Голубые розочки, история девятая

Про весенние игры на тротуаре и как Люба нас мирила...

Вот и апрель наступил. Становилось все теплее и теплее. День прибавился, как говорили взрослые.
Мне мама разрешала гулять теперь каждый день и я успевала погулять и утром, и после обеда. Возле нашего подъезда лежала большая плита, мы называли ее тротуаром. Так и говорили: «Я играла на тротуаре», «Пойдем играть на тротуар!» Или мама наказывала: "Играй на тротуаре и в грязь не лезь!» Так вот этот самый тротуар очень подходил для игры в классики. Правда, играла я одна в основном, так как подружки мои были в школе, а с мелкими, теми кто еще младше меня — было не очень интересно, но все равно играла с той же Кариной. Тетя Аля стала ее отпускать играть со мной, когда спала Маргоша. Чаще, конечно, она выходила с Кариной и Маргошей и мы гуляли вместе. И Люба с Ванечкой гуляли каждый день. С ними всегда было весело и интересно. И Люба, и тетя Аля тоже не стеснялись попрыгать в классики, да еще и соревнования устраивали. Такие они задорные оказались, совсем не такие, как все наши другие взрослые. Они с нами играли, пели песни, учили разным считалочкам и играм. И совсем не ругались и не одергивали, что это нельзя, другое нельзя. А потом они звали меня к себе и мы шли пить чай или обедать к кому-то из них. Так у нас сложилась своя веселая дружная компания, а время летело еще быстрее.
Натку и Надьку я почти не видела, а если и видела, то делала вид, что не вижу. Они подходили несколько раз, хотели помириться, но я уходила от них сразу и мириться на не хотела. Конечно, все это взрослые заметили и спросили, почему я не дружу больше со своими старыми подружками? Вот, мол, они уже который раз к тебе подходят, зовут играть, а ты не идешь почему-то? Ты, говорят, иди, играй, мы не обидимся, ты ведь с ними дружила еще до того, как узнала нас. Или давай позовем, пусть с нами вместе дружат. Я ответила, что не против, чтобы дружить всем вместе, но вряд ли это получиться: Надька злая и любит, чтобы только по её все было, а Натка слушается только Надьку и им никто и не нужен на самом деле, просто им завидно, что нам всем весело.
Я, конечно, хотела рассказать, что они меня обидели, но не стала. А Люба решила позвать нас троих на чай и разрешить понянчиться с Ванечкой, она разговаривала с Надькой и та сказала, что именно она хочет. Мне не понравилась эта затея, но и Любу не хотелось обижать, она же старалась нас помирить.
В следующие выходные мы были приглашены к Любе всей нашей компанией: и взрослые, и дети. Тетя Аля со своими девчонками, моя мама, я и Надька с Наткой — их мамы были заняты своими делами. Мы пили чай и веселились. Ванечка немного подрос за это время и стал еще интереснее. Когда он проснулся, то мы пошли к нему в комнату — я, Натка и Надька. Люба разрешала мне брать Ванечку на руки и я уже ловко с этим справлялась. Я знала, как придерживать головку и умело поила его из бутылочки, давала соску. Ванечка меня уже знал и не плакал со мной. И вот я привычно возилась с малышом, а подружки мои стояли и наблюдали за нами. Потом зашла Люба, похвалила меня и взяла Ванечку с собой к столу. Мы продолжили чаепитие. Все снова сюсюкались с Ванечкой, хотели его подержать на ручках. А он такой был пухленький и хорошенький, что невозможно было удержаться. Ванечку дали подержать на ручках всем по очереди, но потом Люба пошла провожать до двери мою маму и тетю Алю с девчонками, а нас троих оставили с Ванечкой. Люба Ванечку дала мне, чтоб я его уложила в кроватку. Надька просила ей разрешить, ведь она старше, но Люба сказала, что у меня это лучше получиться, а Надьке в следующий раз разрешит — пусть Ванечка и к ней привыкнет хоть немножко. А Натка вообще не проявляла никакого интереса, ей явно все происходящее было скучным и она только из-за Надьки пришла.
Так вот Надька, когда мы были все вместе за столом,  вела себя так вежливо и даже заискивающе со мной, явно желая помириться. А когда мы остались одни, то Надька уже смотрела на меня со злостью. Я понесла Ванечку в его комнатку, положила в кроватку, взяла бутылочку с водичкой, чтобы дать маленькому попить — Люба так велела. Натка стояла в сторонке, а Надька выхватила у меня бутылочку:
- Дай сюда! И без тебя умею тоже! - прошипела она.
- Ну, хорошо, попробуй, аккуратненько только! И зачем толкаться? - миролюбиво сказала я, чтоб не испугать ребеночка. - Только не переворачивай сильно бутылочку, а то поперхнется!
Но Надька и слушать не хотела никого. Она все сама знала!
- Подумаешь, нянька! Я тоже у сестры с ее ребенком нянчилась поболее твоего! Что ребенок, что кукла большая — какая разница... - ворчала Надька, пытаясь поить Ванечку.
Она запихивала ему соску, но он вертел головой и не брал соску в рот, а вода стала проливаться в дырочку и Ванечка захныкал. Теперь я резко забрала у Надьки бутылочку и так сказала ей отойти подальше в сторону, что она тут же отскочила. А у меня Ванечка сразу стал пить и причмокивать.
- И вообще я не люблю этих детей! Что хорошего? Орут только и орут, носись с ними вечно... - бубнила, как бы оправдываясь, Надька.
 - Так зачем тогда пришла нянчиться, если не любишь детей? - спросила я. Ванечка уже попил и я дала ему соску. Похоже, что он устал от гостей и будет спать. Я погладила его по животику, как делала Люба, сказала ему: »Аа-Аа-Аа--А», чуть покачала и показала девчонкам глазами, что надо выходить:
 - Пойдемте, Ванечка будет спать!
 - Зачем, зачем? Интересно было, вот зачем. Чего это ты умеешь такого, чего я не умею? Вот и пришла. Помириться, может, ещё хотела! - протараторила Надька.
Я подумала, что так не мирятся. Да и обиды у меня на них уже и не было никакой. Забыть - я не забыла, но и не злилась на них. Я не умела зло держать в себе и поэтому мне было легко и свободно. А Надька умела и ей было трудно. Это она перед взрослыми такую добрую из себя изображала, да и ребеночек все равно имеет волшебную притягательную силу — всем хочется его подержать, потискать и все становятся добрее. Видно, к Надьке это не относилось. И почему она такая злая? Мне ее стало жалко совсем.
- Ладно, пойдемте, поиграем в классике на тротуаре, а Любе пора тоже отдыхать! - сказала я.
Мне хотелось, чтобы Люба успокоилась и считала, что она нас помирила. Довольная Люба проводила нас и велела не ссориться никогда.

Мы немного попрыгали в классики, но всем было скучно и мы пошли по домам. Первой зашла к себе Натка, следом была моя очередь, а Надька мимо меня поднималась на второй этаж. Когда Натка зашла и я уже повернулась сказать Надьке «до свидания», то увидела ее злые глаза и услышала:
- Ты еще пожалеешь!
Мне стало неприятно от ее прищуренных глаз. Такой злющей-презлющей Надьку я еще не видела.
Ночью мы спали плохо, потому что сильно плакал Ванечка наверху — у нас же все слышно в доме. Плакал он и утром, и днем, и я волновалась, не зная,чем помочь. Вечером мы с мамой пошли к ним и Люба сказала, что ребенок не ест, ни спит и все время плачет. Люба сама-то была вся расстроенная, в слезах и не знала, что делать. Говорила,что врач из поликлиники приходила, но сказала, что все нормально, а ребенок не может успокоиться никак — сам извелся и ее извел. Кричит, не переставая уже! Мама что-то пошептала Любе на ушко и они быстро пошли к тете Поле, Надькиной маме. Мне велели присмотреть за Ванечкой.
Тетя Поля где-то работать устроилась и была на сутках, вот они и побежали к ней на работу. Ванечка плакал, соску не брал. Мне было так страшно и я совсем не знала,что делать. Я носила его на руках по комнате, пела ему что-то и он успокаивался, но стоило мне его положить в кроватку — он тут же вздрагивал и начинал кричать. Я снова носила его по комнате, а Ванечка был уже тяжеленьким для меня и я уставала. Еле-еле дождалась, когда они придут.
Тетя Поля сразу же взяла у меня Ванечку, а мне велела успокоиться, сказав,что я все хорошо сделала, правильно. Потом она всех попросила выйти и ждать, пока не позовет. Сама она была такая взъерошенная, опухшая вся какая-то, что я ее сразу и не узнала. Мы ушли к нам домой и послушно ждали. Через какое-то время раздался стук по батарее и Люба стремглав побежала наверх, к себе домой. Наверху было тихо и мы поняли, что Ванечка успокоился. А тетя Поля спустилась к нам и мы ее напоили чаем. Она снова было прежней тетей Полей - спокойной и аккуратненькой такой!
Потом уже тетя Поля рассказала нам, что ребенка сглазили и она полечила, теперь все будет хорошо. Она спросила, не знаем ли мы, с кем Люба общалась последнее время и мы рассказали, как были на днях у нее в гостях, как она мирила подружек, то есть нас с Надькой, ее дочерью. И мне пришлось тете Поле всё-таки рассказать о том, как мы поссорились и из-за чего. Она не удивилась, сказала, что теперь ей все понятно, раз там была ее Надька.
- С моей Надькой лучше не связываться, она у меня такая девочка, что и сама не знаю, как ей помочь! - с горечью в голосе сказала тетя Поля. - Я сама с ней измучилась, а помочь — не в моих силах!
Я мало что поняла из сказанного тетей Полей, а мама участливо кивала головой. Эти взрослые вечно загадками говорят! Потом тетя Поля повернулась ко мне и сказала:
- А ты, деточка, молодец. Ты все правильно сделала. Тебе поучиться надо, как помогать людям - и у тебя тоже все получиться!
Она так ласково и добро улыбнулась мне, что я совсем успокоилась за всех нас и пошла спать. Только я все думала, что у Надьки глаза такие же, как у тети Поли, но совсем не такие же и как так может быть — ну, совсем мне было не понятно. Тетя Поля такая добрая и хорошая, а ее дочка Надька совсем другая — злая и плохая.

После этого события мы все спали спокойно и Ванечка не плакал по ночам, а рос здоровеньким и жизнерадостным. Мы по-прежнему дружили все вместе, а Надьку и Натку я почти и не видела. Надька стала дружить с братьями - погодками Жабовыми из соседнего дома и на них все чаще ходили жаловаться, что они что-то опять натворили неразлучной своей троицей, спасу от них нет никому! Мне жалко было тетю Полю. А Натку совсем перестали привозить от тетки, потому что ее мама Инна тоже стала ходить с животом и мы понимали уже, что они ждут ребеночка. И еще дядька Зиновий решил,что у них должен быть свой ребенок в семье, мальчик, а Натке лучше жить с теткой, у той нет же своих детей. Так будет справедливо, считал он, а тетя Инна не спорила. С ней тоже никто не спорил, только здоровались и сразу проходили мимо. »У них своя семья и нечего лезть!» - говорили взрослые. А с Любой мы сдружились еще больше и я к ней очень привязалась душой.
На майские праздники Люба получила поздравительное письмо от своих родителей из деревни, которые простили Любу за что-то и звали домой с Ванечкой. Люба сильно обрадовалась и засобиралась ехать. Мы устроили веселое чаепитие на прощание и Люба с Ванечкой уехали. Мы с мамой их провожали, как своих близких людей.  Когда Люба вернулась в свою деревню, то вскоре к ней приехал Ванечкин папа и они стали тоже семейные. Я считала, что счастливые — иначе и быть не могло. А вот увидеться так и не довелось больше, хотя мы много лет писали друг другу письма и высылали фотографии. Кто жил в их квартире потом — я и не помню, наверное, и знать не хотела. Зато остались Снеговы, с которыми у нас по-прежнему были очень хорошие отношения и мы вместе ждали писем от Любы. Я с удовольствием нянчилась с Маргошей и никакая Надька мне не мешала со своей завистью и злобой - у нее были теперь братья Жабовы и свои интересы.
К концу мая закончилась учеба в школе и Снеговы тоже уехали на лето к бабушке и дедушке. Надьку отправили в пионерский лагерь, Натку - к родственникам в деревню. Двор наш почти опустел. Мне ехать было некуда — мои же бабушка и дедушка теперь жили на соседней улице! Обещали почаще забирать к себе. Грустить, собственно, я и не умела - всегда находила, чем заняться. Да и моя кукла, что жила в своем сказочном домике на подоконнике — она никуда от меня не уезжала и всегда была мне рада. А столько нового я узнала, научилась — обо всем надо хорошенько подумать.
Вот так закончилась весна и началось лето. Целое лето ждало меня впереди.   Жаркая, говорили все,  будет пора.
(продолжение следует)