Всё будет хорошо...

              Неугомонный солнечный зайчик тёплой невесомой лапкой теребил Вольку за ухо, но Волька не сдавался и глаза открывать не спешил. Он вспоминал. Для того, чтобы добраться до Волькиного уха, солнечному лучу требовалось сначала проникнуть в окно, потом пробежать по узорчатым обоям до забытого всеми старого настенного зеркала в тёмной резной раме и отразиться в нём. Иногда луч промахивался и вместо уха угадывал Вольке прямо в глаз. Или в нос. Это уж как получится. Интересно, как он жил всё это время, пока Вольки не было так долго, целый год почти? Скучал? А может он сюда и не заглядывал вовсе за ненадобностью, раз друга не было?

              Волька, наконец, открыл глаза и обвёл взглядом маленькую комнатушку, оказаться в которой мечтал весь последний год, пока жил с родителями в сразу не полюбившемся ему северном городе. Комнатушка являлась почти чуланом, назначенным исполнять по совместительству роль Волькиной спальни, а заодно и его штаб-квартиры. Всё здесь было мило и дорого, и даже мысли думались какие-то детские, как будто он вернулся назад не только в пространстве, но и во времени. А ведь он уже выпускник и почти абитуриент. Да что там почти? Вот отнесет документы в университет на Владимирскую и сразу станет совсем взрослым. А потом учёба, занятие любимой астрономией. Он уже бывал в университетской обсерватории вместе с отцом и очень хотел снова оказаться там, но уже студентом.

              Волька соскочил с раскладушки и пробрался через ещё не распакованные с вечера баулы к окну. Солнце по-прежнему вредничало и мешало смотреть, но он всё-таки углядел желанный сигнал в доме напротив: в одном из окон третьего, как и у них, этажа, в правом его верхнем углу висел красный вымпел, а на самом деле – отслуживший своё и ненужный теперь комсомольцам пионерский галстук. Он семафорил: всё будет хорошо! Так они уговорились с Алёной ещё в письмах, которые регулярно писали друг другу весь этот год. Волька жаждал конкретики: а «всё хорошо» - это что, может быть, даже л…? Он прятал мечты о сокровенном за страстными многоточиями, но Алёна была тверда: всё хорошо – это всё хорошо, и нечего тут фантазировать. И Волька на время смирился, рассудив, что категория «всё хорошо» является безразмерной, а значит вполне способна содержать в себе и «л» с многоточиями.

              Почти весь день он с мамой занимался распаковкой вещей и приведением в порядок истосковавшейся без хозяев их небольшой квартирки, а когда появилась первая возможность, бросился к соседнему дому. Но Алёну не застал. Соседи сказали, что все разъехались по каким-то делам, но Алёна с матерью обещались сегодня к ночи вернуться. Они тут недалеко, в Нивках, у родственников.

              И Волька решил, что раз так, то уж завтрашний день обязательно должен стать их совместным днём. Только это дело надо крепко застолбить ещё с вечера. По первости он вывесил на окне своей «штаб-квартиры» «вымпел присутствия»: такой же пионерский галстук. Ниже он разместил другой сигнал – заранее приготовленный ярко-зелёный картонный круг. Ещё с их детских тимуровских времен он означал: в тайнике есть письмо. А тайником в их конспиративных делах являлось дупло старого дерева в углу двора, совсем как у Пушкина в «Дубровском». Теперь можно было не сомневаться: Алёна всё увидит и поймёт. Сейчас он напишет записку и отнесёт в нужное место.

              Он опять поймал себя на том, что думает, как бы это сказать, недостаточно взросло, что ли: тайник какой-то, записочки. Но это было так приятно – заняться тем, о чём часто с грустью вспоминал в чужом городе. И был ещё один вполне серьезный резон: положи он записку в почтовый ящик, и она в таком случае имеет все шансы достаться маме, а не Алёне. А мам нужно трепетно беречь и всячески ограждать от необязательных волнений.

              Волька поразмышлял немного и написал на листочке из блокнота:
«Алёна, привет! Я снова в Киеве, и это здорово! Давай завтра махнём на Подол, погуляем, в кино сходим».

              Он задумался: а какой знак в конце поставить: вопросительный или восклицательный? Потом решительно поставил восклицательный, помедлил немного и добавил ещё два. И подписался взрослым именем – Володя. Завтра должен быть лучший день в их жизни, и он может быть, узнает что-то новое про букву «л».

              Володя покусал кончик карандаша и решил добавить дату. В такой записке это было совершенно излишнее, но он видел, что так иной раз поступал его отец.  И он старательно вывел под своим именем: «21 июня 1941 года».