На грани Японии и России. Глава 1

В соавторстве с Николаем Шиндановичем и Татьяной Боровковой

Крым, лето 1935 года...

Небольшая горная деревушка. Маленькие аккуратные домики, освещённые яркими лучами солнца. Тёплый свежий воздух, обилие разных звуков: мычание коров, жужжание недовольных насекомых. Лёгкий ветерок, летящий от реки, в эти минуты становится спасением для всех, кто хочет убежать от жары. Но мгновение прохлады так мимолётно, что и коровы, и насекомые, и даже дома снова замерли в ожидании ветра.
Из домика на окраине громко раздался женский голос:
– Ваня, дармоед любимый, есть иди, пока не остыло!
Спустя пару секунд из огорода раздался уже начавший ломаться, но всё ещё мальчишеский голос:
– Иду, не кричи, ба, я тебя и так прекрасно слышу.
– Поторопись давай! И скажи, Ванюша, сегодня опять на речку к своим девкам убежишь? Или всё-таки позанимаемся домашними делами?
– Та иду я! – раздался скрип двери. – И к девкам не пойду, наскучили мне эти простофильки. Поколю дрова, как поем, а как устану – пойду к Никите Эдуардовичу.
– Ну и то добре, дорогой. А лучше со мной побудь подольше. И так приезжаешь из своего Липецка всего раз в год... – если присмотреться к её глазам, можно было увидеть, что в этот момент в них мелькнула какая-то огромная всепоглощающая грусть, но уже в следующее мгновение её сменил обычный тёплый старческий взгляд.
– Ба, ну учёба, и к деду по маме стараюсь кататься, – сказал и начал есть всё, что было на столе.
– Ох, золотце ты моё... Ешь хорошо, рыбачишь тоже. Одна у меня тревога – сильно буйный ты. Не дай Бог, в беду попадёшь. У Никиты тоже будь поосторожней, к ружью его даже и не подходи. Даром, что с русско-японской войны висит. Не зря мудрые говорят: и палка порой стреляет.
Ваня, жуя:
– Да не интересно... – прожевал, запил компотом и продолжил, – мне его ружьё, он мне очень помогает с английским языком, объясняет получше нашей училки и репетитора городского, и не мудрено, ведь за границей бывал, хай щас и сельский, главное – чтобы его племянничек-пьяница, – удар по столу и звон посуды, – не припёрся с соседнего села, боюсь, не сдержусь и вмажу по его наглой харе.
Бабушка всплеснула руками:
– Тише, Ванечка, сервиз же разобьёшь! Ладно, английский – дело важное. Всё-таки противостояние с буржуазным Западом у нас. Даст Бог – вдруг и разведчиком станешь, в Вашингтон тебя зашлют. Доешь и за дрова принимайся, как закончишь – беги к Никите. Но ружьё... Ей-богу, следи. Особенно, если племяш притащится.
Иван оглянулся вокруг и, подойдя к бабушке, тихо на ушко сказал:
– Не волнуйся. Он втихую спрятал ружьё, а на стену муляж вывесил красивый. А где ружьё – ток ему и ведомо, – вернулся на место и стал доедать остатки еды в тарелке. Затем поднялся и мальчишеским бодрым бегом направился во двор, к дровам. Топор сверкнул в его руке. Мысль о скором занятии мотивировала на активную работу. Людмила Афанасьевна перекрестила внука и прослезилась.

Нарубив пару тачек дров и сложив их в сарай, Иван побежал к колодцу через дом с ведром и когда вернулся, став в большой таз вылил на себя воду, чтобы смыть пот. Затем наскоро вытерся, глянул в зеркало на свои едва наметившиеся юношеские усы и надел рубаху. Подхватив под мышку повесть «Знак четырёх» в оригинале, по которой он учился «инглишу», молодой человек весело хлопнул дверью и устремился к дому Эдуардовича.
Почти в центре деревни стоял большой дом, двор которого был огорожен красиво расписанным деревянным забором. Именно туда и пришел наш Иван. Громко постучав, он крикнул:
– Здоровеньки булы, дядь Никит! Вы в хате?
– Так точно! – ответил бывший полковник царской армии, а затем военспец. Никита Эдуардович отворил калитку и вышел навстречу юноше. Один вид ветерана уже внушал уважение: густые будённовские усы; рост около двух метров; всё ещё, несмотря на возраст, мускулистые руки и какая-то необычайно мужественная харизма. Оглядев Никиту, Иван ещё раз поразился, как при таком грозном виде можно иметь интеллигентную натуру и быть столь эрудированным, но вслух только и сказал:
– Дядьку, поможете мне с английским языком?
– Опять?! Ну ладно, куда деваться? Помогу, – вздохнул Никита. Он проводил Ваню в дом и разместился в гостиной.
Паренёк зашёл в сени. Как всегда, он изумлялся чистоте дома Никиты Эдуардовича, чего нельзя было сказать о его спальне в Липецке. Усевшись на стул и разместив тетрадь для обучения, словари и справочник, которые были верными помощниками в переводах, книгу с романом, где был загнут угол страницы, чтобы не забыть, на каком моменте остановился, парень начал делить новую страницу в словаре на три столбца, а в тетради после прописал дату совместного занятия. Никита Эдуардович, как у них и водилось на занятиях, разжёг самовар, который был в центре стола, достал баранки и конфеты «Ромашка», которые он сильно любил. Заварил чай из зверобоя и чебреца, отломал кусок сахара, который отливал синевой на солнце, кинул в чашу себе и пареньку и стал наблюдать, как Ванька разлиновывает словарь.
– На самом деле, Иван, – сказал старый воин, усмехаясь, – словарь – это ерунда, скажу по своему опыту. Почти всё запоминаешь именно по тому, что слышишь. А уж в плане того, как говорить пытаешься – тут, к бабке не ходи, словарь тебе не помощник. Однако хуже от этого не будет, так что, хочешь – пиши.
Ваня всё-таки решил продолжать вести словарь, он дочертил до конца страницы и, не стесняясь, сразу же набил рот конфетами. Как-никак – растущий организм, и недавний завтрак у бабушки совсем не повлиял на его аппетит.

Прошло несколько минут, и словарь был расчерчен, голод Ивана поубавился, и вот он уже раскрыл повесть Конана Дойля. Однако урок английского прервали – в гостиную вломился Богдан.
– Э-хе-хе-хей... Добрейший денё... ик ...чек, дядь Никит.
Богдан – племянник многоуважаемого воина, который смотрел на него с печалью и сожалением, но и с праведным гневом из-за невоспитанности своего родственника и очередной порции перегара.
– Как ваши дела? О-о-о, и малой припёрся. Снова тут языки иностранские изучаете... ик. Меня вы ж пытались научить, дядьку, но уже ничего не получилось у вас... Да батьку пытался, а теперь... – молодой мужик в замызганной рубахе и широких штанцах начал подтирать одной рукой нос формы пуговки, а в другой держал чекушку крепкого напитка, сделанного чудным аппаратом бабы Зины.
Эдуардович медленно поднял свой строгий, пронзительный взгляд на племянника.
– Ско-ти-на! – процедил он сквозь зубы – Опять нажрался. Если до рвоты дойдёт – меня не зови, сам вычухивайся. И помни: у фельдшера выходной сегодня. Так что полагайся только на себя, никто другой тебя от самогона не спасёт. И рубашку помой – за километр несёт. Не мешай мне с молодым человеком заниматься. Вот лучше б у меня такой племянник был, чем ты... Да больше скажу – и сын бы из него вышел замечательный. А ты... вон отсюда!! – внезапно рявкнул полковник, в голосе которого слышалась жгучая обида на племянника.
– О-о-о-о... Как вы заговорили, дядьку... Понял. Ну и вы поймите, что вы мне Не Батя. А ты, малой... Лучше бы не приходил сюда, вон гляди... Родная кровь на племянника гарчит... а ну иди сюда! – шатаясь из стороны в сторону, паренёк лет двадцати устремился к Ване для вознесения "справедливых", по мнению молодого пьяницы, тумаков. Но этому было не суждено случиться, ведь он зацепился за свою штанину и упал на стол, от чего тот содрогнулся. Чашки от внезапного толчка перевернулись, чай вылился на заготовки 15-летнего мальчишки, благо что книга не пострадала, да и словари с толстым переплётом. Ваня встал, помог подняться неуклюжему Богдану, у которого наливались слёзы.
– Богдан, да чего же ты такой. Вон – смотри на меня – я тоже балбесом бываю, но упиваться с горя – не выход...
– Ты меня и учить ещё будешь?! Ах ты... – алкоголик схватил Ивана за грудки и собирался уже ударить его ногой, как вдруг "поймал" кулак Никиты Эдуардовича. С воплем, точно побитая собака, рухнул Богдан на ковёр и только через минуту нашёл в себе силы, чтобы подняться и скорее покинуть ставший к нему негостеприимным дом. Показав с гримасой Ване жест «по локоть» через окно так, чтобы Никита не увидел, племянник, пошатываясь, побрёл прочь.
Учитель английского со вздохом поставил на место чашки, протёр стол. Еще долгое время внешне ветеран был очень сух и серьёзен, хотя в его душе кипели гнев, обида и стыд за непутёвого родственника. Ваня и Никита Эдуардович стали по очереди читать вслух “The Sign of the Four”...

Горловка, Донецк. 2-6 февраля 2022 года