Волкодлак. Исповедь Антипа Евдокимова

Трактат, над которым в течении двадцати лет работал петербуржский исследователь русского фольклора и мистики Назаров Карп Алексеевич (1761-1781). В период конца XIX и начала XX веков Карп Назаров странствовал по землям Российской Империи и собирал различные истории, рассказываемые ему людьми. Некоторые из этих историй несли в себе информацию, поверить в которую было очень трудно, но именно она заслуживала особого внимания исследователя. Это были в основном рассказы мистического и порой весьма необычного содержания, участниками которых имели место быть персонажи русского фольклора и поверий, такие как: упыри, волкодлаки, бесы, привидения и т.п.
Все услышанные истории подобного плана исследователь Назаров записывал в свою книгу, из которой впоследствии и был взят этот текст.

***

ВОЛКОДЛАК — в славянской мифологии человек-оборотень, на определённое время принимающий образ волка. Волкодлак сохраняет разум, но не может говорить.

— А история, Карп Алексеевич, у меня вот какая…
— Вы чаю-то себе наливайте, не стесняйтесь.
— Да, да, благодарю. Всё, что знаю — вам сейчас расскажу, не утаю ничего, а вы записывайте и потом народу обязательно поведайте. Пускай знают, что творится на задворках наших губерний — там, где не ступали ещё драгие царские сапоги.

Итак. Не наведывался я в деревню к родному отцу уже шесть лет. Служба в армии, да ещё и в самом Петрограде совершенно не располагала к отдыху. Редкие отпуска я предпочитал проводить в столице, в компании друзей и подруг, а не в отеческой глуши. Хотя, примерно раз в три месяца мы с отцом писали друг другу письма. Но ведь этого же мало! Была бы хоть мать жива, то и отцу добрее было бы, однако помёрла мамка давно уже. А потом я с батей ещё и переругался - страсть как! Ведь, молодо-зелено же - в голове ветер. Ну и перестал его навещать, дурак.

Но однажды кольнуло у меня сердечко, и я решил-таки почтить своего единственного родителя визитом. Накупив дорогих подарков и гостинцев, и не предупредив отца о своём прибытии, я сел в поезд. «Сюрприз будет» — подумал я, усаживаясь на удобное сидение мягкого вагона.

Добираться до отчего дома мне пришлось довольно долго, хотя в Кашин состав прибыл вовремя. Но вот потом — сорок вёрст на повозке по колдобинам, едрить её за ногу — все внутренности растрясло! Когда я последний раз здесь появлялся — дороги были лучше.

И вот, я уже в Корчевском уезде Тверской губернии, в деревне Выпрягово, дом на хуторе за околицей.
Прибыли затемно. Возничий от ночевки отказался, бурчал, что вообще зря согласился сюда ехать, но, дескать, барыши нужны. Помимо денег, я предложил ему ещё и бутылку хорошей питерской водки в обратную дорогу, которую он весьма охотно выхватил из моих рук, и тут же умчался восвояси, бешено погоняя лошадь.
Странный тип, почти всю дорогу мне плёл какую-то ересь, а теперь и умчался быстрее ветра.
Да и отец, скажем сразу, встретил меня не слишком приветливо. С одной стороны это объяснить было можно – мы вроде бы как в ссоре, но с другой – батя никогда не был злопамятным.

Тут же, услышав возле дома подозрительный шум, он вышел на крыльцо, держа в одной руке старую керосиновую лампу, а в другой… большущее охотничье ружье. Ну, думаю, приехали.
Признав-таки во мне своего сына, батя буркнул:
— Здравствуй, Антип!
Затем, грубо толкнув меня в спину, отец быстро направился в дом, боязливо озираясь по сторонам и причитая:
— Идём в избу скорее, сын! Скорее! Дверь на засов! На засов! Не оглядывайся! Поклажу твою утром заберём.
Когда мы зашли в хату, отец запер дверь на два огроменных засова, видно, что приделанные к двери не так давно. Потом он пригласил меня пройти из сеней в скупо освещенную лишь одной свечой комнату, где слегка успокоившись, начал бродить взад-вперёд и бормотать:
— Ты зря приехал сюда, зря… Не сейчас. Сейчас опасно — у них жор. Луна полная. Хотел повидать отца, а, не дай Бог, можешь повидать совсем другое…
Я забрал из его рук лампу с ружьём (которое, кстати, он мне отдал неохотно), приобнял батю, по-мужски похлопал его по плечу и спросил:
— Ты о чем, папа? У кого у них? Да ты присядь, присядь.
Усадив отца на потрепанный диван, я снял с себя пальто и присел рядом, с облегчением вытянув ноги. Всё моё тело с дороги ужасно ныло, и только этот до боли знакомый предмет домашней мебели мог немного облегчить мою участь.
— Просто там, где ты живешь и служишь, в тысячу раз спокойнее! — промолвил отец, поправляя на шее свой любимый шарф, связанный ему ещё матерью (моей матерью).
— Это где, в Петрограде-то спокойней? — решил возразить ему я. — Ха, отец, ты ещё не знаешь…
— Знаю, всё знаю, сын. И всё-же, зря ты здесь! — перебил меня отец, прикуривая самокрутку от кривой спички.
— Ну, бать, спасибо! — недовольно причмокнул я губами. — Я сутки с лишним добирался до тебя, а ты меня гонишь. Дорога меня утомила, ноги ломит, хочу передохнуть. И вообще, я думаю, что заслуживаю большего после городской суеты и долгой разлуки с тобой. Ведь не виделись сколько! Согласен, моя в этом вина, за что прошу меня простить, но… Но сперва надо разобрать вещи.
— Заслуживаешь, дорогой, заслуживаешь, — закивал головой отец. — И я тоже очень рад тебя видеть, но нынче тут тебе будет не отдых…
— Ну, хватит! — я раздраженно хлопнул ладонью по подлокотнику дивана, от чего тот жалобно скрипнул.
— Не сердись, — стал вдруг оправдываться старик — Я только добра тебе желаю…
— Добра? Не сердись? Вы что тут сговорились все что ли? Всю дорогу от Кашина меня возничий отговаривал сюда ехать — нёс ахинею про какие-то проклятия. Теперь, вот, родной отец тоже говорит какую-то чертовщину. Что тут у вас происходит?
— Не хочу рассказывать, — замотал головой поникший отец. — Да и длинная очень эта история. Для тебя, городского человека, она будет не совсем понятная.
— А ты, бать, нас городских за дураков то не держи!
— Да не держу я тебя ни за кого, — повысил голос старик — Просто боюсь, как бы ты не счел, что я уже свихнулся!

Отец нервно вскочил с дивана и снова принялся расхаживать по комнате, пыхтя самосадом и выпуская изо рта ароматный дым.
— Брось ты это, отец, — мягко сказал я, пытаясь успокоить старика. — Если что действительно серьезное, то рассказывай, постараюсь понять.
Отец остановился и в упор на меня посмотрел. Затем он досадливо покачал головой и аккуратно сел на свое место.
— Ну, хорошо, уговорил, — начал он, поглаживая один из кончиков своего шарфа пальцами — Эх, молоды ещё ваши головы, что бы их тангалашке да на блюдечке преподносить. Не заслуживает он этого, ох не заслуживает. Значит, слушай...

— Ещё около трех лет назад всё это здесь породилось. Откуда взялось — не знаю и знать не хочу. Много уже тут таких выродков шарахается, может даже с полсотни или более. По нашим селам они хоронятся и ни кто их опознать при жизни не может. Уж больно они с человеком схожи, как две капли воды.
Утробы же ихние таят в себе злую силу. Очень злую! Говорят, что Волчий пастырь всеми ими правит, а пастырем — сам лукавый. Днем они люди как люди, а ночами, порой, в волков воротятся. И не в таких волков, что по лесу бегают, а в злыдней вдвое больше, впятеро крепче и вдесятеро хитрее. Силища же у них огромная, как у... не знаю у кого.
Пропитание они себе ищут ночью. Людей живьем жрут. Набросятся из темноты и, дай Бог, чтобы насмерть. А коли нет, то бедолага, что жив остался, — совсем не к счастью: день-два отлежится жертва, опосля раны его заживут и сам точно таким же становится.
Днём придет к тебе, старому другу, как ни в чем не бывало, погостит и культурно уйдет. А коль ночью встретишь его, то и не признает тебя — сожрёт, не умолишь.
В общем, такие, вот, вещи здесь творятся. Видать исполняются святые пророчества, и нечисть перед концом света становится злее!
Я сидел, выпучив на отца глаза, и ошарашено слушал эту, как мне показалось, совершенно бредовую историю.
Оборотни! Об этих таинственных существах славянского фольклора я читал лишь в сказках. Мне всегда казалось, что подобные верования имеют право на жизнь лишь где-нибудь очень далеко — в тысяче и более верст от столицы. Но здесь, в Тверской губернии… Как можно в это верить? Похоже, что у бати в голове какой-то «перебаечник» завелся.
Почесав свой затылок, я медленно спросил отца:
— Бать, ты это серьезно, да?
— Уж серьезней некуда!
— Да, давненько я не приезжал сюда к тебе. Похоже, что многое упустил. А в письмах-то почему ты мне ничего не писал об этом?
— А коли и писал бы, — тихо прошептал старик, — поверил бы ты мне? Да ты и сейчас, вижу, мне не веришь!
— Трудно в такое поверить, конечно…
— То-то и оно…
— Ну хорошо, бать, а как же тогда у этих твоих оборотней днём, после убийств, душа-то не болит? Ведь земляки же поди, все друг-друга знаете.
— Болит, сын, ещё как болит, — закачал головой мой старик. — Но ничего они с собой поделать не могут. Говорят, дабы им руки на себя наложить, столько силы воли надо, какой и обычному смертному человеку не потребуется. А если кто и наложит по-человечески руки на себя — не поможет. К своему же хозяину попадают — к сатане, а он, злыдень, их тут же обратно вызволяет.
— По-человечески… А это как? — вскинул я на отца глаза.
— Обычными путями: удавку на шею или свинцовую пулю в лоб. Однако есть на них и сейчас управа, но мало её у нас. Имеется лишь у меня и у соседа Семёна Комкова — дом напротив. И всё. На всех её не хватит. А они же плодятся по своему, гады! Двух-трёх человек насмерть загрызут и пожрут, а четвертого только покусают. Хитрые!
— И что за управа?
— Серебро святое, Антипушка! Вернее, пули серебряные из крестов нательных выплавленные. Было два кузнеца у нас на селе, они и делали их. Но, к несчастью, тангалашка их истребил, как врагов своих. Сейчас только Семён изредка серебро где-то достает, да у себя дома пули плавит. Мне даёт. Ничего, жив пока ещё, слава Богу.
— Да уж, батя, весело тут у вас, — смеясь, проговорил я. — Прямо гоголевская атмосфера…
— Какое уж веселье! — вдруг крикнул отец, вперив на меня злобный взгляд. — Типун тебе на язык! Они есть! И все они здесь! Это самые что ни на есть сатанинские отродья и выродки преисподней! Волкодлаки, короче говоря…

Покопавшись в своей голове, я вспомнил рассказ украинского писателя Ореста Сомова «Оборотень», который раньше читал на досуге. Но это была лишь сказка, совершенно не претендующая на быль, как, впрочем, и остальные его произведения. То же самое можно сказать и про всем известные мистические истории Николая Васильевича Гоголя.
На худой конец, если и предположить существование чего-то дьявольского на земле славянской, то, как я уже говорил, где-нибудь далёко — в Украине, например, раз уж произведения её писателей пестрят разной нежитью.

Эта ночь прошла на удивление тихо. Не знаю, что тут у них в округе происходит, но вероятно что-то действительно есть. Пусть не оборотни, но какая-нибудь стая озверевших волков или собак наводит страх на весь уезд. И после рассказа отца, я, признаться, в любой момент ожидал зловещего волчьего воя за окном. Однако кромешный мрак села Выпрягово не таил в себе ничего дурного. По крайней мере, до сих пор.
Комнату отцовского дома заливал сумрачный свет керосинки (свеча уже давно догорела). Я и старик сидели за столом напротив друг друга и молчали, вглядываясь в окно. Бросив очередной потухший окурок к печи, батя принялся нервно теребить рукой ремень охотничьего ружья, лежащего на его коленях. Добавляя напряжения к и без того мрачной атмосфере в доме, тикали настенные часы с кукушкой, и где-то на кухне временами подавал признаки жизни маленький сверчок.

Когда мой старик снова потянулся к своему портсигару, я решил-таки нарушить эту гнетущую тишину.
— Ой, батя, скоро уже рассветет, а спать чего-то совсем не хочется, — вымолвил я. — Понарассказывал же ты мне жути! А этих твоих волков не видать и не слыхать до сих пор.
— И, слава Богу! — ответил отец, трижды плюнув через плечо и вытерев губы концом шарфа.
— А, может быть, и не было волкодлаков то? Может просто стая оголодавших волков или псов бегает? У страха-то глаза велики.
— Эх, следовало мне ожидать от тебя этого, Антипа, — протянул отец и отчаянно развел руками. — Не веришь?
— Да ладно, бать, остынь…
— А я и не горячусь, — старик махнул рукой. — Ты бы лучше…
Вдруг откуда-то с улицы раздался приглушенный хлопок.
— Ух, ты! Слышал? — встрепенулся батя, и его руки панически задрожали.
— Да. Что это?
Мы оба глянули в окно, тщетно пытаясь что-нибудь рассмотреть в темноте. Небо уже обрело синеватый оттенок, но над деревней, однако, ещё царила непроглядная темнота.
— Похоже, что выстрел. Кажется у Комкова в доме, — предположил отец. — Господи, помилуй! Не уж-то Семен кого из этих выродков пристрелил! Пойдем-ка, посмотрим, может ему помощь нужна. Только погоди, я в сельнике ещё пуль захвачу.
— Серебряных?
— А то как!
Двигаясь как можно тише, мы вышли из дома в ночную прохладу, крадучись прошли вдоль соседского забора и вскоре оказались у самых окон хаты Комковых. В доме горел слабый свет, но не было слышно ни единого звука. То ли я озяб, то ли сильно нервничал, но мои руки и ноги тоже стала пробивать мелкая противная дрожь.
— На, Антип, держи, — протянул мне ружьё отец. — Ты пошустрее будешь.
Я принял из рук старика оружие и тут же почувствовал себя гораздо уверенней, дрожь понемногу стала униматься.
— Ну что, бать? — прошептал я. — Куда теперь?
— Налево. Вот вход, — старик чиркнул спичкой и осветил деревянную дверь.
Из куста черноплодки в пяти шагах от нас внезапно, с пронзительным криком выпорхнула перепуганная птица. Мы с отцом от неожиданности аж присели, но смекнув, что опасности нет, взяли себя в руки.
— Открывать? — прошептал я, смахнув пару капель пота со лба.
— Открывай… Хотя, нет, погоди! — отец тихонько постучал в дверь и негромко позвал соседа. — Семён, а Семён! Отзовись, Николаич! Это я — Пётр, — затем озадаченно повернулся ко мне и пожал плечами, — Не отвечает… Может быть, с ним самим чего стряслось?
— Так давай зайдем и глянем, бать.
— Ну, давай, заходи. Только будь начеку!
Дверь тихонько заскрипела, и мы осторожно вошли в дом. В сенях было темно, и отец снова зажег спичку.
Нашему взору предстала страшная картина! На полу, в большой луже крови лежал совершенно голый пожилой мужчина, у которого осталась только половина головы. Другая половина была снесена выстрелом и сейчас медленно стекала со стены на пол. Рядом лежало охотничье ружьё, точно такое же, как и у меня в руках. Кроме всего прочего, три здоровенных крысы вылезли из сельника и нагло подбирались к телу.
— А ну пошли прочь, стервятники! — батя схватил стоящие у стены грабли и яростно шуганул грызунов. Крысы бросились обратно в кладовую с таким писком, будто теперь жди от них адской мести.
— Ох, ты! Вон оно кааак!!! — протянул отец. — Святая Богородица! И Сеня, оказывается, тоже оборотнем был! Сам застрелился… Серебром. Видать попал под дьявольский венец, да не выдержал волчьей шкуры. Господи Иисусе!
Старик осторожно присел возле соседа на корточки и потер дрожащей рукой свои глаза, на которые выступили скупые мужские слезы. Затем он поправил свой шарф, по-православному перекрестил покойника и поднялся.
— Ладно, сын, пойдем отсюда. Дня надо дождаться. Потом уже людей позовем.

Несчастные люди страдают веками от той напасти, что приходит с волками, невольно становятся жертвами царства нечисти, зла, сатаны и коварства!

Год назад в меня вселилось зло,
Год назад ко мне пришла беда,
Год назад лишь и навсегда,
Год назад…
А лучше б никогда!
Да, да!
Волкодлак поранил мою плоть,
Злой венец отправил душу в ад,
Сатана же приказал служить,
И опять вернулся я назад
Сюда.

По ночам служу я сатане,
По ночам меня берёт азарт,
По ночам при полнолунии
Там, где я, всегда кромешный ад!
Ад!
Хищник я, и в том не виноват,
Целый год я вою на Луну,
Целый год я свежей плоти рад,
Но в душе кляну я сатану!
Кляну!

Боль моя в желудке каждый час,
Боль моя невыносимая!
Боль моя — опять голодный я,
Сатана опять ведёт меня!
Ааа!
Выйду ночью на охоту я,
Выйду я на пропитание,
Выйду в ночь, бегите от меня,
От беды, от растерзания
Заранее!

Не могу я больше волком выть!
Не могу по-волчьи больше жить!
Не хочу я сатане служить!
Бог — Отец, поведай, как мне быть?
Скорей!
Заряжу ружьё я серебром,
Заберусь я в свой родимый дом,
Завяжу себе глаза шарфом…
Бом!
И всё в крови кругом
Моей.

Тело Комкова Семена Николаевича больше так никто и не видел. Спустя час после самоубийства мы обнаружили, что дом его горит ярким пламенем. Тушить не стали, а только поливали соседние пристройки и забор водой, чтобы пожар не перекинулся на них. К вечеру осмотрели место сгоревшего дома, но никаких останков не нашли…
После этого происшествия я решил задержаться у отца в деревне подольше, и как следует здесь обо всём разузнать. Я обошел все пять выприговских дворов, переговорил со всеми их жителями, но те лишь подозрительно отмалчивались, как будто что-то знали, но не желали мне этого говорить.
А через неделю случилось большое несчастье — я нашел своего отца дома мертвым — он тоже застрелился из своего ружья серебряной пулей, предварительно завязав себе глаза любимым шарфом. На столе же в комнате лежала пара вырванных из Библии страниц, на которых кровью было нацарапано вышеприведенное стихотворение.
Вот такая история, друг мой, такие дела. Хотите верьте мне, хотите нет, но запишите всё, как я рассказал. Вы ведь, я слышал, именно для этого и странствуете по земле русской?
И вот, что ещё запомните, да людям передайте: У нежити своего облика никогда не было — она всегда ходит в личинах.

ЭПИЛОГ

Эту историю мне рассказал Евдокимов Антип Петрович — сын бывшего пастуха из деревни Выпрягово. Обо мне он узнал от одного местного ямщика и добрался до Твери, где я в это время уже почти завершал все свои дела. Антип нашел меня в гостинице «Тьмака» — там я пару недель снимал себе номер.
Мы беседовали с ним и пили чай несколько часов кряду, а когда рассказ был закончен, Антип Петрович заторопился в обратный путь, при этом неоднозначно упомянув о скором полнолунии.
— Время близится к вечеру, — сказал он. — Мне надо до полуночи успеть в деревню. Сегодня первый день полнолуния — очень опасно!
— Но, Антип Петрович, мы же ведь с вами в большом людном городе, — возразил ему я. — До Выпрягово около ста вёрст…
— Опасно, я говорю вам! Для вас опасно, для людей! Прощайте! — отрезал Антип, быстро вскочил со своего места и покинул моё временное пристанище.
Я встал из-за стола и хотел, было, прибрать место, где сидел рассказчик, как вдруг заметил на спинке его стула клок тёмно-серой шерсти, зацепившийся за вылезший немного гвоздь.
— Господи! — пробормотал я, невольно перекрестившись. — Не уж то и правда всё это!