Камила

У Дорошевича есть рассказ «Учитель», повествующий о конфликте учителя и ученика. Как пишет автор, конфликт вырос из ничего.
Неудачник-учитель, маленький, ничтожный человечек сорока пяти лет с нелюбимой работой на копеечном довольствии. Неудачник, женатый на нелюбимой и горячо не любящей его скандальной особе.  Учитель, неуважаемый никем, включая неустанно издевающихся над ним учеников и собственную кухарку.
После очередного скандала с женой и кухаркой это ничтожество сбегает на улицу, где во время грустной прогулки его обливает грязью проезжающая мимо коляска. Заляпанный с головы до ног неудачник разглядывает в ней своего ученика четвертого класса. А разглядев, понимает, что тот, безусловно, насмехается над ним, учителем. А утром ученик так и вовсе обнаглел - пришел извиняться. С издевкой, так решил учитель.
И все. Из этой ничтожнейшей причины раздулся дикий конфликт. И завершился он на экзамене, где оскорбленный учеником четвертого класса горе-учитель сорока пяти лет с наслаждением поставил мальчику кол. Кол за материал двухлетней давности. Не вспомнил тот.
Казалось бы, все хорошо – сорокапятилетний, несостоявшийся ни в чем мужик, проучил строптивого ребенка непонятно за что. И был доволен. Да, был доволен собой, таким бессильным извергом ровно до того момента, когда на следующий день узнал, что мальчик застрелился.
И все. То есть совсем все. В финальной сцене учитель рыдает на свежей могиле ученика, убитого им самим. Вероятнее всего переоценив весь этот конфликт. И скорее всего, хотел бы, чтобы конфликта этого не было бы никогда. Но, увы, уже было слишком поздно.

Финал рассказа Дорошевича:
"Около свежей могилки, заваленной венками: «От товарищей», «От убитого горем отца», «От сестрички», «Внучку Алёше от бабушки», стоял на коленях, даже не стоял на коленях, а сидел на корточках, — вот, как сидят дети, надолго поставленные на колени, — Артемий Филатович и плакал, закрывши руками лицо.
Он плакал тихо, беззвучно, старческими слезами, только спина и плечи вздрагивали от тихих рыданий.
О чём плакал этот бедный, преждевременно состарившийся человек?
О чужой ли загубленной молодости?
О собственной ли загубленной, изломанной, исковерканной жизни, которая довела его до озлобления на ребёнка?
О том ли и о другом ли вместе?
О многом плачет человек, если он заплачет в сорок пять лет отроду."

Я вот думаю: насколько вы, международные спортивные чинуши, не состоялись в жизни? В личной, в профессиональной? Насколько отвратительны ваши «половинки», от которых вас воротит? Ничтожны зарплаты и профессиональные достижения? Я хочу понять, вы, господа чинуши, уже готовы рыдать на свежей, выкопанной вами могиле?
А вы, господа «спортсмены самой беспредельничающей страны на свете»? Насколько вы готовы по-прежнему стремиться украсть чужое золото? Готовы, господа потомки авантюристов-переселенцев из пиратской страны? Думаю, да, вы готовы и красть, и закапывать. Только не рыдать.
А вы, господа «риппоны», «вейры», «дюамели», готовы и дальше возводить пасквили о чудесном ребенке?

Как далеко вы способны зайти в своем желании исковеркать жизнь талантливой девочке из-за своих жизней? Не так, как хотелось бы, состоявшихся.

И все это за «чистый, честный спорт»?