Призраки и гниение

Мой взгляд похож на твой:

В нём ничего кроме снов и забытого счастья.

Дым на небе, дым на земле,

Вместо людей - машины.

Мёртвые рыбы в иссохшей реке,

Зловонный зной пустыни.

Моя смерть разрубит цепи сна,

Когда мы будем вместе.

© Крематорий



      Что ты знаешь о кошмарах? Кроме того, что каждый из них я помню от и до. Время становится густым и вязким, тягучим, словно смола. Но не как та сосновая смолка, что мы жевали, когда были детьми. Бывает, подойдёшь к дереву, а она сочится из-под коры, подобно крови, коей, по сути, и является. Отдираешь прилипшую янтарную каплю и кладёшь в рот – считай, жвачка.

      Помню, как в детстве бродила по сосновому бору, босыми ногами ступая по песку, перемешанному с шишками и хвоей. Мне было больно. Бабушка говорила, что это своего рода массаж – улучшается кровообращение. Знаешь, в том бору пахло прогретой древесной корой, хвоей и солнцем. Там было очень много солнца: оно, подобно тонкому золотому напылению, покрывало всё. Испещрённый солнечными брызгами песок, облитые солнцем птицы, завёрнутая в солнце я. Было тепло и спокойно.

      В кошмарах не так, сам понимаешь. Пытки искажённого сознания через компиляцию моих страхов и моих желаний – лучше бы им не сходиться.

      Последнее время я часто путаю сны с моей реальностью, а сами сновидения становятся ржавыми, пропитанными никотином и воспоминаниями. Всё вокруг ощущается смутно, воспринимается, как бред. Проплывающие в окне оголённые деревья притворяются то ли колючей проволокой, то ли сетью капилляров в лёгких. Они похожи на призраков, признающих во мне свою, зовущих. Я знаю, они чувствуют запах разложения, видят признаки альвеолярной гнили. Я тоже её ощущаю, моя кожа пропиталась этим сладковатым запахом. Но сильнее всего я слышу его возле больниц – там много несостоявшихся мертвецов, но ещё больше привидений.

      В наших жизнях тоже немало призраков: они гуляют с нами по набережным, пьют с нами и с нами же ложатся в постель. А потом заползают во сны. Фантомы бывших, настоящих и иллюзорных возлюбленных, ушедших из наших жизней друзей, и даже – нас самих. Они все постоянно со мной. Ходим такой шумной толпой по городу, разговариваем, смеёмся, плачем, порой, а люди делают вид, что не замечают. Пусть так, я-то знаю тех, кто замечает всё. Простуженные окна и одноглазые фонари – мои верные хранители воспоминаний. Когда я забуду, они мне обо всём расскажут.

      Правда, и они знают не всё. Они не вспомнят, что комары после двенадцати ложатся спать, Катунь любит напевать баллады, а алтайские полевые цветы пряно пахнут мёдом и солнцем. Но им и не надо – я сохраню это в памяти за них.

      Зато они знают тех, кто оберегал мои сны от кошмаров. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала, но мысли об этих людях приносят с собой и боль. Она такая дешёвая, но настоящая, чем-то напоминает отчаяние ночной темноты. В такие ночи я лежу в пустой комнате, часами глядя на рассекающие потолок лучи блеклого света (так мой милый старый друг фонарь пытается поддержать меня) и упиваясь собственными мыслями. Порой выглянешь в окно, а там – небо. Тоже ржавое, особенно в Питере, тем более – когда оно пропитано алкоголем.

      Вокруг вообще много что подвергнуто коррозии, ты замечал? Ржавые язвы железной плоти бурыми пятнами выделяются на серых стенках троллейбуса. Мы с ним чем-то похожи. В общем-то, как и с тобой.