В этом что-то есть...

В этом что-то есть.
Рассказ

         Была уже поздняя осень, бледное солнце ноября ходило все ниже, показывалось все реже, травы на летних сенокосах, в низинах, речных поймах и старых посадках  уже давно были скошены, а там где не скошены, уже давно они переросли, высохли, пожухли и побелели и их высоченные заросли грустно кивали пустыми сухими колосьями сквозь дорожную пыль вослед прицепу.

     Приходилось, чтобы накормить моих бычков и коров, ухищряться, шевелить мозгами, выискивать еще более-менее зеленые участки, а участки такие попадались, но редко и очень далеко от села, километров за десять. Изредка срывались с низкого серого неба скупые в тот год дождики, но все же было пока еще довольно сухо.

   Первые несмелые заморозки миновали еще в октябре, потом погода раскисла, туманные зори порою расходились аж часам к десяти утра, робкое солнышко с трудом пробивало прореху в серо-синей палитре низких облаков и его теплый луч уже не мог пробудить к жизни ни пожухшие давно травы, ни голые деревья с редкими рыжими листами, ни побелевшие от морозцев прибрежные камыши. Низкое унылое небо то и дело оглашали прощальные крики уходящих на зимовку птичьих стай.

    В тот вечер я впервые возвращался с покоса с пустыми руками, вернее, с пустым прицепом. Ничего не нашел среди этого уныния и безмолвия. Речка, сильно обмелевшая за лето, отступившая от размытых бережков, уже оскудела на молоденький камыш, который с июля дружно пошел по этим бережкам и которым я кое-как, а все ж пробавлялся последние пару месяцев. Туда, к реке,  я ехал напрямки, по стерне, ехать по узкой степной дорожке было бы куда дальше. Я, всматриваясь в окрестности, медленно  проехал весь уже скошенный мною берег, потом еще заглушил мотор и поднялся на безмолвный курган, на самую его выгоревшую верхушку, но так и не высмотрел ни одного зеленого уголка, все было желто и пустынно. Только где-то внизу, в противоположного края того же поля, работал трактор, неутомимый пахарь. Всмотревшись, я понял, что этот работяга уже лихо перепахал мой путь и теперь мне придется сделать немалый круг, вдоль посадки, мимо заброшенного хутора и старого кладбища при нем.

    Надо сказать, я по натуре раб своих привычек и страшный консерватор, если это касается технического прогресса: мобильный телефон я себе завел далеко не в первых рядах, гораздо позже всех моих товарищей, а уж современный айфон, этот телевизор и компьютер в кармане,  появился у меня вообще, только в прошлом году. Доильный аппарат мы приобрели всего года три тому, а то все доили по старинке, руками… Это же касается и способа кошения травы, когда весь честной народ весело косил травы уже бензотримерами, я все еще работал старой доброй косой, как и мои отцы, деды и прадеды… Раз даже произошел очень забавный случай, когда меня, косящего травы этим дедовским орудием, косой-литовкой, стали на тот же айфон снимать некие проезжие граждане, как реликт, как уникальный случай, как очень редкое явление.

     И вот уже быстро сгущаются серые осенние сумерки и путь мой лежит мимо заброшенного хутора. Замелькали редкие синие крестики и оградки старинного кладбища, едва виднеющиеся сквозь заросли дикого терна и голых кустов дикой сирени. Я так, слегка притормозив машину,  задержал взгляд на этом печальном пейзаже и вдруг замечаю рядом с кладбищем, чуть поодаль от покосившихся его крестиков, от речки, зеленое-зеленое пятно сочной травы, да еще и очень немалое пятно, как раз хватит, чтобы не возвращаться мне с пустым прицепом.

   Вот это да! А я всю речку зря объехал…

 Ну что, спешился, радостно взял в руки косу, как водится, прошелся пару раз точилом по ее острому краю, да и пошел валить это зеленое чудо среди желтой степи. Эх! Хорошо! «Вжик-вжик-вжик» весело поет моя коса, молча валится мне под ноги сочная да высокая травка, давай-давай, родная, а то скоро ударят морозы, засохнешь и ты на корню и будут уныло стоять и зябнуть посреди белых сугробов твои мертвые голые стебли… А так ты пользу великую принесешь, пойдешь на корм скоту, выполняя именно то, для чего матушка-природа и образовала тебя, посеял вольный степной ветерок, поливали теплые майские дождики…

   Размечтался на радостях! Метров пять прошел уже…

Вдруг: - Хр-р-рясь!!

    И разломилось косие (держак) моей литовки на две части, аккурат посредине. Взял я оба конца, стулил их, по месту разлома, ни чего не понимаю: ни сучка там, ни трещинки. Сломалась на ровном месте. Без причины! Совершенно новое!

   А нескошенная делянка так и манит, так и улыбается мне своей зеленой травкой: не сдавайся, мол, мил человек, возьми меня с собой…

  Так я и сам сдаваться не привык. Взял я скотч, который у меня по роду моей работы всегда с собой, сложил сломанное косие, благо, перелом получился косой, забинтовал его поплотнее, попробовал на крепость: выдержит!

  И опять весело запела коса. Валится тяжелый валок травы за моей спиной, а уж сумерки заволокли всю низинку, где-то неподалеку жутко расхохоталась ночная птица, но я буду не я, если не скошу эту делянку!

  И вот опять: хрясь! И опять надвое! Но теперь уже в другом месте. И опять там нет ни сучка ни трещинки!! Не успел и валок до края пройти…

  Вытер я пот краем майки, дух перевел, осмотрелся вокруг повнимательнее. И вдруг, аж дыхание мое перехватило, а сердце так и зашлось от неожиданности: мама родная, да я ж по рядкам старых могилок косой махаю! За моей спиной, там где только что положил я валок травы, четко прорисовался ровный рядок овальных, желтых от глины, но сбритых временем вровень с поверхностью земли, старинных могил.

   Было тихо и жутко. На востоке уже всходила, наполняя окрестности бледным желтым светом, полная громадная луна. И желтые овалы могилок, обнажившихся вдруг под моей косой, глянули в меня, невольно нарушившего их вечный покой,  хмурым, недобрым взглядом, глянули с укором, как мертвецы, лежащие под ними…
 
   Опять совсем рядом пронзительно вскричала речная выпь, где-то посреди речки резко плеснула крупная рыбина, зашелестели, зашептались близкие камыши от налетевшего вдруг холодного ночного ветерка. И мне показалось, затрещали, закачались покосившиеся кресты на кладбище, в голых ветвях высоких акаций завыл, засвистел нечистый, вдруг явившийся из старых бабушкиных сказок…

     Ключ зажигания вставил я, человек не робкого десятка, с третьего раза, мотор взревел, вспыхнули фары и страшная сказка, только что дохнувшая в меня своим таким холодным дыханием, тут же отступила, пропала в темени уже наглухо опустившейся  на окрестности долгой осенней ночи.