государство за боевые заслуги даже машину выдало. Сидишь в ней, как в танке, рычагами управляешь. А сейчас что? Вот возьми хотя бы моего сынка, Пантюху. Как его только не оскорбляют: Циклоп, Полифем, Нельсон, Кутузов, Пират… И еще Бог знает кем кличут. А за что? Ведь он, как и ты, интернациональный долг в Афгане исполнял. Никакого тебе почета, никакого тебе уважения, – опять сел на своего конька Саняка.
Выбрав момент, Душман спросил:
– Дядя Саня, а вы, говорят, в партизанах гармонистом отменным были. Может, что–нибудь спели бы из боевых песен?
– Гармоники нет, братишка, и уже давно.
– Ну, у нас за этим дело не станет, – сказал Душман. – Это мы мигом сообразим, как на фронте! – И подмигнул выглядывающему из–за угла дома Китайцу с хромкой в руках.
– Без боевых ста грамм не пойдет, надо горло промочить, – прохрипел Саняка.
– И это не вопрос, – ответил подошедший Майор и вынул из полевой сумки бутылку самогона, которую они добыли у Наты, дочери Лукерьи.
– Ходьте в дом, хлопцы, закусь сообразим, – пригласил Саняка, и они дружно двинулись за ним, махнув Копытову рукой, чтобы тот не отставал от компании. Распахнув несмазанную дверь и войдя в дом, Саняка усадил их за стол.
– Чем богаты, тем и рады, – смахнул со стола рукой крошки хлеба, окурки и другой мусор прямо на пол и, стуча деревянным протезом, пошел на кухню, откуда принес чугунок с вареной картошкой и полузасохшую ржавую селедку. – Сидайте, хлопчики, не побрезгуйте со старым ветераном потрапезничать, – сказал он, доставая два граненых стакана. Один налил себе доверху, в другой плеснул на треть самогонки и подал его Душману
– А на–ам? – обиженно протянул Майор.
– А вам еще рановато, хлопцы, – буркнул Саняка. – Вот если бы вы повоевали с мое или, как Леха, душманов побили видимо–невидимо, тогда другое дело.
Душман, рисуясь, чокнулся с Санякой, по–взрослому резко выдохнул и, не дыша, втянул в себя противную жидкость, которая сразу обожгла пищевод и прочие внутренности. Душман крякнул, закашлялся, глаза его наполнились слезами, он стоял и не мог ни вдохнуть и ни выдохнуть.
– Дайте ему воды! – крикнул Саняка. Майор опрометью кинулся на кухню и притащил оттуда стакан с прозрачной жидкостью. Душман жадно схватил его обеими руками и сделал большой глоток. Вдруг глаза его выскочили из орбит, и он замер, широко разевая рот, как рыба, выброшенная на сушу.
– Ты чего принес? – заорал Саняка. – Из банки Пантюхиной налил, что ли?
– Да… – пролепетал перепуганный Майор.
– Да это же технический спирт для протирки киноаппаратуры, который Пантюха уже использовал. И мы теперь заправляем его в лампу вместо керосина, когда нет света.
Игорь–Китаец тем временем принес ковш чистой колодезной воды. Душман жадно, не отрываясь, выдул его весь до дна, потом перевел дух и, пошатываясь, обвел окружающих мутным взором.
– Леха, вот ты мне скажи, как фр–ронтовик фронтовик–ику, – просипел изрядно охмелевший Саняка. – Слухи ходють, что это из твоей команды кто–то засаду устроил на моего сынка. Говори кто.
– Да что вы, дядя Саня! Чтобы мы, да своего местного! Да мы наоборот – сколотили команду самообороны, – уверял Душман, еле шевеля языком. – Мы хотим защищать Камыши от приезжих. Наверняка они–то и отколотили Поли….. то есть Циклопа.
– Тьфу, – сказал Саняка, – и ты тоже обзываешь моего Пантюху.
– Во–во, – оживился Душман, – Пантюху! А то никак не могу вспомнить … Он же сам рассказывал моему отцу: их было много, в черных м–мордах… И такие здоровые! Может, душманы пришли мстить за Афган? Тогда и до меня дойдет черед, – нес пьяную чепуху Душман.
– Иди ложись спать, сам ты душман, – сказал Саняка. И уложил его на драную фуфайку, которая валялась в углу. Оттуда сразу же раздался храп. А за столом уплетали картошку в мундире и селедку, от которой вскоре остались одна голова и хвост. Наконец Саняка взял в руки хромку, раздвинул меха и хриплым голосом запел:
Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот облети!
Навеки умолкли веселые хлопцы,
В живых я остался один…
Из глаз у Саняки потекли слезы. Ребята притихли. Они часто слышали по радио эту песню, но чтобы так… У них по спине побежал мороз.
– А не разбудим мы Леху? – сказал Андрюха.
– Его теперь ничем не разбудишь, даже пушкой, он теперь в отключке.
– Хороша гармоника, жаль только, не моя, – печально сказал Саняка.
И тут в игру вступил начальник штаба.
– Дядя Саша, вот вы – фронтовик и патриот. Не могли бы вы нам помочь? Команду самообороны мы уже сколотили, обмундирование и снаряжение есть. Оружие будет. Вот только с транспортом беда.
– Войска без мобильной техники – это просто аномалия, – подсказал Китайцу Майор.
– Ну а я–то чем могу вам помочь, хлопцы? – со вздохом сказал Саняка. – Танка у меня нет, вот есть только машина, но она не на ходу. Да и за так я ее вам не отдам. Машина все–таки.
Китаец молча наполнил Санякин стакан самогонки до краев и подал соленый огурец. Саняка опрокинул в себя стакан и смачно захрустел огурцом.
– Машина, дядя Саша, ваша сломана, а гармошка у нас хоть куда. Хоть на свадьбу!
– А гармонисту везде почет и уважение, – опять подсказал Китайцу Майор.
Закосевший Саняка, услышав про почет и уважение, сразу согласился на обмен. Уже поздно вечером, когда стемнело, бойцы посадили полупьяного командира в машину и покатили ее в кузницу к деду Шао–Линя.
Возвращаясь из кузницы, Брат Шао велел бойцам:
– Завтра быть всем утром в кимоно. Никаких опозданий. Начинаем занятия по карате.
Душман жалобно посмотрел на Брата Шао, но тот жестко сказал:
– Это касается всех без исключений.
А Саняка тем временем засобирался на колхозную ферму, где он занимал важную должность ночного директора, то бишь сторожа. Прихватив с собой хромку и остатки самогона, он не спеша отправился на вахту. Заступив на боевое дежурство, Лыков расположился на свежей охапке соломы и продолжил пирушку в полном одиночестве. И не заметил, как задремал. Снился Саняке приятный сон. Будто бы отправил его председатель колхоза за запчастями в Америку. Плывет Саняка на тракторе по морю, а волны накатывают одна выше другой. И тут стало Саняке страшно: а вдруг трактор потонет и останется тогда колхоз без запчастей в горячую пору уборки урожая. Вдруг на гребне волны появляется огромная акула и, разинув бездонную пасть, издает утробное рычание. От страха Саняка проснулся.
Со стороны деревни доносились истошные крики. Лыков нехотя открыл глаза и почувствовал сильную головную боль. От выпитой вчера самогонки болело все тело. Пересилив себя, он с трудом поднялся на ноги и, выглянув в окно, увидел бегущие фигуры в белом, которые издавали душераздирающие вопли. Партизан мгновенно скрылся на ферме, потеряв со страху свой протез.
Сдав утром вахту и стоя в магазине в очереди за водкой, он взахлеб рассказывал, как его всю ночь мучили привидения, и было их так много…
– Это и не привидения вовсе были, – попытался объяснить Саняке Дырин, хлипкий горбун маленького роста с редкой бороденкой и хитрой ухмылкой на лице, по прозвищу Бурум. – Это иеронимы бегали, которые живут у самураев.
– И никакие это не иеронимы, а Душман, нечистый дух, и его шайка в кальсонах носятся. Чтоб им пусто было! – важно сказала Манька Черепаха, неспешно отвешивая товар и медленно, не обращая внимания на скапливающуюся очередь, отсчитывая сдачу.
– О каких это иеронимах вы говорите? – спросила Людмила, мать Аленки, которая иногда заходила в сельмаг, чтобы прикупить соли, муки, мыла и спичек.
– Ну это же те, – попытался объяснить пожарник Бурум, – которые ногами брыкаются и в белом ходють.
– Каратисты, что ли? – спросила Людмила.
– Во–во, они и есть! – радостно закивал Бурум.
– А иеронимами у них буквы зовутся, – с видом знатока добавил Агафон, частенько смотревший фильмы на видео, которые приносил внук Игорь Китаец.
Вдруг в дверь что–то сильно ударило, она широко распахнулась, и в магазин влетел боевой баран, еле удерживаемый на цепи местным придурком Хундером, считавшим себя новым русским, хотя имел он всего лишь ржавый красный «жигуленок». Баран сходу ринулся на очередь. Все в страхе сбились в угол. Саняка упал, и баран, изменив направление, нацелился ему рогами в бок, но в этот миг мелькнула тень и оглушенный баран завалился на пол. А потом Людмила резким ударом ноги в голову отправила в нокаут несчастного Хундера и, обернувшись, сказала Буруму:
– Вот примерно так японцы брыкаются руками и ногами.
Потом, подойдя к Саняке, помогла ему подняться, забрала покупки с прилавка и молча вышла из магазина.
– Вот так япона мама! – аж присвистнул от удивления горбун.
– А каков тогда же япона папа? – сострил Агафон. Саняка хотел ему что–то ответить, но в это время зашевелился отец Андрюхи  Хундер и что–то невнятно замычал, пытаясь открыть затекший глаз. Наконец он, приподнявшись и встав на колени, сказал:
– И когда он только меня успел ударить?! – и покосился на валяющегося без сознания барана. Немного придя в себя, он поднялся и на заплетающихся ногах подошел к барану. – Тренировал я тебя, тренировал, а ты на меня же и рога распустил, – и Хундер ткнул под ребро бесчувственное животное. Потом Копытов–старший скользнул мутным глазом по очереди и, остановив его на Маньке, задумался, пытаясь вспомнить, зачем он сюда пришел. Наконец достал мятые деньги из кармана и, бросив их на прилавок, сказал:
– Отстегни пару флаконов. Вроде не пил, а башка раскалывается! Как на тракторе по ней проехали.
Черепаха деловито разгладила купюры, отсчитала сдачу и поставила на прилавок две бутылки «Столичной». Засунув водку в карманы, Хундер поволок за цепь очнувшегося и упирающегося барана. Поддав ему еще раз ногой, он сказал:
– А тебя, урод, я продам. Нечего добрых людей рогами ширять.
И вышел из магазина, захлопнув за бараном дверь. Вслед ему раздался хохот, особенно громкий от пережитого страха. Все поняли, что Хундер ловко свалил свое поражение на несчастного барана.
– Как она здорово его вырубила, все равно что кувалдой по рогам, – не удержался от оценки большой знаток восточных единоборств кузнец Агафон.
– Ты это про чьи рога гутаришь, хлопец? – спросил пришедший в себя партизан Саняка.
– Знамо про чьи, про бараньи.
– Это про какого барана? – не удержавшись, съязвил Бурум. – Она ведь двух баранов отдыхать положила! – и он мерзко захихикал.
– Да она все может, даже ногтем стекло режет. Сам видел! – беззастенчиво начал врать горбун, входя в раж. Все в удивлении вытаращили глаза.
– Такого не может быть! – сказал Агафон. – Я столько китайских фильмов пересмотрел, но чтобы ногтями стекло резать… Уж это ты чересчур загнул.
– Ты хочешь сказать, что я вру? – в запале закричал Бурум. – Вот истинный крест! Не сойти мне с этого места! – И он торопливо наложил на себя крестное знамение. Толпа при виде такого кощунства в ужасе замерла.
В этот миг отворилась дверь и в магазин вошел невысокий темноволосый мальчик лет одиннадцати, одетый в синюю джинсовую курточку и черные штаны. Над его поясным ремнем нависал небольшой животик, а плечи оттягивал рюкзачок, в котором он носил инструмент. Первым нарушил молчание Бурум. При виде мальчика лицо его расплылось в умильной улыбке, он приподнял кепочку и елейным голосом сказал:
– Мое почтение, Роман Викторович! Как ваше здоровьице?
И сразу же вся очередь – будто снежная лавина с гор рухнула – обступила мастера Рому.
– Роман Викторович, – лебезил горбун, – у моего кавээна не горит экран, я и так и этак, все равно не работает. Не могли бы вы отремонтировать?
Рома густо краснел, когда его называли по отчеству, но получал от этого огромное удовольствие.
– Дядя Костя, завтра утром посмотрю, что с ним, а сегодня надо отремонтировать часы с кукушкой – Макс Рогов принес. И бабе Дусе обещал отремонтировать граммофон.
Его окружила толпа сельчан, и каждый просил помочь. Мастер Рома был добрым мальчиком и в помощи никому не отказывал, а когда кто ссорился или ругался, Рома старался помирить соперников и говорил: «Ребята, давайте жить дружно!», за что его и прозвали Леопольдом. За выполненную же работу Рома денег не брал, и деревенские всегда старались угостить его чем–нибудь вкусненьким. Всё это он раздавал детям, чаще всего Роговым – семья у тех была большая, и жили они впроголодь. Особенно сильно его любили Катя и Сережа, а дикий Макс постоянно помогал Роме и был у него как бы в учениках. Когда Рома хотел скромно пристроиться в хвост очереди, Манька Черепаха крикнула ему из–за прилавка:
– Вы что–то хотели купить, Роман Викторович? Идите сюда, я вам отпущу!
Толпа расступилась, и Рома купил батарейки «Крона» для пульта управления. Вслед за ним из магазина вышел Бурум. И толпа начала понемногу расходиться.
На следующий день после обеда пожарный Бурум нес домой свой телевизор, отремонтированный мастером Ромой. Услышав звуки старой хромки и частушки, выпеваемые хриплым Санякиным голосом, завернул за угол к дому Маньки Черепахи, которую прозвали так за особую медлительность. А десятилетнего сына ее звали Черепком или Багдадским Вором. Потом сократили до Багдада, а затем превратили в Богдана. Возле дома уже слышался гул собравшегося народа, раздавался смех. Бурум подошел к выпятившей свой пышный живот Груняше, жене кузнеца Агафона, которая стояла особняком от толпы. За телесную пухлость ее в Камышах за глаза называли Опарой.
– Что здесь случилось? – с удивлением спросил у нее Бурум, на что Груняша громко и с ехидцей ответила:
– Да вот, добрый молодец к молодке чернобровой свататься пришел, – и указала пальцем на Чуваляка. Тот гордо стоял, выпятив тощую грудь, подбоченившись и ухарски заломив рваную кроличью ушанку, в которой торчал цветок, и с ожиданием смотрел на окно. Услышав Груняшину реплику, толпа взорвалась от хохота.
Неподалеку от ворот прогуливался дружка – мрачный Полифем с черной повязкой на левом глазу, как у пиратов в детских книжках. В центре растущей толпы Саняка, отец Полифема, пританцовывал на деревянной ноге, изготовленной Ваней Роговым, или попросту Кротом, и наяривал частушки, вызывая Маньку Черепаху. Горбун не спеша поставил телевизор поудобнее и, как в театре, уселся на него смотреть продолжение спектакля.
Наконец Чуваляк не выдержал шуток и смеха в толпе. Он решительно открыл калитку и смело поднялся на крыльцо. Тут Бурум с ужасом вспомнил, что он в шутку присоветовал Чуваляку жениться: «Вот возьми хотя бы ту же Маньку Черепаху, она хоть и не красавица и туго соображает, зато в магазине работает, в достатке живет, и не надо будет тебе, Генашка, грибы и бутылки собирать. Будешь у нее жить как у Христа за пазухой, как сыр в масле кататься, сыт, обут, одет и нос в табаке, живи не хочу». Вот и решился Чуваляк, послушав совета Бурума, за Манькой приударить.
Толпа замерла в ожидании, вытянув шеи и навострив уши, прислушиваясь к тому, что происходит в доме. Вскоре там раздался грохот и следом пронзительный крик Маньки Черепахи. А голосищем–то Бог Маньку не обидел – еще в школьные годы она выступала солисткой на концертах в местном клубе по праздникам и, когда пела, ее голос слышали даже в соседних поселках и деревнях, и люди шли оттуда на концерт в Камыши. А сейчас Кулицкая стала набожной и по выходным пела в церковном хоре небольшой церквушки Николая Чудотворца.
– Жених сыскался! – кричала она, распаляясь и переходя на визг. – Тунеядец никчемный, а туда же, свататься! Я хоть и глупая баба, – кричала она, размахивая скалкой и выгоняя его на крыльцо, – руки у нее были в тесте, – а ты пьяница и мать твоя наркоманка, табак жует. А сынок–то твой, Душман, урод проклятый, моему Фильке в рот лягушку засунул и проглотить ее заставил. Спасибо бабке Марише – спасла живность!
Подошедший к толпе Хундер в затемненных очках, держа на цепи дрессированного барана, способного рогами пробивать доски в заборе, громко спросил:
– А кто живность–то – Черепок или лягушка?
И вся толпа вновь разразилась дружным хохотом. Отбросив скалку и побагровев, Манька двумя руками ухватила Чуваляка за шиворот и выбросила его за ворота прямо в лужу, куда она выливала помои. В это время мимо, не замечая толпы ротозеев, проходил Василий Саблин.
– Ишь ты, какие мы гордые! – крикнула ему Груняша. – Гол как сокол, а с нами и знаться не хочет!
Толпа замерла.
– Хоть и гол, зато сокол. И деревня наша Соколовкой называется, не то что ваши Камыши, где живут одни прыщи, – явно намекая на огромный живот Груняши, ответил дядя Вася и не спеша направился к дому бабки Мариши. Обиженная толпа молчала, не находя, что ответить хотя бы вслед, зная крутой характер Афганца. Даже Хундер молча опустил голову, помня, что Людмила в родстве с Василием.
Пока народ смотрел вслед Василию, Бурум потихоньку ухватил свой «КВН» и дал деру, пока его не заметил Чуваляк. А тот, не обращая ни на кого внимания, поднялся из лужи, отряхнулся, поднял плавающий цветок, вставил его в шапку и сказал Пантелею:
– Ты был прав, зря я послушался эту горбатую мартышку Бурума.
И они с Санякой, взявшись под руки, пошли по улице, напевая частушки под наигрыш хромки.
В это время к толпе с треском подъехал на мопеде Шао–линь и, притормозив возле Гали Страшилки, спросил у нее:
– Что здесь было?
На что та со злорадством ответила:
– Не придется, видно, Душману с Черепком стать сводными братьями, – и захохотала, запрокинув голову и уперев руки в бока, подражая Груняше.
– Хочешь покататься? – спросил Брат Шао. – Заодно и посмешишь. Я тоже люблю посмеяться. Еще как люблю!
Галя не заставила себя долго ждать. Лихо запрыгнула на мопед и, обхватив сзади Китайца за талию, прижалась к нему всем телом. Мопед, взревев, понесся по улице, распугивая кур и гусей.

Закончив работу по дому и приготовив ужин, Артана задумчиво сидела за столом, уперши руку в подбородок. Кот пошел подремать. Артана вспоминала, как погибла тарелка и как она попала в дом к бабке Марише, которая, ничему не удивляясь, накормила своих странных гостей плюшками со сметаной, напоила травяным чаем, потом уложила ее с Аленкой в свою постель, заранее разобранную, как будто она знала, что будут гости. Когда девочки разделись, они оказались похожими друг на друга, как близняшки. Только у Аленки были темные волосы и карие глаза, а у Артаны волосы синие–синие, а глаза зеленые–зеленые.
Бабка Мариша в Камышах слыла знахаркой, а злые языки за глаза называли её ведьмой. Выглядела она лет на сорок, и все старожилы в Камышах еще с детских лет помнили ее такой. Она даже у бабки Духари долго не заживавшую пуповину откусывала, после её рождения. Пошепчет, бывалыча, что–то, и всё сразу пройдет, как рукой снимет. Была она темноволосой с карими глазами, ходила в темном, голос имела добрый и мягкий. Ни о ком худого слова не говорила, а советы давала только добрые. К ней за помощью приходили не только люди, но и дикие звери из леса. Был даже такой случай. Услышала она как–то шорох и легкое царапанье в дверь. Отворив ее, увидела ежиху, которая не могла разродиться. Когда ведунья наклонилась, ежиха со слезами на глазах уткнулась ей холодным носиком в руку, прося о помощи.
 – Сейчас, моя милая, сейчас, потерпи немного, и скоро у тебя будут замечательные детки.
Подхватив роженицу на руки, повивальная бабка внесла ее в дом. Когда дело было завершено, ведунья напоила ежиху молоком и наложила на нее руку: ежиху стал окутывать серебристый туман. Когда он рассеялся, счастливая ежиха благодарно посмотрела на бабку Маришу, а потом радостно засеменила в лес, унося на спине четырех новорожденных ежат укутанных в тряпку. А все равно местные побаивались бабки Мариши, потому что она видела всех насквозь. Приходилась она рыбаку Василию родственницей. Дядя Вася частенько навещал ее, Артану и Кайто–Мура, принося много рыбы. Самую крупную он отдавал коту, за что тот дядю Васю просто обожал. Василий подарил Артане затемненные очки, и в Аленкиной одежде ее невозможно было отличить от Аленки. Вскоре Артана стала гулять по берегу Уршака под видом Аленки в сопровождении кого–нибудь из друзей Славика, когда тот был занят. Она очень подружилась со Славиком и Аленкой. Они все по годам были примерно ровесники и Артана сильно скучала, когда они долго не появлялись.
Когда собирались друзья Славика и Аленки, в доме было очень даже весело. Особенно смешил всех Юртабас, которого звали еще Чукчей – за то, что он в разговоре всегда добавлял слово «однако». От Чукчи–Юртабаса не отставал и Витя Пронькин, он же Шаман Семинола, со своими приколами и магическими индейскими обрядами. У него был даже настоящий головной убор из перьев – отец привез из Америки. Иногда заскакивала и скромная Ира Цветкова, художница, увлекавшаяся гаданием на картах Таро.
Но душой компании был кот Кайто–Мур. Он рассказывал про планету Альманул, хитро щурился и смешно топорщил усы. Когда все расходились и бабка Мариша ложилась спать, кот вылезал на крышу и, встав задними лапами на кирпичную трубу, выискивал в бинокль, который ему подарил дядя Вася, в звездном небе в созвездии Рыси родную планету. А Артана выходила во двор и зависала в воздухе – так сильно ее тянуло домой.
А сейчас кот крепко спал и улыбался во сне. Царевна встала, накрыла его байковым одеялом и опять, задумавшись, села на стул. В это время Брат Шао, одетый во все черное, перелез через забор и прильнул к окну. А Майор остался с Тайсоном в кустах – на шухере.
В глубине комнаты Китаец разглядел красивую девочку с изящной фигуркой и красивыми легкими движениями, с синими волосами и зелеными глазами, одетую в серебристый костюм. Девочка Брату Шао очень понравилась, и он не мог оторваться от стекла. «Ага, вот почему Варяг сюда ходит, – подумал Китаец, – все ясно». В это время взгляд девочки упал на окно, и она заметила прилипшее лицо человека в темном. Она испуганно ойкнула, и тут Брат Шао увидел, как кто–то в углу на кровати зашевелился. Из–под одеяла торчали огромные лохматые лапы. Китаец не стал рисковать  и, перемахнув через забор, поспешил с Майором и Тайсоном на доклад к командиру Душману.
Узнав от Артаны и Кайто–Мура о слежке за домом бабки Мариши, Славик попросил Иру приготовить сюрприз вражеским наблюдателям, чтобы не скучали во время дежурства. Поздно вечером, как всегда, они собрались в доме у бабки Мариши  и приготовились встречать лазутчиков Душмана. В этот день Майор с Китайцем опять попали в наряд в наблюдение за объектом. Майор, как всегда, сел в кустах с собакой, зажав ей пасть рукой. А Игорь залез на дерево, одетый в камуфляжную куртку и штаны, которые он выменял за две бутылки самогона у солдат, остановившихся возле деревни, чтобы починить сломанную машину. Брат Шао, как всегда, достал из сумки подзорную трубу и навел ее на окно. Одетого в форму, его совершенно не было заметно, и когда Душман впервые увидел его в камуфляже, то чуть не лопнул от зависти. И теперь Китаец чувствовал себя просто суперменом.
– Ну что там? – шепотом спросил Майор.
– Мне отсюда совсем не видно, – тихо прошипел Шао–линь. – Вижу резидента, который спал вчера на кровати. У него топорщатся усы и лицо совсем не разглядеть, труба–то совсем старая.
Неожиданно Китаец спрыгнул с дерева и рванул без оглядки домой. Майор, не поняв в чем дело, кинулся за ним, а дворняга, не отставая, бежала за ними и гавкала. Наконец Виталька догнал запыхавшегося Брата Шао и крикнул ему:
– Ты что, рехнулся, что ли? У тебя что, крыша поехала? А как же засада?
– К черту эту засаду. Правду говорил Чуваляк: чертей там полон дом. Такой шабаш, аж жуть. Пускай Душман сам их ловит, а я пас.
И они побежали искать командира. Неожиданно они нос в нос столкнулись с Галей Страшилкой. Она ухватила Китайца за рукав и сказала:
– Игорёк, если ты не сильно торопишься, можешь уделить мне минуту? Есть новости.
Китаец попросил Майора погулять с Тайсоном, а сам взял Галю под руку. Они отошли в сторону.
– Варяг что–то химичит, не пойму я его. Вроде серьезный парнишка, а все как дети малые играют, и Ира туда же. Наделали масок, и вот развлекаются. Как на карнавале – прыгают и кривляются в доме у бабки Мариши.
– Ну, теперь все понятно, – облегченно вздохнул Брат Шао. – А то мы уж было подумали, что там черти живут. Хорошо, вовремя подсказала насчет чертей. Две непонятные личности из их породы у бабки  Мариши прижились.
– Я пыталась проскочить на их шабаш, тоже маску одела, но Чукча, гад, поймал и выгнал чуть не пинком. Потом за дверью я отчетливо слышала, как он Варягу говорил, что не доверяет мне потому, что с тобой на мопеде катаюсь и что ты в команде Душмана второй человек. По моим соображениям, они, похоже, собираются изготовить летательный аппарат, чтобы переправить резидента за границу, собирают рисунки, чертежи и техническую литературу на эту тему. А Мастер Рома, Ирина и Дикий Макс городят макет космической тарелки. Подключили этого дундука Макса, а он и рад стараться. Мать у них, всем известно, жадная, вот они и живут все впроголодь. Так эти ему жратву таскают, а он с радостью готов все для них сделать.
– А что это за девочка с зелеными глазами, такая красавица? – явно не удержавшись, спросил Китаец.
– Не знаю, не видела, – с ревностью в голосе сказала  Галя.
Игорь не стал развивать эту тему, чтобы ненароком не испортить отношения с агентом. Попрощавшись с Галей, Китаец поспешил поделиться с Майором своими соображениями по поводу услышанной информации. И  попросил его не болтать о том, как их одурачили Варяги. Затем они вернулись на свой пост.

На очередном военном совете  Душман, как самый главный, выступил с пылкой речью:
– Рукопашка и каратэ – это хорошо. – А сам с ужасом подумал о тренировке, которую провел Брат Шао, гоняя их бамбуковой палкой по деревне. – Но это не решает главных проблем во время боевых операций. Решающим фактором является боевая техника, именно она решает исход сражения. Поэтому я и предлагаю машину, которую мы добыли, переоборудовать в танк. Но это чуть позднее. Сейчас в срочном порядке нужно провести операцию по захвату резидента, скрывающегося в доме ведьмы Мариши. Китаец с Майором выследили его. При первой удобной возможности брать немедленно. За объектом вести круглосуточное наблюдение. Обо всех изменениях докладывать лично мне, – закончил Душман и поправил свой краповый берет, на котором сияла кокарда. Вся команда знала, что заветной его мечтой было достать спецназовский камуфляж и газовый пистолет. Как он говорил, для полного счастья.
– А ты, Брат Шао, – добавил Душман, – активизируй работу со Страшилкой по выяснению дальнейших планов противника. А теперь доложи последние разведданные.
– Враги собирались у ведьмы ряженными. Галя–Химичка попыталась в маске проникнуть туда, но Чукча ее засек. Все, что она узнала, это варяги собирают материалы по летательным аппаратам и занимаются изготовлением макета космической тарелки, – сказал Китаец. – А также что резидент работает не один, а в паре с девочкой с зелеными глазами.
– Вот ее–то для начала и возьмем, а с резидентом разберемся позже.
 – А собаку можно будет использовать во время захвата агентов? – с надеждой в голосе спросил Майор Чавкин.
– Готовьте ее с Братом Шао, а там видно будет, – изрек Душман с важным видом. И с завистью покосился на камуфляж Игоря Китайца. – На этом, господа командиры, все.
– А вот еще, чуть не забыл, – сказал Майор. – Странное дело, после известной всем драки в магазине с Коммерсантом Хундером мать Аленки Людмила зашла в кусты, а вышла оттуда квартирантка деда Ратши – Всеслава. Мы с Тайсоном облазили все кусты, но больше никого там не обнаружили.
– Таможня, ты про это еще кому–нибудь говорил? – спросил, насторожившись, Душман.
– Конечно, нет; служба–то у меня секретная, – гордо ответил Майор.
– Ну и лады – это мы выясним.

Дружина Славика по инициативе Шамана Семинолы решила устроить небольшую пирушку заодно и обсудить некоторые вопросы. Они разожгли большой костер возле нагромождений огромных камней валунов, от времени вросших в землю. Как говорили языческие предания, их набросали великаны Волоты, в которых образовались проемы подобие пещер, где и проводил таинства и обряды великий Шаман Семинола. Возле костра собрались почти все. Не было Дикого Макса и Славика, которые задерживалист по делам у бабки Мариши. Но зато на хвосте у Ромы прилипла Галя Страшилка. И скромный мастер Рома не знал, как от нее избавиться. Раньше когда то он с ней дружил, и они вместе проводили химические опыты. Но после того, как Галя запала на Брата Шао обидевшись, Рома перестал обращать на нее внимание тем более она все время вынюхивала чем занимаются Славик и его друзья, бывшие в состоянии холодной войны с Душмановцами. Из–за присутствия Химички разговор не клеился, Чукча сидел в стороне и бренчал на вартанге. Ребята жарили шашлык, варили уху и пока не было Кошечкина с Максом, решили попить чаю. Галя решила взять инициативу в свои руки. Она стала заваривать его из листьев смородины, а когда стали разливать чай оказалась, что не хватает кружки. Семинола сходил и принес из пещеры свою личную кружку, с которой производил процедуры и подал ее Гале. Та ехидно взглянула на Аленку, налив в кружку чай  и сказала:
– А тебе Аленушка досталась самая лучшая..
Все поняли о чем идет речь, кроме мастера Ромы. Тот никогда не интересовался чужими делами. И постоянно, что то мастерил.
 – Не буду я пить из кружки Шамана, – резко запротестовала Аленка, – Он из неё уриной балуется.
– Какой такой Ириной, – деланно удивилась Галя Химичка, одетая как всегда в свои потертые синие джинсы и клетчатую рубашку, завязанную узлом на животе. Хотя как все знали, она на слух никогда не жаловалась.
 – Не Ириной! Ирина здесь не причем, – со знанием дела сказал Репортер Юртабас. – Уринотерапия это. однако, когда свои выделения употребляют в качестве лекарства, ну в общем пьют, однако.
– Как пьют? – удивленно вздернув брови спросил мастер Рома.
– Как–как? – сказал Репортер, – наливают в кружку и пьют и ничего, однако, здоровыми становятся.
– Ну и дела…– протянул озадаченно Рома, – и сколько же надо пить, чтобы здоровым стать?
– Ну, это от качества выделений зависит, однако, – важно сказал Юртабас.
 – Я тоже пить не буду, – брезгливо сморщившись, сказал Леопольд и отодвинул кружку, поставленную перед ним Галей, которую за глаза в деревне прозвали Язвой, то бишь за вредный характер. Посему как она никогда не упускала возможности кого либо уязвить. Поэтому её не любили. как деревенские так и дачники. Меж тем Витя–Шаман густо покраснел и сердито проворчал:
– Моя кружка и нечего давать её кому попало.
И он, забрав её, начал раздувая щеки пить чай, а Ирина же художница молча встала и с легкой грустью на лице побрела по берегу реки. Выбрав удобное место, она села на крутом обрыве на траву. После чего достав лист бумаги стала делать на нем наброски речной глади Уршака, где небольшой точкой маячила плоскодонная лодка рыбака Василия. Ирина была очень стройной девочкой с карими глазами и длинными русыми волосами черты лица были правильными с тонким изящным носиком с небольшой горбинкой и красивым разрезом губ. Глаза же её излучали тепло и были романтично– печальными в которых светился глубокий ум, как будто она знало то, что другим смертным недоступно.