Часть III. Глава 8. С-покойное дознание

– Юрочка, что случилось? Почему ты хочешь поговорить о Яше? Тебя не было всю ночь, и мне было как-то неспокойно на душе. И вот, пожалуйста: через год после его смерти ты хочешь поговорить о Яше, – сказала Сара, чувствуя, как волнение волнами пошло по её телу.
– Лея спит? – спросил Юра.
– Спит, мы поздно приехали. Ну, говори  уже. Ты же видишь, что мама Сара чрезмерно нервничает? – попросила Сара и поставила на огонь чайник.
– Сегодня нам на пульт поступил странный звонок. Звонивший мужчина сказал, что он хочет обратиться по делу Якова Ленивкера.
– Подожди, Юрочка, мне что-то нехорошо… Сейчас я выпью валидол, корвалол, валериану – что найду, и ты продолжишь, – пробормотала Сара, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.
«Этого ещё не хватало! – сказала она сама себе. – Ты пила водку, и если ты сейчас упадёшь в обморок, в скорая подумают, что ты – старая алкоголичка. Давай, идиотка, держи себя в руках! Правильно сказал Яша во сне: дура! И зачем я пила, спрашивается?»

Сара положила под язык валидол и села напротив Юры.
– Вам лучше? – спросил Юра, волнуясь уже за Сару.
– Мне уже почти хорошо. Рассказывай уже!
– Так вот, мама Сара, позвонил онанист и сказал, что ваш муж умер не своей смертью. И что его отравили.
– Подожди… Почему онанист, Юрочка?
– Ну, он не представился. То есть, когда спросили, кто говорит, он сказал, что звонит онанист.
– Юрочка, может, аноним?
– Может. Да Бог с ним. Он сказал, что у него есть доказательства и что он вышлет их по почте. Как это… Ну, чтоб никто не знал, кто высылает и откуда.
– Анонимно.
– Да.
– Ты в это веришь, Юрочка?
– Знаете, я, почему-то, поверил…  Вы сами говорили, что он взял и умер посреди полного здоровья. Я запомнил это хорошо. Скажите, а вскрытие делали?
– Нет, не делали… Арик что-то говорил… А, вот что: что раввин сказал, что нельзя еврею делать вскрытие. Я тогда была вообще невменяема. Сказали, что сердце остановилось – я поверила. С мужчинами в возрасте это случается… К тому же, про полное здоровье – я погорячилась: Яша был не очень здоровым человеком – последствия военного детства, эвакуации, бедности и так, разные болячки… И на сердце последнее время жаловался. Не то, чтобы жаловался, но держал руку иногда. Я видела… Один раз спросила, но Яша отшутился, сказал, что раз оно болит, значит оно есть.
– Мама Сара, вам придётся дать согласие на эксгумацию. Скажите, а у него были враги? Может, он с кем-то воевал за кафе, скажем.
– Может, это Бройлер?
– Его уже допросили в тюрьме. Сразу же. Он отрицает, но сказал, что сделать это могли только свои. Яша пробовал еду, которую он готовил?
– Конечно! Все повара пробуют еду. Яша говорил, что за день повар съедает трёхлитровую банку отходов, пробуя всё подряд. Он всё пропускал через свой рот… Но он мне ничего про это не расска… То есть, я хотела сказать, что Яша мне про врагов никогда не рассказывал. Вообще, Юрочка, его все любили… Хотя… Я вчера встречалась… Ой, нет, я не то хотела сказать, – и тут Сара почувствовала, что ей категорически нельзя говорить ни про Простачка, ни про Фельдмана.
«Этот звонок не был случайностью… Видимо, Айзик Янкелевич что-то узнал», – подумала Сара, налила Юре чай, сделала бутерброды и села рядом.
– Юрочка, а если я не дам согласие? Я не хочу, чтобы Яшеньку трогали…
– Мама Сара, вы поймите, если суд решит делать, то это произойдёт без вашего согласия. Неужели вы не хотите узнать, что произошло?
– Скажи, это вернёт мне Яшу? – серьёзно спросила Сара.
– Нет, конечно, но правда восторжествует.
– Прошёл год… Зачем уже нужна эта правда? Я не знаю, что делать. Я могу подумать? Сутки!
– Ну да, я думаю, можете. Всё, я пошёл спать. А то сегодня у нас была сумасшедшая ночь.
– А что, было что-то ещё?
– Короче, два алкаша ограбили частный магазин, где продавали спиртное. Их повязали прямо на месте, с поличным: эти придурки распивали спиртное там же, за углом. Горячие мужики: ребятам их пришлось тащить до машины. Этих алконавтов доставили в милицию и посадили в коридоре ожидать, пока вызовет следователь. Пока сидели, один из них взял и умер.
– Что? – у Сары открылся рот от удивления.
– Умер, понимаете! Ну, то ли водка палёная, то ли алкоголь в крови превысил норму. А у дежурившего следователя, Тарасюка, как назло, был день рождения. А у него по графику дежурство. Вот он и принял на грудь: обидно же, в свой день рожденья дежурить.
– Как же можно? Прямо в милиции?
– Ну да! У нас, вообще-то, спокойно обычно, сами знаете. Сейчас не так часто ночью берут кого-то. Ну, он и выпил… Так-то он не пьёт, но тут чёрт попутал.
Короче, вызвал он этих двоих на допрос. Тот, что был живым, пошёл первым. Его допросили и забрали в камеру, чтоб протрезвел к утру. А тот, что умер, сидит себе, привалившись к стенке, глаза открыты и улыбка странная на лице. Наши его взяли под мышки и потащили в кабинет. Посадили на стул, а он открытыми глазами смотрит на следователя, молчит и улыбается. Ну, Тарасюк и устроил ему допрос с пристрастием… А мужик этот, ну, что труп, упал, лежит себе, смотрит и молчит. А Тарасюк ему и говорит:
«Ты, гнида, молчать будешь или признаваться начнёшь?» А он молчит и всё тут. Тогда Тарасюк наклонился, пульс щупает, а пульса-то нет! Ну, Тарасюк и подумал, что убил мужика сгоряча. Испугался и думает: что делать-то? И ничего лучше не придумал, как на другого вину свалить. Посадил мужика на стул, а тот прямо как живой сидит, позвал с пульта дежурного. Дежурный приходит, а Тарасюк и говорит ему: «Веди, говорит, в камеру. Молчит, как рыба. Пьяный, скотина».
Тот, второй, говорит этому трупу: «Пошли давай! Я что, тебя на себе тащить буду?»
А тот смотрит, улыбается и молчит. Ну, этот, второй шандарахнул ему в челюсть, типа, чтоб не улыбался.  Мужик свалился на пол, а Тарасюк говорит: тащи его в камеру, сегодня с него толку нет, завтра допросим. Этот, второй взял труп под мышки и отволок к первому алкашу. Бросил его на скамейку и ушёл. А там ещё один уголовник сидел, в обезьяннике. Этот труп на него и свалился. Тот вскочил и отмутузил труп по полной: нечего на приличных уголовников всякому алкашу ложиться. Первый, друг этого трупа, поднял своего товарища и чувствует, что он не дышит. И ну давай орать, что врач нужен. Этот с пульта, который тоже приложился, подошёл и сказал, чтобы заткнулись все, и что нечего врать. А тут я пришёл. Смотрю, мужик странный  за решёткой сидит: смотрит, улыбается. А тот, дружбан его, орёт, что он не дышит… Вот всю ночь и раскручивали, кто и когда убил этого несчастного… Вот так бывает… Всё, я спать, мама Сара!
– Юрочка, ты бы в душ сходил! Всю ночь с трупом путался… Господи, что за работа у тебя такая? А ведь ты скоро отцом станешь! Уходил бы ты оттуда, а? Давай к нам, в кафе сейчас так нужны лишние руки!
– Вы что, мама Сара! Разве ж я могу? Вот родится у нас ребёнок, кто их от этой нечисти, что по городу бродит, защищать будет? Нет уж! Я в милицию не за деньги пошёл. Я по призванию. Я сам этого дерьма с детства наелся, не хочу, чтобы и дети мои его жрали.
– Ладно, иди, мой мальчик, спи…

Юра вышел с кухни, прикрыв за собой дверь.
Расстроенная Сара стала готовить завтрак: вот-вот должна была проснуться Лея.
«Яша, что мне делать? Скажи, тебя таки убили или ты сам? А если мы тебя потревожим, ты не очень обидишься? Так, я утром схожу в синагогу и спрошу, как лучше поступить. Ну, точно Простачок постарался и устроил мне представление», – думала Сара.
В коридоре зазвонил телефон.
«Странно, кто бы это мог быть в такую рань?» – подумала Сара быстро побежала взять трубку. Звонил Кацман.
– Алё, Сара Абрамовна, это вы?
– А если я скажу, что это не я, вы таки мне поверите? Что вы спрашиваете, я это, или не я, если вы звоните мне! И зачем так рано? У вас пожар?
– Нет, я просто волновался: вы вчера так много выпили…
– И что с того? Какое вам дело до того, много я выпила или мало? Вы мне что, брат? Или сват? Или кто?
– Мне кажется, или вы злитесь на меня?
– Скажите, там по вам Мурашка не бегает случайно?
– Не бегает. Простите меня, Сара Абрамовна. Я причинил вам боль, понимаю… Я и правда не хотел, чтобы она приходила, но у меня не получается спорить с женщинами…
– Потому что вы – подкаблучник, Марк Моисеевич. – Когда вы, наконец, собираетесь стать мужиком? Хотя, кому я это говорю, Готэню? А насчёт боли я вам так скажу: боль может причинить каждый, даже очень близкий человек, не про вас будет сказано. Вопрос в том, стоит ли человек того, чтобы переживать из-за причинённой им боли?
– Вы хотите сказать, что я не стою этого? – обиженно засопел в трубку Кацман.
– Вы у Мурашки своей спросите… Скажите мне, как можно любить всех подряд?
– А кто вам сказал, Сара Абрамовна, что я люблю всех подряд? Я их уважаю… Немного… А это правда, что вы замуж выходите или так, сгоряча сказали?
– Тю, Кацман, а что это вас вдруг заволновало? Или вы думаете, что вы не опоздали? Я вам отвечаю, что таки да! И попробуйте мне сказать, что вы увольняетесь! Вы, конечно, бабник, но зато управляющий отменный!
– Спасибо, Сара Абрамовна, хоть на одном добром слове. Так выходите замуж, или  не выходите?
– Марк Моисеевич, не делайте мне весело в восемь часов утра. Вы нашли свой тухес? Так теперь и сидите в нём, а ко мне не лезьте с дурацкими вопросами. Всё, встречаемся в кафе. Только я вас очень прошу: приходите без мурашек. Не до них, простите.
– Сара Абрамовна, если бы я хорошо вас не знал, я бы подумал, что вы ревнуете, ей Богу.
– Кого?
– Меня.
– Вы меня сейчас доведёте до инфаркта со своими предположениями, и вас таки некому будет хоронить,  Марк Моисеевич. О, кстати, мне будет очень нужен ваш совет. Я любила и люблю одного человека – моего мужа. Просто день был такой…
– Это обнадёживает, что у меня ещё есть шанс завоевать ваше доверие. А о чём пойдёт речь, если не секрет?
– О покойниках, Кацман…

Продолжение: http://proza.ru/2022/02/17/1291