Забавные истории из жизни комсомолок

(Полная версия)
 
1. По секрету всему свету.

         Нисколько не удивительно, что всё это именно комсомолки. Не то что бы осознано позиционирующие себя в составе авангарда советской молодёжи. Более того, членство своё в этой всесоюзной организации даже и на поверхности своей души для себя не считали они чем-то мобилизующим или обязывающим. Все комсомольцы – вот и я тоже. Но уж и барышней-то каждую из них назвать можно только разве что в насмешку. Обычные девчонки –  малость, правда, заумные и активные по жизни, Но ведь невелик этот же изъян? Тем более что особа женственности вообще с любым дефектом – существо, загадочное и понуждающее мужчину определённой гендерной ориентации не раздумывая попасть в ауру её особенности.
         Скажу сразу, что мои симпатии на их стороне, настолько, что порой мне кажется - любил бы их всех сразу, если бы сердце моё было безразмерным.

          А нынче же и размер моего сердца не имеет значения, а всё же умиление ими осталось и живет неизвестно где у меня.
         Но вот сейчас вдруг да нахлынуло. И задумал я хотя бы вербально обнять каждую и выставить в таком свете, каком они теперь предстают в моей душе из времени своей молодости.


2. Кисель.

        Девица, по происхождению Семёновна,  так задружила с одним парнем, что тот осмелел и взял за моду приходить к ней для разговоров едва ли ни прямо в дом. Нет, конечно же в дом–то он ещё не решался войти, а стукнет бывало в оконце – выйди, дескать, в сени-то!
        А тут случилось так, что в семье вроде бы как праздник намечается. Это каким-то образом раздобыли продуктишек, да и сочинили сытный ужин. А уж там! Можете себе представить? – кисель!!!  А тут не то чтобы киселю, а и чаю пустому рада была бы. Молодые силы ведь просят своё, а откуда бы им взяться –вот и подвело живот-то так, что штаны нечем поддержать.
        Но сейчас скоро. За стол уж сели. А тут – бряк!  - э т о т.  Выйди, мол, на беседу.
        И Семёновна родителям: - Я сейчас, скоро.
        Выскочила в сенцы. А э т о т  мямлит своё - то да сё. В другое бы время слушала до полуночи, да и до рассвета бы трели его соловьиные. А тут – кисель! Прямо из головы не идёт. И так жалко стало себя, прямо до слёз. Стоит и изо всех сил сдерживает себя.
- Что это такое с тобой сегодня?
            Вот же, гад какой! – да прямо уж и прорвало навзрыд. Приобнял он её и норовит в глазах прочитать причину такой кручины.
- Там кисель – повинилась Семёновна, пытаясь вытереть слёзы – выпьют ведь без меня!
          Конечно, тут уж не до смеху.

3. Обрамление

              Было бы странно представлять наших забавниц во своего рода неглиже. Без должного обрамления, которое, естественно, мужеского рода. На эту благостную мысль подтолкнула меня сама история  образования их совокупности в моей систематизации и классификации наших героинь.
        Собственно все они как бы представляют две группы: одна из них достаточно чётко позиционируется как группа А1 (алмазники – то есть сформировавшаяся в молодые годы, посвящённые открытию первых месторождений алмазов для нашей страны); другая же может быть условно названа А2 (анадырцы – начавшие свою трудовую деятельность в коллективе анадырских геологов)
   
          По возрасту эти группы рознятся в два десятилетия, но это мало что значит – такова специфика  этой ментальной корпорации. В ней все свои, но без панибратсва и прочих снобистских условностей, а естественно выраженного единства общей судьбы.
       Причём, более всего меня впечатляет общность людей группы А1. Несмотря на годы, сформировавшие разницу в общественном положении каждого (у парней здесь разница существенна, а девицы карьерным ростом не могут похвастаться, но на своём месте каждая - несомненный авторитет для молодёжи) каждый для каждого из них по-прежнему Саша (Семёновна), да Ира, Коля, Валя, да Гриша.

       Правда,  среди них
- самый проныра - это Гриша, сумевший не только  отхватить себе ого-го какую в стране  премию, но и  составить о себе славу  столь же специфическую, сколь и маловероятную. Шутят они меж собою, что если через год оказаться в стойбище, где побывал Гриша, то, мол, непременно увидишь, как там бегает маленький гришулька (впрочем, мало ли ещё как мы шутим – и что по каждому –составлять протокол расследования. Этак можно дойти до абсолютной немоты, оставив следствию для работы наше невысказанное, то есть измышленное);
- а уж Коля-то умудрился обрести кучу титулов : советский и российский геолог,  доктор наук, академик,  лауреат Государственной премии, и прочая и прочая  столь невообразимо высокого уровня, что у автора возникает потребность скрыть их в целях воспрепятствования  читателю в его болезненных попытках идентифицировать упомянутую личность;
  - Валя же особенно на тех поприщах не замечен, но стал отцом девочки  выросшей в музыканта и композитора, автора крупных произведений на исторические древне русские темы.

     Так что следите за  девичьими капризами – они, порой, и забавны и удивительны.
      Правда автору, по каким-то внутренним причинам не удалось и выстроить хотя бы хронологическую последовательность представления историй. Ну да, думает он, пусть читатель, если уж запал на тексты, сам потрудится над нездоровым побуждением понять кто есть кто, и что к чему.  Для меня же это просто маленькие картинки из жизни девиц, приятных во всех отношениях.


4. Ирина и брандспойт

        Надо сказать сразу, что у Семёновны в итоге всё сложилось удачно. Мы не можем с уверенностью  ответить на жгучий вопрос о киселе: был ли он выпит полностью за время её отлучки в сени, или же родные оказались  людьми настолько сердечными, что порция девушке была сохранена и была ею с наслаждением выпита, окончательно испарив неудержимые слёзки девушки на выданье. Но вот с ухажёром-то ей повезло.

- Да что ты, Саша? – вот же дурёха! Почему не сказала-то? А я вот паёк получил – было бы нам угощенье.

             Нормальный мужик оказался. На всю жизнь. Не потому ли на многие годы Александра Семёновна сохранила молодой задор? Да ещё приобрела изобретательность по части кулинарных изысков. Так что долго и радостно трудилась она в институтской лаборатории под началом своей сверстницы Иры. Иногда они устраивали всем перекус – чаепитие с плюшками да тортикам и со смехом перемывали косточки  друзьям молодости. Как-то само собой простенько вспоминали они свои приключения по жизни и тогда уж можно было услышать имена Коли, Гриши, да и Валентина. Иногда и сам Гриша наведывался к девчонкам в возрасте и потирая руки хитро интриговал: - Девочки, а сейчас я вам новый анекдот…
            Нам, конечно интересно, что там Григорий задвигал, но вернёмся же к заявленной теме.

           И мы застаём девицу Иру студенткой в таёжной глуши.

Ещё не сложена песня: В ковбойках пёстрой клетчатой расцветки/В болотных сапогах  не по ноге/Девчонки из геологоразведки/Шагают по нехоженой тайге.

          Но тайга над трубкой кимберлитовой уж изрыта вдоль и поперёк - потому что, хоть и закрыта тема названия полезного ископаемого, но всё же это не как у уранщиков (там стоит только замаячить ионизации, как тут же налетит «НКВД» со своими питомцами и хоть мешками да начнут выгребать минерализацию). А тут нет: есть, хоть и закрытые, но Требования промышленности к качеству, есть методика подготовки запасов. В вот и, стало быть, роем землю, документируем, берём пробы и … пошла, поехала лаборатория.
           Вот тут-то и резиновые сапоги – самое то. Закончился рабочий день и бредёшь в них на выход. А там наготове экскаваторный ковш да брандспойт – сапоги тебе отмывают от комьев синей кимберлитовой грязи, чтобы, значит ни единого карата возможно прилипшего минерала не ушло не по назначению.


5. Алмаз и брезент

           В поле ведь как? – все удобства если ни на дворе, так в палатке.
Пол для надёжности застелен брезентом. На полу же по углам - бутор лабораторный. Посредине стол. На столе бинокуляр и прочее. Сиди за столом, прогоняй на предметном стекле шлих за шлихом. Выбирай кристаллы, сортируй, классифицируй, описывай до опупения. Да всё как-то пустой кимберлит идёт. И где же всё-таки у нас…
          Да вот же он – сверкнул под лампой - ничего себе кристаллик!
         Однако, передохнём.  - Девчонки, как там чаёк?
 – Сейчас, немного подогреем.
           Надо встать, ноги размять, да глаза пусть отдохнут на серо-зелёном полотне палатки.
-Ой! Девчонки – какой тут чай! -  слетело зёрнышко-то!
-Где? Где?!
- Тихо, девчонки, без паники. Надо искать!
             Планомерно, в каждом уголке, каждой складочке.
-Ну, нет нигде. Как сквозь землю провалился.
-Исключено – ведь брезент-то плотный.
          Так! Каждый предмет ставим на стол и тщательно осматриваем. Осмотрели – выносим из палатки и выставляем на другой брезент.  Выносим всё.  Теперь аккуратно сводим концы брезента с пола. Образовавшуюся кучку мусора мне под бинокуляр. Сначала выбираем мусор крупный, складываем в тазик; (будем смотреть ещё и ещё) теперь поменьше, ещё поменьше. Пылинки- на предметное стекло.
-  Тихо, девчонки, отойдите. Что бы дышите как коровы!?
         Так! Так! Так!

 -Да вот же он, голубчик!!! И где же ты был, зараза? С ума чуть не сошли. Лезь теперь, гад, в пакетик.  И там помалкивай.

- Девчонки – всё обратно расставляем по местам. Узнает кто или нет о случившемся – уж это не важно.
         Вот он, кристаллик-то, на месте!


6.  Ирина и парфюм

       Закончился сезон, и теперь ходит Ира по квартире неприкаянно: не в поле и не дома. Вся из себя умытая, в лёгком платьице, а всё равно словно рыба, вынутая из реки. Привыкает к цивилизации: туда пойдёт, сюда пойдёт.

     Только… что это? Что за странности?  Словно током ударяет чувство вины и угрозы. Будто грех какой-то твой непоправимый обнаружен и предстоит дать ответ.
 - В чём же дело, Ира?
-Да вот же на этажерке с мамиными вещицами флакон. А на нём открытым текстом запретное слово: - АЛМАЗ.
      Сгинь наваждение! Всё нормально, Ира – ведь ты возвратилась в мир людей. Ты просто дома.


7. Соль и сахар

       Простенько, но со вкусом устроена жизнь матери. Звёздные миры - они там, где и положено им быть для профессионала по этой части. А дома жизнь бедновата – но это, как и в всех. А тут откуда-то стаканчики на столе взялись – видимо не успела мама прибраться: вечером принесла откуда-то счастливым случаем, да утром спешила на работу.
       Вот и хорошо. Сейчас будет порядок. Что это? Пальчиком в стаканчик, да слизнула – тут и без очков ясно – сахар. Так, берём чистую банку, да ссыпаем вместе. Почти полбанки получилось. Молодец, хозяюшка!

       Вечером мама: – Ира, тут стаканчики стояли - где они.
- Да там, в шкафу, банка стоит.
- И что? Соль и сахар вместе?
-?!
      И не соль  теперь и не сахар. Ну да куда-нибудь приспособим – не пропадать же добру.

8. Женихи

          Если ты девица, то рано или поздно мысли о принце на белом скакуне, или на яхте с алыми парусами приобретают всё более прагматичные очертания. Тем более что принц комсомолке не товарищ. Да и белого коня разве что только в цирке можно увидеть – а уж там-то наверняка всё схвачено. Алые паруса же в Сибири встретить можно только во сне. Да только что за проблема?  Парней так много холостых на… факультете. Тем более, что одного только Коли мало не покажется – пролетевший из -за золотой своей медали мимо мореходки (знает, знает об этом всякая девица в группе) - чем не капитан Грэй.  И ведь так и сяк сигналит: - Ира, мол, Ира!

       Вот если бы не это поле, да не Валентин. Тихий да ласковый!
- А мой такой. Мог бы стать… и тем да тем. Да вот что-то не свезло. Это, девчонки про нас поют нынче (сказано за чаем с тортиком от Семёновны)
-Да! А вот Коля-то наш нынче вон в академиках как зажигает!

Ах, мамочка…каталась я не с тем
Ах, зачем я в полюшке повстречала Валюшку
Ах, мамочка, зачем, зачем, зачем?

- Ну да что там. Зато наша с Валентином доченька - умница, музыкант да композитор. И ничего, что маме её не пришлось тогда доучиться.
-Да ты что, Ира – куда уж больше-то? И так ты самая умная в нашей лаборатории.

          И всё же на будущее предупреждаю нынешних девиц о необходимости тщательнее думать и сердцем и… уж не знаю – что там у вас есть такое, чем вы думаете в решающий момент.
         Так что, юные девушки, будьте же осмотрительны в выборе партнёра. Ибо жизнь не обязательно заканчивается скоропалительным разводом, а может затянуться и на половину века.
-Ужас?  Но ведь не ужас! же, ужас!! ужас!!!

9. Пышненькая
          Итак, Леночка - следуя традициям  всеобщего умопомрачения молодёжи своего приморского города - покинула дом и город родной, да обнаружилась в Воронеже перед дилеммой, (выражаясь языком молодёжи того времени) - куда пойти, куда податься – кого найти, кому отдаться. Медицинский институт проехал мимо, и вот перед ней Воронежский университет. Его амбассадором предстал аспирант по имени Иван. Парень слегка не от мира всего, чистый «ботаник» - он приметил растерянную девчушку и взял под своё покровительство. От него Леночка узнала много интересного про геологическую жизнь и решила попытаться стать геологом. В силе своих знаний она была не вполне уверена, но решила будь что будет. А не сдам, так поеду строить Братскую ГЭС. Бывают же такие дурёхи, да и не только с черноморских берегов! Тем более что первый экзамен по физике с перепугу сдала на тройку. Продолжай! – подтолкнул растерявшуюся было девицу Иван. А тут пошли две математики да сочинение. Бац, бац, бац! - одна за другой три пятёрки.
- Иван, меня приняли! И они вместе пошли к спискам удостовериться в этом невероятном случае. Действительно, вот!

          Так началась студенческая жизнь будущего геолога. Куда только не вклинивалась наша молодка: петь, танцевать, в пещеры вползать, да на горы взбираться. Ну и сессии сдавать. Но эта кипучая деятельность на ней отразилась не сразу. А поначалу обнаружила она что телом стала наливаться (мордашка так прямо в зеркальце уж не помещалась). В общем, дело это самовольное так продвинулось, что однажды идут они, четыре закадычные подружки, по универу, а навстречу им парни с физмата, да поравнявшись игриво так заметили:
-У-у, пышненькая!
-Пышненькая – теперь уж и подружки то и дело смешливо подначивали её; словно прилипло к ней это прозвище для внутреннего их применения.

           А тут однажды на одной из лекций - кто из студентов что только ни делает: кто подрёмывает, кто делает вид что углублённо слушает, а кто-то и занят интересным разговорцем, да разговорцем весёлым. Но при этом в аудитории стоит приличествующая предмету тишина.
          Наша же Пышненькая, сдерживая свои смешливые эмоции, напрягается, да так, что пуговка на её бюстгальтере рвёт нитяные узы и производит при этом треск, пробуждая от спячки и самого сонного из группы будущих знатоков минералогии.
 
          Десятилетия спустя - уже признанным специалистом своего дела навестила она свою альма-матер. Со многими однокурсниками состоялась встреча. Теперь уж и они забурели, да взобрались на многие вершины карьеры. Увидела она и Ивана. А уж он-то стал представительным, интересным мужем в учёных кругах.
-Умница – отозвалась о нём её подружка, теперь уж преподаватель для молодых студентов универа.

          Всё же перегрузки от увлечений жить  - все вместе взятые  - так подействовали на её, что стала она стройна и как бы эфемерна. Для песни и танца это и хорошо, Да и в пещерах  шкуродёр проходить самое то. Но вот в горах, на маршруте с рюкзаком – не без проблемно... Но жить можно, да и нужно. Хочешь, не хочешь, а сессию надо сдавать.   Утешает что от сессии до сессии живут студенты весело.
А тут ещё:
Опять проблема у меня – рюкзак.
С ним дома появиться мне нельзя никак.
Курортный город мой родной, приличный,
И выглядеть должна я на отлично.
Ну, может на вокзалах и турбазах
Туристы с рюкзаками появлялись,
Но местный обыватель не привык,
Чтобы они по городу в таком обличье шлялись.
Ты можешь быть одет по моде
Или с себя почти всё снять,
Но пред соседями мне лучше не светиться.
Ищу, куда бы мне рюкзак убрать.
Ну, разве что на плечико накинуть,
И лёгким шагом по ступеням к Бытхе двинуть?
Должна скользить изящно, грациозно.
Как жаль, что самолёт не прилетает поздно,
Поближе к ночи. И в полночной тьме
Спокойно с рюкзаком дошла бы я вполне.
Но, делать нечего -  вперёд, вперёд!
Вот уже последний лестничный пролёт,
И дома я. Ну, слава богу!
Каникулы! Ура! Окочена дорога.
У мамы наготове, как всегда –
Носочки, шляпки, сарафанчики для дочки;
И крем и пудра, и другая ерунда,
И прочее, и прочее, и прочее…
Вот только появленье с рюкзаком
Не вызвало у мамы одобренья.
Есть чемоданы сумки, а рюкзак –
Для Сочи непривычное явленье.
- «Как пред соседями предстанешь с рюкзаком?
Тебе мы купим чемодан и - точка» -
Что ж слово для меня её – закон,
Послушная, я, очень дочка.
И так раз несколько – приеду с рюкзаком,
А мама отправляет с чемоданом, сумкой.
За что ж терпеть такую муку?
И с этих пор я не беру рюкзак.
Зачем терпеть такие траты?
К тому ж, скажу, не так мы и богаты.
А чемодан? Я  чемодану песнь пою,
Вошел сингенетично в жизнь мою.
В палатке это стол, и стул, и гардероб,
И аккуратно всё лежит, не намокает.
Вот только удивленье у коллег,
Моё с ним появленье вызывает.

         Ну и - как говорят, теперь уж в её, Сибири - чё к чему?



10. Бонжур, мадам - привет, валет

             Это была широко распространённая(середины XX века)в России детская карточная игра. Количество игроков не ограничено. Колода любая. Карты сдаются всем игрокам поровну (или, по возможности, поровну) и кладутся взакрытую на стол возле каждого игрока. Затем каждый игрок по очереди начинает кидать по одной карте на середину стола в открытую. Если в середине оказался король, то все обязаны отдать честь, если дама – сказать: «Бонжур, мадам», если валет – «Пардон, месье». Туза надо прихлопнуть ладонью. Если игрок ошибся: отдал честь валету, прихлопнул короля или, например, сказал: «Бонжур, месье», то он забирает все карты. Если никто не ошибся, карты забирает тот, кто отреагировал последним. Выигрывает игрок, первым избавившийся от всех карт на руках.
            Все существующие варианты этой игры заключаются в том, что разным картам приписываются дополнительные действия. Например, при десятке – кукарекать и т.д.
 
            Так уж случилось, что Алёша Махлай, начальник Второй Ныгчекваамской геологосъёмочной партии - ведущей геологическую сьёмку всё более подробных масштабов в пределах листа Q-60, уже за 179 меридианом и чуть южнее полярного круга - он  подобрал себе преимущественно молодёжный коллектив. Специалистами были там только что состоявшиеся выпускники вузов и техникумов. Рабочие – тоже молодые парни после армии, или просто приехавшие с Материка в поисках романтики. От этого работа шла весело, но уж качество её Махлай держал под непререкаемым контролем.
            Вот и лето закончилось, пришла пора сворачивать очередной полевой сезон, да быть готовым для возвращения в город долгожданным, но всегда неожиданным бортом.
            Вечерами холодало, а ночами выпадал снежок. Хотелось уже не просто быть с природой на ты, но и собираться тесной компанией в натопленной палатке да там барагозить.
            К такому раскладу всё было приготовлено заранее: колода карт, блюдечко с  - именно голубой! - каёмочкой.
            Картёжная их игра и называлась Бонжур, мадам.  Она допускала к себе всех желающих и была весела своими условностями. Каждый кричал на все лады, безудержно дурачась.

(Проигравший подносил, еще после игры почивавшему в спальнике победителю, утренний кофе на блюдечке с голубой каёмочкой и… драгоценный кусочек сахарку. Продукты же были уже на исходе; а сахар – первый из них нормируемый дефицит.)

            Запоздно парни уходили к себе, а девчонки ещё долго бывали возбуждены и смеялись от любой сказанной фразы.
            Была среди них и Леночка – первого поля выпускница университета. У неё смолоду открылся телесный дефект – передний зуб начал разрушаться. Подружка её из медиков по знакомству организовала ей новый на штифте.  Но видимо цемент воронежского мастера оказался недостаточно стоек, что и послужило развитию нашего сюжета.
            Хохотали девчата до упаду даже и без причины, пока не обнаруживалось, что зубок у Леночки пропал. Теперь уж веселье продолжалось на полу палатки по серьёзному поводу. Елена с Натальей и Ниной скатывались под стол и, давясь смехом, рыли землю. Тогда смешно было уж от того как все они ползали при свете свечки, тыкаясь друг о друга в самых интересных местах. И таки находили несчастный вожделенный предмет. А парни думали, что девчонки скатились вниз под стол от смеха и не подозревали об истине.
            Зубок устанавливался на место. Жизнь с красивым лицом продолжалась. Но вскоре снова Леночка обнаруживала недостачу. И снова открывались поиски пропажи.
            Постепенно усталость давала о себе знать и девушки погружались в объятия сна.
            Утром в палатку приходил кто-то из парней и растапливал печурку. Когда становилось достаточно тепло, девы выползали из оленьих кукулей, приводили себя в порядок и выходили под навес кухни для завтрака.
           Начинался ещё один день ожидания вертолёта.

11. В гости к Мандрикову

          Кто-то весьма впечатлительный сочинил эту вот песню со словами, которые не могут не взволновать жителя побережья, пережившего долгую зиму, изобильную морозами, чередующимися с затяжным безумием  пурги.

"Уже растаял снег в Анадыре, /И на лимане лёд хрустит. /Зима окончилась, её не надо мне /Ведь по теплу душа моя грустит."

          Значит наступили дни середины июня. Ещё несколько дней - и лёд с лимана унесёт в залив. А там уже поджидают первые суда открывшейся навигации. Самым же первым будет белый красавец сухогруз. Он тихо войдёт да станет якорем на траверзе мыса Заселения и начнётся его разгрузка. Народец местный придёт в возбуждение. Ведь уже давно закончились винные запасы, а душа просит праздника. Но что за праздник без бутылки доброго вина?  А между тем уже первый катер уходит от Казачки на шестой причал и уж оттуда возвратится битком набитый народом, прилетевшим с Материка. Старожилы деловито разойдутся по своим пристанищам и на причале останется молодёжь, ошеломлённая только что открытой для себя картиной сотворения мира.
          Шальное весеннее небо, серая морская гладь, табуны белух и хороводы нерп, показывающих пришельцам - кто хозяин этой придвинувшейся к тебе земли. Но пришельцы не способны усвоить и малой толики этих откровений, ибо разум словно покинул каждого, оставив только способность предчувствовать нереальность своего здесь появления. Кто же эти существа с не адекватными реакциями? Да они - молодые специалисты, ещё несколько дней назад ступавшие твёрдой ногой по асфальту студенческих городков в разных частях страны, оставшейся далеко на западе. Теперь вся их страна – на западе, а на востоке же – один только лишь океан.
           Но пришельцы не лыком шиты: уж немало каждый походил по родной стране, и знает, что рассчитывать он может только на себя. Он знает, что где-то здесь есть контора, и она будет им найдена среди неброских построек городка. А там отдел кадров, там направление на ночлег, там - ясен пень – общежитие.
             Профилакторий – поправляют пришельца местные люди, наверное для того, чтобы откреститься от общежития на улице Геологов, дом 5. Если в этом, типа, профилактории заселяют молодёжь специальных знаний. Там они обустраиваются комнатами на свой лад, и даже семьи молодые заводят, то на Г е о л о г о в попадают люди с неустойчивой социальной ориентацией переходящего состава ( нравы там резко отличаются от поведения насельцев профилактория и могут даже шокировать впечатлительного  наблюдателя со стороны). И там и там всякого пришельца встречают радушно, по своему понимая значение этого ритуала.
              И там и тут  как-то само собой открывается родство старожилов с новичком. Но если там новичок – это собрат по бичевской судьбе, то уж тут встреченный тобой человек - словно брат да сестра именно по жизненному выбору. И вот уже просто само собой начинаются весёлые  рассказы на тему  что к чему: да чаепитие, ну не всегда просто чай - тут и Ркацетели, а то и Плиска только что из трюма белоснежного красавца – разве это грех? Не грех, как и сами молодые посиделки нескончаемыми часами белых ночей.

            А у девиц двадцати лет (плюс два года) - новый подопечный. Парень из уральского города. Он –  парень свойский, балагур, песенник – под его гитару славно петь нашенские – от Карпат до Берингова пролива - общие песни.

-Слушай, что мы тут всё сидим да сидим; не пора ли сменить дислокацию?
- Отлично! А куда же мы пойдем в ночь-располночь?
- А, пойдём-ка к Мандрикову?
- Девчонки, ведь уже поздно!
- А он всё равно не спит.
            И вот мы уже на улице в волшебной подсветке незакатного солнца. С лимана доносится запах моря и водорослей. Тишина и покой легко принимают в себя наши восторги.

- А где Мандриков живёт?
- Да тут, недалеко. Вот прямо по Рультытегина, дальше  перекрёстка с Отке.
- Так  это почти с Экспедицией?
- Нет.  Там по Ленина налево.
- Девчонки, неудобно же среди ночи.
- Да он же одинок и будет рад компании.
-Ну, смотрите!
            Свернули  - и идём да идём.
- Так домА-то  же кончились, дальше только тундра да обрыв в лиман. Куда это мы?
- Не дрейфь.  Уже скоро.  Вот он, голубчик! Мы пришли.
 -Где, где? Никого же нет!
- Да вот же он – смотри!
- Да это же памятник!
- А ты что думал? Привет тебе, товарищ Мандриков, председатель первого  ревкома Чукотки. Эттык!   Экимыл варкыт?*
              Розыгрыш этот остался в памяти  на всю жизнь.

           Необходимое предупреждение для впечатлительных особ:
в детали истории персонажа, которому поставлен этот памятник, я бы не рекомендовал углубляться, дабы не впасть им в уныние от осознания того, кого мы делаем своим героем.
Памятник и памятник. Поставлен, ну так и пусть стоит. Может быть кому-то и от него будет польза.
* Эттык!   Экимыл варкыт?, чук.  Ты пришёл (приветствие). Водка есть?


12. В пургу

          Две девицы двадцати лет (плюс два года) решили что им надобно сходить на танцы в Дом культуры. Что из того,  что по части именно шманцев-танцев - и та, и другая щепетильно разборчивы, да и сами (как им казалось себе) не особенно лакомые в этом смысле. Да только что из того, когда вот хочется же! Тогда не помеха намеренью набирающая силы на улице пурга, обещающая со временем ещё только усилиться?
         Какими уж были в этот вечер достигнуты ими результаты насчёт потанцевать  - не важно. Только настала пора  лечь и на возвратный курс.

         А пурга тем временем разбушевалась уж не на шутку. Порывами до тридцати метров в секунду - сказали бы синоптики.
         Хорошо если при этом в тебе тела под сотню кило. Тогда что за дела? - ступай себе да иди. А каково, если и вместе с шубой  половины-то  нет? Каково ли, какао ли, но уж если охота была пуще неволи, то - полный вперёд. Всё прямо по улице Рультытегина,  сначала прикрытой  домами типовой постройки в два этажа на восемь квартир  -  самый распространённый в городе архитектурный изыск. Тут главное пересечь перекрёсток с Отке, а дальше перекрёстка  начинаются  некоторые проблемы  с высоким коробом теплотрассы. Но по коробам здесь горожане не ходят, потому как ветром с дороги весь снег выдувает до блеска. Так что идти можно, только голову от ветра отверни, чтобы порывом не захлебнутся; да ещё в спину вихрем поддувает – так что лети как парусник до самого профилактория.
         Вот и сам перекрёсток. С первого раза девицам удалось добежать почти до его половины. Но порыв ветра вернул каждую на точку старта. Вторая попытка привела к тому, что ветер повалил каждую на дорогу и покатил туда, куда ему показалось надо.

         А, между тем, в окне углового дома появился зритель – знакомый по работе. Потом этот позвал себе ещё себе соучастников; и весёлое зрелище продолжалось бы долго, если бы девицы были бы ещё и легкомысленны. Но эти оказались настолько практичны, что приняли правильное решение.
             Полсотни, да полсотни – вот тебе и все сто кило. Крепко обхватив друг друга руками, они совершили рывок, оставив аэродинамику перекрёстка ни с чем, а зрителей с разочарованием.

       Ходили ли они ещё на танцы – не известно. Но уж на санках с обрыва в лиман покатались хорошо.
       Об этом будет доложено ниже.


13. Хорошо покатались

         Две девицы двадцати лет (плюс два года) решили покататься с горки на санках. Санки были обыкновенные, детские. Ну да и сами они были не велики росточком. Про таких язык не поворачивается сказать: - ну и дуры!
        Так отчего же и не прокатиться.  Вот ведь вот он,  скалистый обрыв от Мандрикова да на лиман.

        Эх, хорошо! Упадёшь плашмя на санки, да и - вниз с ветерком.

        Прямо как в песне:
Ах, мамочка, на саночках каталась я … весь день!

        Лицом вперёд, только чтоб удержаться, да вовремя увернуться от острых камней. Мчатся санки, подбрасывает  ездока на ухабах едва ли не на полметра. С одного ухаба на другой; и снова, и снова.

          А девицы – хи-хи, да ха-ха!  Веселятся как ровня среди также развлекающихся анадырских школяров. Обрыв-то почти отвесный, так что скорость набираешь такую  - выкатываешься чуть ли не на середину лимана.
          Ну а после – в баньку. Эта наша замечательна тем, что там из кранов течёт вода бурого цвета, да иногда ещё с мальками. Это значит, что местный водозабор устроен на тундровой речке. Перегородили  её плотиной –вот тебе и пожалуйста, проблема водоснабжения жителей города решена.
          Бурая она или коричневая – всё равно, лишь бы была погорячей, да вдоволь из тазика на себя сколько хочешь лей. Хорошо, однако!

          Разделись в общем отделении,  да голышом вприпрыжку  - в парную.  А   потом уж помыться во всё своё удовольствие.
          Только:
 - Что это с тобой? – низ живота и бёдра все черным-черны.
 - И у тебя!
         Синяки?
- Ой! Ой!! Ой!!! От чего это?.. Санки!!!  Хорошо, значит, покатались. Что люди-то подумают!?
-Ну-ка, быстро одеваться.

/…Ах, мамочка, зачем, зачем, зачем?../
          Вот умора -то!





14. Попалась, птичка

         Одна девица  двадцати лет ( и три года), что называется – влипла в историю. Заманили доверчивую со съёмки вольной да на крошечный стационар у подножья гор среди тундры – и при том ещё и на годы: день за днём; и летом, и зимой. Это всё равно что в тюрьму.  И вот теперь остаётся разве что только  голосить:

- где-то оставлены давние друзья/ жизнь-  это плаванье в дальние края…

         Вот и приплыла. Правда и здесь новые друзья не хуже других. Только вот  есть среди них один противный парень. Этот проходу не даёт.  Всё ходит и ходит. Да ещё заладил своё:

- Выходи мол за меня. Выходи да выходи!

           А то вот пристанет:
- Дай, да дай принесу воды.
-Не дам. Не нужна мне твоя вода. Сама принесу, не маленькая.

       И ведь, казалось бы, о чём разговор? – взяла два ведра да грациозной походкой прогулялась до ручья.  Зачерпнула  водицы ключевой…

      Вот с этого места следует  сообщить некоторые  бытовые подробности.

      Воду жителям здесь даёт Ягодный. Ручеёк - во всякое времена разный. Весной – мутным, бурным потоком несёт талые воды со всей своей долины с  отрогами, порой не давая к себе даже подступиться. Но постепенно смиряет себя и начинает входить в своё привычное русло. Вода постепенно светлеет, пока не станет прозрачной вполне. И так до глубокой осени, когда первые морозцы попытаются набросить на поверхность смирно текущих вод ледовую рубашку. Но теперь уж ручей питает только Главный разлом. Его глубинная вода всегда одной и той же температуры. Её тепла хватает на то чтобы ручей не замёрз вплоть до первых серьёзных снегопадов. Теперь подключается воздушная стихия. Она надвигается со стороны океана мощными зарядами снега да порывами ветра. Пурга называется. Она переметает ручей совершенно, укрывая в одеяло из снега метровой толщины. Теперь первый желающий испить водицы вынужден пробивать в сугробе метровой глубины шурф и, ложась животом на снег – и даже своими небольшими габаритами вынуждено  свешиваясь вниз – черпать  из ручья ковшичком в ведро. Уж теперь можно с достоинством нести полное ведёрко по узкой скользкой тропе туда, где его ждут желающие напиться чаю.
            Но такое возможно  по самому благоприятному сценарию.  Доступ к водопою может продержаться только до ближайшей пурги. А ей не составит труда восстановить снеговой покров.
            Когда же жажда первого после пурги пришельца велика бывает, то уж он-то не станет заморачиваться на счёт эффективного сечения выработки, а в нетерпении проделает узкий, извилистый ход до воды, да ещё  ненароком глазирует стенки брызгами, обратив доступ к воде в своего рода нору. Теперь уж всё здешнее население вынуждено подчиниться причудливой воле забавника. Пока не найдётся решительный водопользователь, который восстановит приличное состояние колодца. До следующей пурги, которые случаются часто и бывают продолжительны. Решение поставить над колодцем палатку не только не улучшит ситуацию, а ещё и существенно ей усложнит. Потому что нет ничего хитрее ветра, а уж он-то найдёт дырку и через неё забьёт палатку снегом до самого верху.

           Но сегодня всё получилось неплохо. Оба ведра полнёхоньки, и можно легко идти по тропе, да уж только со вниманием.
           Да где уж девице суметь отрешиться от дум своих?
Вот и:- Ах!
           Падает навзничь! Раскинула свои рученьки: вёдра – по сторонам, а сама лежит на спине живым крестом. Да видит небо в алмазах звёзд.
           А в душе тихо вступает оркестр, играя не симфонию, нет - а существенно грустную элегию чувств о всяком разном, но почему –то сводимому к теме:

-Ну и п р и н ё с  бы воды  - только до порога - и что бы случилось-то? Да от ворот поворот!

       А теперь вот нужно вставать, подбирать вёдра и снова - марш к дырке на ручье, размышляя о противном том ухажёре:

-И куда только от него деваться? Вот привязался-то!

          Пять. Столько месяцев было ещё отпущено девице на раздумья. Не уверен, что только о надоеде были все её мысли, но и того малого о нём достаточно, чтобы сердце страдающего обольстителя оказалось уязвлённым на многие годы благодарения.

На чувственной заре, едва росой умытой,
Мы выйдем в путь дорогой тайных стран.
Еще мы молоды, еще мечтой увиты,
Еще цветет душа, свободная от ран.

Дорога нелегка. То суетно, то четко
Ступаем мы на времени бархан.
За шагом шаг перебираем свои четки
-Нас в даль ведет унылый караван.

Там тайна есть одна: посреди древней пыли
- какой жестокий рок тебя за мной ведет? -
Ты словно алый цвет средь зарослей полыни
Чей горький вкус дурманом обовьет.

Дорогой увлечен, все так же своеволен
- Пускай суров мой непреклонный взор! -
В оазис Ваших глаз, истомы тайной полон,
Украдкой я бегу - раскаявшийся вор.

И там, у Ваших ног, рыданиями  исполнен
С немой мольбою Вам я говорю
-Под шелест струй часов песка бездонных-
Одним дыханием - одно: - Благодарю!

Вот как в десятилетиях расколбасило былого нетерпивца! Чем не поэт доморощенный?

Но тогда дни месяцев противоборства юных душ всё длились и длились. А  э т о т  всё  о своём:
- Выходи да выходи!
- Да никуда я с тобой не пойду… Оставайся уж!..

ВАЖНО: таким забавным способом Мироздание - из всеобщей неопределённости -  моментально структурировало важнейшую на этой планете  для себя определённость, перед которой уж всё остальное, что бы ни совершал в своей жизни каждый изо всех нас, предстаёт «просто  игрой перед зеркалом вечной зимы», как ещё доступной для понимания  метафоры, обозначающей бесчисленные  воплощения состояний бесконечности.

        А ведь предупреждали же доброжелатели:
- Смотри за кого выходишь, ведь  одно слово -  С е р ж а н т.
-Да теперь-то уж чего?..

        …И кто бы знал, что этому сумасбродству скоро как полвека будет?
        Ну, не смешно ли?



15. Двое на костылях из одной деревни


           В некоторое замешательство был введён однажды хирург анадырский травматологии. Ещё несколько дней назад санавиация доставила к нему из тундрового посёлка молодую особу со сложным переломом ноги. Перед этим долго стояла непогода, и пока авиаторы пытались пробиться на вызов, перелом её начал срастаться неправильно. Пришлось ломать и восстанавливать заново. Загипсовали  бедняжку по самый пояс и отправили на костылях к месту ночлега: - где-нибудь да устроится (таков уж был обычай гостеприимства этого города).
          А тут появляется она - и вроде бы не она - но уж без гипса и с переломом лодыжки.

- Что это за дела?  Макаренко?
- Нет. Но из одной деревни.

          И это правда! Да не вся. Мало того что «деревня» у этих девиц одна, так и вина за столь массовый  там травматизм  вроде бы как ложится на одного персонажа.
         А дело было ранней весной, когда снег ещё и не думает таять, а белые ночи уж вовсю разгулялись, инфицируя людей флюидами безумства. И стар и млад теряют тогда предрасположенность спать в ночные часы, и начинают чудить на просторах среди гор и долин. Можно со всей дурью уйти за полночь в тундру на десяток километров и там, часа в четыре утра, встретить жителя посёлка, возвращающегося с прогулки. Но это случается если существо доведено до крайности своими гормонами, взбунтовавшимися под воздействием высокоширотной солнечной активности. (Не это ли причина, по которой перелётные птицы возвращаются из тёплых краёв на далёкий север для того лишь чтобы дать потомство и поставить их на крыло перед дальней дорогой снова на юг.  На юге бы и размножались раз за разом, существенно сберегая энергию для более целесообразных занятий. Ан нет! Всё летят  и летят – глупые птицы под прицел  зело возбудившихся охотников. Даже и  самых непутёвых из них, более склонных не к рекордам добычи, а медитациям в роде этого:

Я гол был как сокол. Но соколом едва ли
Меня все сущие  бы языки назвали –
В краю, где царство птиц..

Весеннею порой над розовой землёй летит за клином клин,
Спеша к подножью гор. Здесь Время-господин
- Собрав гонцов планеты пред собой –
Владеет царством дней, забывших о покое,
Когда ручьи свой  тайный ток откроют.

Хоть всё ещё бело от - ставшим грузным – снега.
А тело уж томится вязкой негой,
Почувствовав едва жаровню под собой.

А в небе из яйца вселенского желток
Стекает в день за днем с востока на восток
Чтоб сумрак в полчаса закончил округ свой

Вскипает тотчас  дух, истомой тая.
И - на крыло! - испуганная стая,
Из края в край долин свой совершать облёт,
Чтоб снова опуститься в  синий лёд.

Скорее расплавлять его собой!
Ведь там,  в гнезде, яйцо плодотвориться просит.
Что жизнь уже начавшуюся носит.

А я же замер в вожделении. Такой,
-Убийство совершить! - мой замысел жестокий.
На белых простынях страны несказанно далёкой.

Там я в своей руке сжимаю ствол. Ружья!
Иначе бы зачем стоять на берегу ручья?

Весь в напряжении  готов вступить в не равный бой…

Увы тебе,  постыдный наш боец, -
Ушёл за молоком твой номерной свинец.
Лишь пух лебяжий опадает пред тобой!

Казалось – ты смущён. Однако же – не так!
Глядишь ты счастливо в след  неудавшихся  атак.

          Но больше люди чудят не уходя из дома. То есть собираясь в компанию, да вытворяя шалости что дети малые. Там и первый предупредительный сигнал о возможности травматических последствий был   подан кое-кому из таких баловников совсем недавно.

         Дяденька, возрастом в четверть века, да при весе тела, уже приближающимся к избыточному, вздумал представить себя – вообразите! - слоном. На четвереньках бегал он вдоль по коридору  от входной двери , да на кухню и обратно, голосом своим издавая трубные звуки. На призыв этот его откликнулась подруга слоновьей жены. Эта шалунья вскочила ногами на широкую спину баловника и, уподобляясь цирковой наезднице, собралась было изобразить что-то такое из себя изящное. Но не удержалась, да упала.  Болезненно вскрикнув, она тут же вскочила на ноги да и протянула слону свою ручку в странном изгибе
-Дёргай!

         Если бы подобное приказал кто-либо другой...  Но то была наша боевая фельдшерица и уж она-то немало изуверского совершила над своими пациентами, случалось и прямо на глазах у  того слоноподобного товарища.

-Дёргай!
Дёрнул.
И - сустав на месте. Этим бы и успокоить судьбу.

         А тут накануне так дунуло с океанской стороны, что домик её занесло по самую крышу. Вот и приказывает мне моя - уже не на шутку воцарившаяся - владычица: – Иди, откопай Верку.
         Иду. А там - снегу надо перекидать не меньше десятка кубов. Начну-ка я с того, что прокопаю траншею к двери, а уж потом расширю выработку. Сказал и сделал. Дверь теперь свободна. Завтра ещё поработаю.
         Но сегодня же вечером Верка бежит от соседки (ходить шагом было для неё в тягость) да напрямик  - бултых! - в траншею. Перелом!

          А тут снова пурга; и санавиация пробилась только через пару недель.
Да и то не, как обычно, вертолётом – а «Аннушку» виртуозно вписал пилот в  пятачок со сложным подходом. Ну да тут целая история - её можно прочитать на   http://proza.ru/2018/02/06/1325 , впрочем, можно и не читать, потому как результат один:  Верка эта загипсованная  - теперь уже в городе где-то приютилась.

                А у нас день Победы. Если честно сказать: - о той победе, если кто из нас если и задумывался, то не глубже чем о стоянии на Угре, Ледовом побоище, или ещё о чём-то ещё более отстранённом от реальности времён.   Уж вот такими патриотами мы были. Да с нас никто и не спрашивал об этаких качествах. Хотя где-то в возвышенных кругах трещали об этом  без умолку. Другие претензии были к нам – да уж и такие пропускала наша молодость сквозь себя без следа, словно нейтринное излучение в толще недр. А Родиной, естественно принятой по рождению, для нас была вся от края и до края  эта прекрасная земля, нам даденая без каких-либо условий для  сумасбродств расцветающей жизни. Но день этот, если уж он установлен нерабочим в удачную пору – почему бы и не отметить? Тем более что природа тому благоприятствует.

                Традиционно в эту пору она оставляет в прошедшем хрустящий  сугробами дубак Первомая, и устанавливает нам совершенную теплынь, обещающую совсем скоро безумство растаявших сугробов, предстающих миру бурлением вод самого даже мизерном водотока. Теперь же по набрякшему снегу мы выходим  компаниями в излюбленную нашу долину, где на горном склоне устроена нами база спортивно-гастрономического досуга. Там в снегу выкапывается котлован, да возжигается костёр, да шашлычок, да к шашлычку, да горные лыжи, да захватывающая дух скорость скоростного спуска.
                Склоны уже отмякли от зимней скованности и допускают возможность управлять телом по всем правилам горнолыжного искусства. Вот и моя царствующая особа своевольна:
-Хочу!
- Ну ты же никогда ещё не ставала на лыжи с жёстким-то креплением.
-Да тебя-то кто тут спрашивает? Уже - в ботинках, и поднимается по склону.
- Ну хоть высоко-то не забирайся!  Вот  такова и была ошибочная стратегия увещевателя.

        Теперь уж строптивица лихо мчится вниз, да всё напрямик. Мчится и падает. А автомат крепления ботинка к лыже не срабатывает:  примёрз, видимо, стопорящий шарик.
-Ай! Ой!

        Снегоходом везём пострадавшую в посёлок, а оттуда уж санбортом под очи изумлённого городского травматолога:
-Теперь на костылях, голубушка, походим!

       И вот после очередного хирургического осмотра от больницы вверх по Ленина, прямо по среди улицы, ковыляют на костылях две невеликие фигурки женского облика, изумляя своим видом впечатлительных жителей.

- Девушки, вы что из какой-то горячей точки? Герои-интернационалисты?

     Тоже мне – нашлись, шуты гороховые!


16. Штаны с начёсом

            Теперь нам предстоит переместиться в пространствах восточных долгот планеты со сто семьдесят четвёртого меридиана, на меридиан сто четвёртый.
             Таковы уж обстоятельства жизни, что комсомолка наша уже, что называется, заматерела. Да, покинув телом навсегда - но никогда душой - группу А2, влилась со всей своей непосредственностью в состав группы А1. Да, да - романтика Севера оставлена в прошлом навсегда, и теперь уж новые реалии дают о себе знать со всей своей неотвратимостью.
        Иногда они сами по себе забавны до умопомрачения. Не столько потому, что  т а м  таких не было (были и там, да и везде, где только обнаруживает себя соотечественник),  но как-то не замечались ранее. Может быть потому, что жизнь  т а м  организовывалась с чистого листа преобладающим числом единомышленников, сверстниками, так, что  наличествующие люди другого возраста, с другим опытом,  легко и просто свои представления вроде бы как видоизменяли, как бы соглашаясь с тем что всё правильно у молодёжи – так и надо жить среди людей, в меру интригуя, в меру протестуя, а уж стремясь в светлое будущее не истреблёнными до конца осколками наивной души.

          Но вот Материк с его вековыми понятиями, типа, хочешь жить – умей вертеться, пробиваясь к успеху сквозь толпу претендентов. Да и тут напрямую ведь не скажешь о каждом конкретно, что вот он – человек греха.  Но в гуще народа как-то неотвратимо проявляют себя - недобрыми и неизбывными ощущениями заметных концентраций - особенные миазмы порока, идущие из лет далёкого прошлого.
          Почему автор считает возможным и, более того, необходимым говорить о таких метаморфозах жизни? Да потому что и поныне уверен в том, что доброе возможно не только порывами души, но и путём самоорганизации людского сообщества; что для этого стоит постараться сделать шаг навстречу друг другу, принимая каждого таким, каким он есть со всем грузом содеянного в прошлом, не ставя перед ним условие изменить себя – пусть он сам сделает свой выбор.
            Доверие. Оно возможно и естественно. Примером этому наша жизнь там, где уж нас теперь нет. И пусть руины наших построек умолчат о том, что есть силы помощнее наших порывов к лучшему.


        А здесь на новом старинном месте – хочешь ты того, или всей душой противишься – всё равно греховное затянет тебя себе в компанию – всего тебя полностью, или   только рикошетом обольщённым бесом мелким и случайным.

Например.
 
      Вот наш человек, он если не вынесет чего от работодателя, то уважать себя не станет. Даже если и охрану поставят крутую, то всё равно он лазейку  отыщет - в заборе ли, в системе ли безопасности. Иной раз прямо до удивления. Вот, например, старинный случай: прибывает как-то автор этих теперешних сентенций в командировку на оборонный завод, да идёт ранним утром вдоль забора, отыскивая где же тут  у них бюро пропусков с проходной. А на него сверху через забор падают детали изделия цеха товаров народного потребления, обязательного для каждой, даже самой, несерьёзной шарашки. Изделия эти он уже видел во множестве, из любопытства посетив накануне местный вещевой рынок.

        А то вот шутники с мясокомбината, типа, свою шутку шутят, что начальник охраны перенацеливает бойцов с проходной на поиски дырок в заборе. Со знанием дела предполагая, что продукцию комбината тащить могут только граждане, не знакомые с особенностями технологии и фактическим качеством продукции. Своим эта она до тошнотиков не нужна.

        Ну да хватит байки-то  сомнительной достоверности рассказывать.
        Но в нашем случае речь идёт далеко не о колбасе.

       Существует в природе то, что представляет ценность чрезвычайную, которая не должна выйти из-под контроля государства ни при каких обстоятельствах. Такова сверхзадача. Надо признать - невыполнимая.  Но не сидеть же сложа руки, наблюдая как, типа, народное добро уплывает в злокозненные руки. Такие случаи надо бы максимально минимизировать. Над решением этой задачи и работают без устали неслабые умы специальных служб - понятно же, что весьма неразговорчивые на тему специфики рода  своей деятельности.
 
       Но из множества случайных клочков информации о делах в этой сфере можно составить хотя бы самое поверхностное представление о стратегии  борьбы  специалистов с расхитителями.
       Первая стадия здесь опирается на тотальное устрашение потенциально злоумышленных контингентов, которая отсекает львиную долю алкателей добычи. Эти они, запуганные до предела, теперь уж  безо всякой надежды на удачу безмятежно   перемещаются так, как надо, не допуская и мысли о греховном.
       О последней же стадии этой стратегии сомнительно и рассчитывать, что она разработана специально, хотя можно предположить и здесь действуют глубоко скрытые процедуры. Речь идёт о тех, кто свои корыстные задачи решает вообще не принимая во внимание системы безопасности объекта. Эти живут в собственном мире, где каждый участник  связан невидимой сетью условностей. Бенефициарами которой являются персонажи, от которых всего менее  можно было бы и ожидать воровство. Но, знаем мы, случается, кое–где, у нас, порой,  такое, что диву даёшься – как так?!  - Да вот как-то так! А уж цепочка-то  исполнителей таких вопиющих случаев многозвенна да изобретательна. И  деятельность там полна тайн.
       Правда, по своим внутренним мотивам, оттуда время от времени демонстрируют населению успехи борьбы с расхитителями ошеломительных масштабов. Такое количество похищенного не то что в дупле зуба (или ином каком интимном закоулке организма)  не пронесёшь, а и  тяжелой-то техникой за один раз не управишься. Но комментарии этого здесь, по понятным соображениям, неуместны.
         Лучше - уж если возникла такая прихоть -  заглянуть в саму сердцевину процесса реализации интересов  предприятия в столкновении с естественными побуждениями человека, не до конца запуганного предполагаемой карой за греховное, но и не сумевшего примкнуть к элите воровства организованного.
         На этих-то и ориентирована тщательно разработанная система допуска туда, где живут соблазны.

-Нет же, голубчик, ты уж не хитри. Тебе не миновать досмотра и осмотра. В специальном помещении ты под внимательным взором контролёра обнажаешь своё тело, а бельишко своё размещаешь в выделенном для этих целей шкафчике. В шкафчике же другом тебе предприятием приготовлено и бельё и верхняя одежда. Оденься и – вперёд, трудись, работай с ценностями себе на здоровье. А закончил, работу – отчитался и обратно в комнату сакральных переодеваний. Одежду казённую оставляй, попрыгай,  да поприседай необременительно, вот теперь уж и одевайся во всё своё для свободного выхода на просторы отдохновения.
           Правда же, как всё тактично и благостно в этой нелёгкой борьбе за сбережение народного достояния?
           Всё да не всё. Случаются и здесь упущения в работе. На этот раз процедура пропуска приезжих учёных была слегка как бы упрощённой. Никаких прыжков и приседаний на выходе и даже относительно спецштанов попустительство  - переоделся и проходи свободно, да  гуляй себе в  мирном городке.
           И как тут было не прихватить с собой эти халявные фирменные форменные трикотажные штаны с начёсом? Ведь всякий же раз выдают новые, неодёванные, и даже
 не после стрики, бывшие в употреблении

           Сначала, по возвращении домой, эта добыча грела только душу - не ходить же в  этаких на работу в институт. И долгое время они не нашивались. С вещами вообще так - если что купил, то хоть тут же и выбрасывай. А  этим, греховного происхождения, восхитительным штанам не было, казалось, износа.
           Пока  осенней ненастной порой  не выгнали их  лабораторию на родные просторы.
Но уж здесь-то никого не принуждали раздеваться; (а прихваченные домой с пол ведерка колхозной морковки  - разве это грех?);  да уж и одеваться-то в поле  каждый был волен, как угодно - сообразно своим материальным возможностям и представлениям о форме одежды на театре битвы за урожай. Вот  эти, прихваченные когда-то ненароком казённые  штаны, и предохраняли её от женских простуд.

-Ах, как это неприлично такое говорить о ворованном! – упрекнёте вы меня.

Да вот как-то так! Видимо автор не вполне морально устойчив, если подобные случаи - пусть бы они и совершены были комсомолкой самого зрелого возраста - ему представляются забавными.


17. Блистательная Порта

       Уж и новому поколению молодых вроде бы пора дорогу уступить, да каво там? жить ведь на что–то надо! Страна, о которой мы в своей А2 ещё только посмеивались, что мол воруем, воруем да  всё не разворуем никак, как-то в один день скукожилась и элементарно существовать стало  совсем не на что.
         Вот умора-то!

        Тот же анегдотчик Григорий, хоть и лауреат, да с алмазов тех первооткрытых им уж давно  ему – полный ноль без палочки. Но и не только. Ведь и на работе не лучше, а запросы–то личные вместо того чтобы минимизироваться – всё возрастают в направлении претензий к здравоохранению. Вот и, дочурка его, думала своей,  остепенённой математической головой, думала, да и надумала:

-Да ну её на хер, эту науку засраную. Пора бизнесом заняться. А он в её-то возрасте уж не телом,  как таковым, по кама-сутре даётся, а общефизической подготовкой. Благо что кое у кого из народа есть ещё - да не деньжонки - а целые деньжищи, только вот купить-то на них  и нечего. Смекнула она, что есть на свете богатая страна. Да не Греция, в которой - известно же из анекдотов - всё есть; а, напротив того, турки заявили о себе в полный голос. На турецких товарах можно кое-что наварить, даже с учётом специфических российских на каждом шагу «дать» или «сунуть» - это кому как нравится.

     Но не каждому такая компетенция по плечу, так что конкуренция в этом бизнесе хоть и есть, но пока что терпимо. А уж о том, что есть люди совершенно к делам не способные - что о них говорить? Каждый выживает как может.

        А тут и криминал неожиданно заявил о себе  хозяином жизни. И не то что бы как в телевизоре, режут да стреляют направо, налево, а по-тихому, интеллигентно воспитали у  населения привычку к  предосторожности: железные двери, решётки на окнах, сигнализация повсюду, охрана, досмотры едва ли не по методике для объектов охраны особенных ценностей с его переодеваниями да приседаниями, правда не везде, но уж в аэропортах – обязательно.
       И вот в такую пору наша особа, известная тем что  из группы А2 прокинула росток в коллектив А1  - она  к торговле абсолютно не приспособлена  - просто она возвращается к своей семье  из родного города – воспетого и в собственных песнях – где певунья навещала сильно состарившуюся мать. И она прошла уже регистрацию, досмотр;  и, вместе со всеми пассажирами, её  подвозят на автобусе к самому трапу.  Тут, конечно, ещё одна проверка. Потому-то и очередь приличная образовалась. Делать нечего, надо стоять, да, коротая время, смотреть по окрестностям – когда ещё доведётся увидеть их снова?
        Глянь, а по рулёжным дорожкам аэродрома резво скачет загруженная наполовину  тележка, а там на тюках восседает… (из их института) бизнесменша. Лихо так подлетает она к  борту, и тюки её исчезают в грузовом отсеке  авиалайнера, уже принимающего пассажиров. Правда сама бизнес вумен  лезть в дырку не стала, а как все простые люди встала в очередь.

-Привет!
-Ой, здравствуй. Ты-то как здесь оказалась?
-Да вот к маме приезжала. А ты?
- А я вот челноком из Турции.
-Что-то я тебя на регистрации не видела.
-Какая регистрация? не смеши турецкий помидор! У меня же пропуск везде.
- Что-то я не слышала, что такой бывает.
- Да вот же он:  сотка зелени  - и все двери открыты.
- Не знала я. Да у меня-то самой одна только и есть – осталась от сорвавшейся  в последний  день командировки в Нигерию. Сколько тогда крестных знамений наложила ещё я на себя в благодарность  случаю. А ты?
- Сама видишь. Надо же лауреата по части брюликов  чем-то кормить да лечить. Совсем  ведь стар  стал папа.
-Да уж, всё-таки года!

       И вот это  верно. Года не просто идут, а летят, надувая на наши головы то, что бедствием называть не будем. Признаем мы их обыкновенными возрастными изменениями, когда комсомольская молодость если и взыграет, да только разве что в тех местах организма, которые называть здесь не будем, чтобы не акцентировать на проблемах увядания, естественного для всего сущего в планетарной нашей биоте.
       Автору же только и остаётся что завершить эти истории неким своим резюме.

18. Резюме от брюха

         Уж как это так получилось, но в те, давние уж, времена  был я особенно щепетилен  в отношениях с комсомолками. Может быть потому, что в реальности интерес мой и желания были не только аполитичными, но и до крайности животного состояния мучали они меня. Но идиотским своим умом я понимал, что  перспективы продолжения любого из начавшегося знакомства были не то чтобы туманны в свете каких-то моих морально-этических особенностей, а и откровенно тупиковыми были они. Я чувствовал, что принадлежу себе сильно не вполне, а мой настоящий владелец был   бездонно замысловат и столь же бессердечен.
          Но, сколько бы я не сдерживал свои сердечные порывы,  всё же особенный интерес мой к той или иной девице давал о себе знать некими моими неосторожными поступками. Тем более что в то время я оказался в настоящем малиннике. Столько много вокруг меня было чаровниц – любых: на вкус, на цвет, на ощупь - что я становился всё более ошеломлён, но ещё более - безутешен. Бывало напевает этакая девичка-невеличка  привезённую из какого-то медвежьего угла отечества песенку,

например, про какаву:

Когда мы движемся вдоль поля снежного
С мешком и валенками за спиной,
Мне запах слышится напитка нежного
В котле кипящего передо мной. ©

Или

Сырая тяжесть сапога
Роса на карабине.
Кругом тайга, одна тайга,
И мы — посередине.©

А то и

Журавли улетели, журавли улетели!
От холодных ветров потемнела земля.
Лишь оставила стая средь бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля.©

а я млею, как кисейная барышня, хотя внешне – ну просто самовлюблённый болван  да и только!   
           И такими домашними предстают тогда для меня стены нашей альма –матер, - тогда  находившейся, как показали последующие годы, в самом своём зрелом состоянии.  Закончилась здесь эпоха людей, жизнью битых-перебитых и зело в ней умудрённых; но они оставили заряд взрослости нашему поколению воспитанников – ещё подросткам – и мы быстро созревали на той закваске, чему ещё способствовало устройство нас - на время каникул - работать в таких условиях, где не было скидок на возраст никому из нас.
   
      Но не об этом сейчас мои раздумья. А о том, что специально построенное монументальное наше учебное здание было нам, действительно, как дом родной. Мы могли находиться там до самого позднего времени, пока добрая вахта не намекала, что, мол, пора нам и честь знать. А страже  - покой.

      А до этого момента я перемещался от одной компании к другой пытаясь усмирить свою тоску о несбывшемся.
      И вот, проходя тёмным коридором одной из рекреаций я приметил несколько девчонок , стоявших у окна. Приблизившись к ним, я различил в полумраке сидящую на широком подоконнике девицу из ограниченного числа особенно мне симпатичных. Она сидела, полусогнувшись и была невесела.
- Что с тобой, душа-девица?
- Брюхо болит – пожаловалась она.
- Желудок! – моментально пояснили свою неловкость из-за  её простодушного признания, девицы, гораздо менее мне интересные.

        Напрасны были эти их старания. Ибо сердце моё моментально наполнилось состраданием, а душа умилилась, потому что о многом сказало мне её простодушие, словно вместе пробежали мы в догонялки босиком по росе среди берёз в подвенечных образах. Пробежали, да вот белу ножку наколола та, которая капелькой крови своей сводит меня с ума от нежности к ней и тревоге на всю оставшуюся жизнь.
 
       Я, конечно, и на этот раз оказался подлым трусом в своей предосторожности и легко переключил свой интерес на темы, далёкие от сердечных. И в результате полным чурбаном перескочил трамплин неопределённости, да вошёл в полосу, где определённость так и не была гарантирована, но уж я стал таков, что смог хоть как-то да управлять ею в радиусе хоть бы и шаговой доступности.
       Но, сознаюсь, слова те, услышанные в полумраке рекреации, не растворились во флюидах времён, а остались и по сейчас во мне - и с укоризной, и с благодарностью – как бы созидая меня таким, каков я есть.

      Это ли причина моего жизненного успеха, или элементарно судьба благоволила мне и моей благоверной спутнице по жизни? Не знаю. Да и, откровенно говоря, знать не хочу. От добра – добра не ищут.

      Это моё слово - заключающее серию моих публикаций о комсомолках - слово ко всем, кому я интересен, лучше всего выражает то, что я и пытался выразить здесь - страницей за страницей – может быть и избыточным своим красноречием относительно молодых комсомолок да их историй, мне показавшихся забавными.