КЛАД

– Что это? – спросила Вера, когда лопата, которой копал муж,
стукнула о что-то железное.– Кажется железяка какая-то.
– Ага.
– Мусор всякий валяется. Выковыряй его. Убрать надо.
– Ага.
Василий начал лопатой «нащупывать» края находки. Наконец он
смог поддеть железяку лопатой, но та только неохотно шевельнулась
и решительно отказалась двигаться дальше.
– Вот зараза. Делать мне больше нечего,– сердился Василий.
– Да, уперлась. Большая. Вась, а вдруг это мина? – Испуганно
предположила жена.
– Какая мина? Столько лет прошло.
– И что? Все равно надо поаккуратней.
– Нет, мины круглые, а здесь вон край острый. Похоже на ящик.
– Ящик со снарядами?
– Да что ты заладила: то мины, то снаряды. Снаряды в деревянных ящиках, а здесь металлический.
– Вась, а вдруг там клад? – Почему-то еще испуганнее проговорила Вера.
– У тебя одни крайности на уме, то мины, то клады,– не на шутку
начинал раздражаться Василий то ли от предположений жены, то ли
от возни с ящиком, контуры которого все четче просматривались.
– Ну бывает же…– не хотела сдаваться Вера.
– Бывает. Да только не всем так везет.
– Вась, ну дай хоть помечтать…- задумчиво проговорила жена.
– Ну-ну, мечтай. Много пользы от ваших мечтаний. Пахать надо –
вот и все мечты.
– Ну что ты, Вася, сразу кричишь,– надула обиженно губы Вера,–
вон Лизка, соседка, чуть что новое купит и сразу: «Всю жизнь меч-
тала!» При этих словах Вера перешла на противный писк, очевидно имитируя голос соседки.
Василий заканчивал обкапывать найденный предмет, который
приобрел четкую форму ящика примерно сантиментов двадцать
на двадцать в ширину и длину и высотой сантиментов сорок.
– Вась, а может и вправду клад? У вас куркули в роду были?
– Нет, вроде,– уже с сомнением в голосе чесал затылок Василий.
– Вась, а если это клад, то его же здать в милицию нужно?
– Оно-то, конечно, нужно, но сначала давай хоть откроем.
– Вась, а тут замка нет, разве клады без замков бывают?
– Да шут его знает. Можно подумать, я клады каждый день нахожу.
Василий обхватил ящик двумя руками, легко вытащил из земли
и понес по направлению к дому.
– Куда в дом-то, там чисто, а он весь в земле.
– А ты хочешь, чтобы соседи увидели. Потом еще с ними делись.
Уберешь.
– Оно и верно. Вон Лизке сколько всего муж из-за границы понапривозил – никогда не поделится,– размышляла вслух Вера.
Василий стал возиться с крышкой, но та не поддавалась. А Вера
размечталась:
– Машину купим. Красивую… Как у председателя. Нет, еще красивей. И шубку мне, как у Надьки. Нет еще красивей. Пускай обзавидуются. Слышь, Вась, токо я тебе денег не дам.
– Это еще почему? – почти автоматически возмутился Василий,
продолжая ковырять крышку.– Хорошо прилипло. Сделано на совесть.
– Не дам,– упрямо повторила Вера,– ты опять своих друзей соберешь.
– А то как же,– обмыть-то надо.
– Больно надо мне твое обмыть. Лучше я себе сережки куплю.
Золотые. А то даже мечтать боюсь.
– А больно надо мне твои сережки,– горячился Василий, не желая уступать своих позиций.
– Тебе сережки понятно, что не надо,– выходя за рамки мирной
беседы, кривлялась с Василия вошедшая в раж Вера,– как мне твои
забулдыги.
– Какие же они забулдыги. Ну бывает иногда выпьем. Но людей же уважить нужно.
– Да ты только то и делаешь, что уваживаешь, а на меня, на детей тебе наплевать,– руки Веры резко заняли свое место на талии
и вся она теперь была похожа на букву «фе»,– когда повырастали
и не заметил.
– Почему это не заметил? Даже на родительское собрание ходил, или ты забыла? – руки Василия заняли аналогичное положение на поясе Василия.
– Я забыла? Я забыла? Как можно такое забыть? До сих пор люди
смеются, как ты вместо седьмого класса пошел на родительское
собрание в четвертый, и всем еще доказывал, что ты лучше знаешь, потому что отец,– Вера была прекрасна в гневе, разрумянилась,
разгорячилась, и Василий буквально на долю секунды залюбовавшись ею, чуть не сдал своих позиций.
– Да ладно. Када это еще было? Вспомнила… И некогда мне
по собраниях расхаживать. Я – работяга! – Мысли Василия, которые
на несколько мгновений разбежались в голове, снова сгруппировались, продолжая отстаивать свои убеждения,– я честный работяга,
а не какой-то там бизнесмен, воровать не умею.
– А воровать здесь при чем? Спать меньше надо!
– Потому и сплю – от усталости. А деньги ты из дому выносишь.
Тебе ж сколько не дай – все мало.
– Да потому что мало и даешь!
И неизвестно, сколько бы еще продолжался этот невинный семейный диалог, во время которого супруги совершенно забыли о находке, так и не узнав, что же там, собственно, есть, если бы неожиданно
на пороге не появился дед Федот – отец Василия, которого разбудила беседа супругов. Он, ничего не подозревающий о привалившем
счастье, спешил принять участие в интересной беседе. Но, увидя находку, вдруг радостно задрожал всем телом, засветился счастливой,
почти блаженной улыбкой, и, вытянув руки вперед, пошел прямо
к ящику со словами:
– Миленькие… родненькие… нашли таки… Ущипните меня…Не
сплю, точно не сплю… Я знал, я верил, что найдется он родненький…– комок в горле деда Федора, подошедший от нечаянного
восторга, мешал ему выразить всю глубину своего счастья,– Я же
мечтал о нем. Вот лежу, бывало, и мечтаю, что найдется он, мечтаю, мечтаю…
Прерванные на полуслове супруге, удивленно в один голос почти выкрикнули:
– Да что там? – и Вера еще успела ввернуть,– может клад?
– Клад, детки мои, настоящий клад! Такое сокровище..– дед Федот разводил руки вширь, стараясь передать величину сокровища.
Из груди супругов одновременно вырвался возглас восторга
и нетерпения в одном звуке, и Василий резко бросился открывать
крышку. А дед Федот рассказывал о находке:
– Незадолго до смерти мой батя, царство ему небесное, закопал
этот ящичек и сказал мне куда, да только я забыл сначала, где, а потом и об нем самом. А вот недавно вспомнил. Вспомнил батю,– дед
смахнул воображаемую слезу,– вспомнил об этом кладе.
– Да что ж там? – Нервы у супругов сдали.
– Да-к, самогоночка. Чистейшая самогоночка. Батиного произведения. Знал отец, что могут наступить тяжелые времена, вот и закопал. А куда уж тяжелее – водки гнать не из чего…
Если бы в это время в доме оказался художник, он бы спокойно
мог рисовать картину «Отчаяние» с Веркиной натуры. Даже две картины. Второй, под названием «Злорадствование» позировал бы Василий. Могла бы быть еще и третья – «Нечаянная радость», но дед
Федот ни секундочки не мог устоять на месте: он, не смотря на очень
преклонные годы и радикулит со стажем, то подбегал к ящику, то отбегал посмотреть издали, то приседал возле него, то целовал его,
в общем выражал восторг всеми доступными ему средствами.
– Вот радость-то. Жаль старушка не дожила. Порадовалась бы.
Где ж вы его откопали?
– У заброшенной малины,– первым стал приходить в себя Василий.
– Вы от радости совсем умом тронулись,– Верке срочно надо
было по кому-то врезать своим разочарованием,– мама ваш клад зарыла бы обратно.
Она еще хотела что-то сказать, но только махнула рукой и пошла
из дома, шепча про себя: «Размечталась, дура». На что Василий ей
в догонку крикнул:
– Вот как надо мечтать,– показал рукой на отца. Потом с радостным выражением лица потер руки,– хоть людей уважим.