Елабуга. Шишкинские леса

Елабуга. Шишкинские леса.
Есть удивительные уголки, которые мы все, как ни странно, видели прежде, чем там побывали. Те, которые знаменитые художники однажды отразили на своих полотнах. И живём мы рядом с этими пейзажами – чуть-чуть шагнём и выпрыгнем в них.
Под Елабугой до сих пор сохранились шишкинские «лесные дали»: с 1991 года они составляют Национальный парк «Нижняя Кама». Большой и Малый боры, Танаевский лес, Красная горка, Святой ключ: один из самых грандиозных лесных массивов нашего региона – 266 квадратных километров. И говорят, самый западный в России из всех, где «водится» сибирская пихта. Ну, это так, к слову. Здешние Боры и без пихты невероятно красивы.
Интересная идея – изучать живопись на местности. Но как бы ни менялась изуродованная нами природа, она всё же помнит Шишкина, Куинджи, Левитана… и если смотреть на неё внимательно, то вся Россия – один Русский музей.
В таких особых местах вдруг проникаешься ощущением невидимого присутствия художника, который их изобразил. И ещё, наверное – того Художника, который стоял и будет стоять над всеми художниками. Нет, это не просто лес. Это бор, однажды одухотворённый Человеком. «Мама, он меня сосчитал! Мама, он и тебя сосчитал!» – как переживал бычок в известной детской сказке. Только здесь – не сосчитал, а нарисовал. Ты – внутри пейзажа. Он принял тебя. Ты – тоже «нарисован» в этом мире… даже если сам об этом не знаешь.
Шишкин родился в Елабуге в 1832 году и в разное время жизни (в основном в 1880-е годы) написал в её окрестностях более 30 картин. Места эти известны доподлинно. Так богатый лог Большого бора подарил русской живописи. Самое знаменитое «Утро в сосновом лесу» (1889 г.). Поблизости, в том же бору, писались уже упомянутые «Лесные дали». Вполне узнаваемы на местности и «Корабельная Рица», и «Кама», и «Святой ключ близ Елабуги».
Мне как человеку, влюблённому в творчество Шишкина ещё с пятилетнего возраста, однажды захотелось пройти хотя бы некоторыми шишкинскими тропами. В самой Елабуге я не раз бывал и прежде, но летом 2021 года, спасаясь от жары, устремился именно в здешние леса. Кама, сосны и Шишкин – это триединое сочетание подарило мне трёхдневную отдушину. После этих прогулок даже от самого слова «Елабуга» веет чем-то хвойно-зелёным, сказочно-дремучим.
Началось путешествие с Красной горки – действительно «красного», самого красивого места, какое только можно встретить на Нижней Каме. Это поросший соснами необъятный правобережный утёс примерно в десяти километрах к западу от Елабуги.
Внезапно распахивается зелёный занавес и открывается многокилометровая сцена. Кама лежит – в гигантской оркестровой яме. В первые же секунды дух захватывает от панорамы, как от самой великолепной увертюры, какую ты когда-либо слышал.
Все сосны на крутом склоне тянут лапы на юг, навстречу реке. Они совершенно живые и то ли здороваются с бесконечным простором, то ли беззвучно аплодируют тишине. Контрастно низкий, акварельно-луговой противоположный берег тянется до горизонта. Отдельные мазки перелесков и пойменных озёр вдруг сменяются такими же отдельными мазками облаков и извилистых небесных озёр меж ними.
Не знаю точно, какова высота места, где я впервые вышел к обрыву и увидел эту потрясающий пейзаж. Но известно, что максимальная отметка здешних гор – 232 метра.
Где-то тут, в этом лесном поднебесье, Шишкин написал «Каму» (1882 г.) и ещё несколько пейзажей.
Бывает непередаваемая чистота человеческих глаз, особенно детских. А бывает такой чистый «взгляд» огромного водоёма с огромной высоты, что ты не можешь забыть его всю жизнь.
От облаков большая вода приобретает какой-то серебристо-бездонный оттенок, как перевёрнутое небо. А крохотные лодки разнообразят «небесный» пейзаж, как кометы. Но чаще река смотрит совершенно бесстрастно… будто поняла всё про мир и про тебя настолько, что это уже не нуждается ни в каких словах.
Вертикали сосен великолепно сочетаются с горизонталью реки: лучшей перспективы не придумал бы ни один художник.
Густой лес сползает до подножия, будто древнее воинство медленно выступает в поход по крупной дороге. Отдельные роскошные сосны стоят на склоне особняком, как знамёна. Всё неподвижно – даже ветерок сегодня совсем слабенький, но волшебство места заставляют видеть во всём неуловимую динамику. Неуловимую – и неостановимую. Гора и лес, не шелохнувшись, тем не менее ощутимо надвигаются на реку. Мощь – на мощь. Но река спокойна, самодостаточно… и никому не уступит своего главенства в пейзаже.
После прямого «колена» под самой Елабугой, Кама какое-то время течёт почти идеально ровно – плёс тянется, как огромный канал. Сосны нависали над ним, как высокие травы посреди лета, сгустившись, свешиваются над какой-нибудь канавкой или серенькой тропинкой.
На Каме множество живописных круч, но Красная горка – одна из самых нижних по течению: самая высокая из всех, какие можно встретить на максимальном удалении от Урала.
Так уж получилось, что именно в привольных низовьях этой изначально горной реки родился Шишкин. В месте, которое символически соединило Поволжье и Урал. Здесь встретились хвойные боры, переходящие к востоку в сплошную тайгу – и лиственные перелески, типичные для средней полосы России.
Елабуга вообще – место встреч. Многих встреч-откровений, которые можно осмысливать в течение всей жизни.
Я решил, что пойду до Елабуги пешком и только пешком по этой живой картинной галерее. До самого города здесь нет водных преград – значит, пройти берегом в любом случае возможно. Речка Криуша впадает в Каму чуть ниже по течению, сразу за пляжем, а мой путь – вверх. Конечно, несколько километров придётся пройти мимо оползней – но в таких местах красота сама придаёт сил. Открываются всё новые и новые лесные утёсы и манят всё вперёд и вперёд. Словно, только сговорившись, передают тебя по эстафете друг другу. Конечный утёс в этой эстафете – Елабужское Городище.
Несмотря на крутизну склона, я спустился к реке, а вернее сказать, слетел-скатился к ней. Путешествие вдоль Камы оказалось совершенно приключенческим.
Местами оно напоминало перемещение по квартире во время капитального ремонта – только «квартира» тянулась на многие километры, и беспорядочно составленные шкафы угловатых глыб делили её на комнаты.
Залезаешь, прыгаешь, протискиваешься, обходишь ниже по воде или выше по кустам, выходишь на простор, потом – опять к новому живописному нагромождению. Наверное, во время половодья в мае здесь вообще не пройти. А сейчас?.. – настоящий японский сад камней. Особенно великолепный тем, что люди к его созданию не имели ни малейшего отношения.
То и дело я оглядывался на Красную горку. Издали она напоминала очертаниями гигантскую просфору: склоны не стекали к Каме плавно, а горбились почти отвесно… и сдобно – потому грозной она вовсе не казалась, а была какой-то невероятно вкусной для глаз, если так можно выразиться. На неё хотелось оглядываться снова и снова.
Я присматривался к обрывам. Казалось, что склоны мягко резвеют изнутри, светятся сквозь зелень. Позже я прочитал, что здесь встречается очень редкий в наших краях розовый головчатый гипс.
Справедливости ради надо сказать, что Шишкина, похоже, мало интересовала неживая природа: камни и скалы он рисовал очень редко.
Зато у здешних сосен – такое шишкинское «выражение лиц», что кажется, их не спутать ни с какими другими на Земле. Любовь к сосне, как самому величественному дереву, какое только можно встретить в России, несомненно, передалось мне ещё с детства от Шишкина. Конечно, хороши светлые березняки, как легкие облака среди туч – но именно в сосновых борах чувствуется что-то непередаваемое, почти сакральное. Что-то от храмов гигантских свеч, от праздничных хоругвей. Шишкин подсознательно чувствовал это – и леса на его картинках становились кафедральными соборами, возведёнными самой природой.
Здесь лес – многоэтажный. Сосны на разных уровнях – как ноты грандиозной горно-лесной симфонии. Некоторые утёсы, на которых они взгромоздились, напоминают по форме гигантские органные трубы. Несомненно, что-то глубоко музыкальное есть в здешней величественной как сам мир, тишине. Деревья забрались так высоко, что ловили в этот переменчивый день облака, как небесные рыбаки. Нет-нет, да и поймают на твоих глазах то одно, то другое – только успевай голову поднимать.
А внизу – сотни камских рыбаков. С одним разговорились, показал свой улов: за утро трёх большущих щук. А ведь полдня ещё впереди… может, ещё больше поймает.
И снова переводишь взгляд вверх.
Из-за постоянно кружащих орлов высокий берег казался секретной базой, которая то и дело выпускали разведывательную авиацию. В Национальном парке – 22 вида птиц, занесённых в Красную книгу, но орлан-белохвост – самый известный из них.
Так и идёшь едва сам себе веря: орлы, сосны, Кама… – ожившая сказка… а впереди как восклицательные знаки в тексте встают новые и новые утёсы, разделённые «логами» – глубокими и живописными провалами и прогибами. Позже, прочитав статью про Национальный парк, я был заворожён поэтичностью названий. Тулапин, Ерхов, Малиновый и Богатый логи – и с каждым связана какая-нибудь легенда и каждый в своё время облазил Шишкин – да не как я налегке, а с тяжелейшим железным мольбертом, который его знакомые едва, по воспоминаниям, могли поднять.
Что тут скажешь? Богатырь обошёл богатырские леса и прославил их навеки.

***
На следующий день я поехал на знаменитый Святой ключ в нескольких километрах к северо-востоку от Елабуги, в Малом бору. Он освящён во имя великомученика и целителя Пантелеймона и почитается в народе издревле. Л.бителям русской живописи известен по картине Шишкина «Святой ключ близ Елабуги» (1886 г.).
Если на Красной горке открывается красота ошеломляющая, грандиозная, величавая, то здесь – тихая, сокровенная… и очень чистая, по ощущениям. Так чисто на душе бывает в каком-нибудь древнем храме… Например, в Спасском соборе Елабуги.
Храмовое место в лесу! Не собор, а… маленький ключ от большого собора. Правильно его назвали: именно ключ.
В нашем языке есть удивительно точные выражения!
Вроде, ничего особенного, и ВСЁ особенное. Ощущение какой-то непередаваемой омытости места. Кажется, даже краски леса – ярче и гуще, чем вокруг. Словно их здесь отреставрировали. Типичная шишкинская корабельная роща возвышалась всего на ступеньку над живописной болотисто-кустистой росянкой: та высвечивала из-под занавеса причудливо-витых сосновых ветвей. Ветви, как ни удивительно, свешивались по склону ниже корней. Редко встретились такие разлохмаченные до самого подножия сосны! Сам склон плавно стекал всего на несколько метров и превращался в лесную опушку.
Вверху – тёмные сосны, внизу – берёзы, ивы, цветущие луговые травы. Не то маленький склон, не то граница. Двух миров флоры и двух миров живописи. В одну сторону повернёшься – Шишкин, в другую – Левитан…
Посреди свежей «левитановской» части пейзажа – деревянная часовня св. Пантелеймона над ключом.
Она казалась невероятно красивой из-за того, что наружная стена была сплошь увешана множеством больших и малых иконок – почти без промежутка. Это был не упорядоченный иконостас с чёткими ярусами, со строго лаконичным положением каждого образа, а скорей, какой-то цветник ликов и крестов. И всё это – в лесу! Если б не чаща и не открытый воздух, можно было бы представить, что это маленькая комната какого-нибудь святого.
Сразу же за часовней и ключом – болотце, облагороженное, как маленькое озерцо. Деревянные мостки сквозь кусты подводят к нему и превращаются в «балкончик», с которого приятно любоваться. Лесной зрачок – задумчивый и приветливый, как все здешние водоёмы.
(Кстати, Национальный парк изобилует бесчисленными большими и малыми озёрами. Одно из них, в Большом бору, изображено на дальнем плане на знаменитой картине «лесные дали».)
Смотришь и вспоминаешь ещё одного любимого художника: погода сама навевает ассоциацию с «Мокрым лугом» Фёдора Васильева – всё то же млечно-пасмурное небо и светящаяся под ним зелень.
Кстати, вот что писал молодой, проживший всего двадцать три года Васильев об уже маститом к тому времени Шишкине – одном из своих учителей: «Обойдя всю выставку, опять возвращаешься к Старому валежнику и не хочется уходить из этого угла, где так хорошо пахнет смолою и мхом и пробившейся сквозь зонт хвои солнце ласкается к зелёному пушистому ковру, где всё навевает тихую сладкую дрёму и гонит прочь всякую мысль об оставшейся там, позади опушки суетливой сутолоке (…).
Вот он, наш смолистый задумчивый красавец – сосновый лес с его степенным шумом, смолистым ароматом… право, остановясь перед картиной, замечтаешься – ну, и немудрено, что послышится запах и шум леса. Да это родные сосны… Кому не знаком и этот ручеёк, выбегающий из глубины леса, с проглядывающими сквозь прозрачные струи беленькими камушками! Кому не знакомы и эти сваленные, вывернутые с корнями бурею сосны».
Да, всё именно так… Поражает особое ощущение вечности оттого, что ты видишь практически то же, что видел художник XIX века.
Современный искусствовед Екатерина Алленова: «В картинах Шишкина зрители «прочитывали» и звуки, и ароматы, как будто эти картины представляли своего рода гербарий, только выполненный не из засушенных цветов и трав, а из целого леса, который художник волшебным образом «уволок целиком из натуры», как однажды выразился Ф.А. Васильев.»
А меня Бог сподобил проделать нечто обратное, то тоже по-своему чудесное, хоть на пару дней, хоть глазком да подглядеть ту самую «натуру», из которой художник «уволок свои леса».
И что бы ни случилось в дальнейшем, я буду благодарить Бога за этот короткий праздник, за маленький «шишкинский фестиваль» в моей жизни.
Июль-август 2021 г.