Лариса Капитонова. Без суда и следствия

   Я помню наш приезд в село Зарослое Булаевского района Северо-Казахстанской области летом 1966 года. Муж мой, Капитонов Павел Петрович, уроженец этих мест. Помню, как радостно его встречали земляки: и стар и млад. Династия гордилась своим земляком, вышедшим, как считалось в деревне, в люди.Каждый норовил рассказать ему о себе, о своей жизни, посоветоваться. От меня тайн не было.
 
   И вот как-то вижу: дядя Коля Митряев, один из родственников старшего поколения,  шепотком что-то рассказывает Павлу, оглядываясь, чтобы никто не слышал. Затем они пошли к дому напротив – к родительскому дому Капитоновых. Меня не позвали. И я видела, как дядя Коля взволнованно показывал место во дворе того дома… ещё и ещё обходя двор, продолжая беседу.
 
   Уже позже, когда мы вернулись домой в Кокчетав, я спросила: «Павел, о чём же тебе рассказывал дядя Коля, что мне слышать нельзя? Он что-то тебе показывал во дворе». «Всё-то тебе нужно знать, - и сурово добавил: дядя Коля показал мне место, где расстрелян был мой дед Семён в 1921 году, И больше об этом не спрашивай». И я больше не спрашивала, так как с детства усвоила: если услышала слово «расстрел», то уж точно больше об этом ни у кого, ничего нельзя спрашивать.

   В эти годы я поняла, что заглядывать в двадцатые, ровно как в 1918 – 1919 годы, в годы Гражданской войны страшно и трудно. Трудно ещё и потому, что если от сталинских репрессий остались хоть какие-нибудь следы в виде протоколов допросов, пусть фальсифицированных и вымученных, в виде стенограмм судебных процессов, пусть сфабрикованных, но зафиксированных на бумаге приговоров, то от предыдущих (ленинских) лет безапелляционного террора против своего народа не осталось ни документов, ни имён, ни списков, ни даже хотя бы количества истреблённых людей(1).
 
   «О ранних годах документации нет, архивов нет. Остались только куцые раздробленные свидетельства, которые можно выловить из литературных источников, - писал В. Солоухин в книге «Наваждение». - Писать «об этом» было нельзя, говорить – тоже. Но всё же «этого» было так много, что кое-что чудом осталось. Это «кое-что» хоть и не может служить юридическим документом, но человеческим документом служить может».
 
   Таким человеческим документом является рукописная книга тётушки моего мужа Елизаветы Семёновны Капитоновой. Книга эта хранится в нашем семейном архиве, да и тётушка 1920 г. рождения еще жива( на момент написания статьи). Жила с сыном в Уфе, я у неё гостила в марте 2000года.

   В автобиографической повести тетя Лиза приводит рассказ своей матери Проконькиной Февронии Степановны (1880 г. р.) о том, как в 1921 году был расстрелян красноармейцами её муж Капитонов Семён Васильевич во дворе своего дома. Без суда и следствия. На глазах жены и детей мал-мала меньше (11 душ). Только за то, что берданку не сдал. Вот как это было.

   - «В двадцать первом году, - рассказывала Февронья Степановна, - по селу Зарослое пошёл слух, что по деревням банды какие-то шастают. К нам пришёл Басманов Иван, его жена Екатерина – дальняя родня вашему отцу, а потом, я слышала, что он и  был руководителем банды.
 
   Он звал вашего отца пойти в лес, а то, мол, красные скоро придут. Но Семён сказал, что ему красных бояться нечего и к бандитам в лес не пошёл.
 
   Этого же дня вечером старшие сыновья Кузьма и Лев стали готовиться на завтра на охоту, у них было охотничье ружьишко. Начистили его, зарядили и поставили в горницу за голландку(за печь). А утром, чуть свет, пришли красные и объявили: всем сдать оружие. А ребята упросили отца не сдавать ружьё, он и не сдал, ведь мы жили в таком лесном месте, где без охоты-то не проживёшь. Вот в чем была его вина...

   Утром к нам приходят человек пять или шесть солдат и говорят мне: «Хозяйка! Ставь самовар! Напои нас чаем». Я поставила самовар, приготовила еду. Сели они все за стол кушать, а отец ваш в то время был в горнице. Ходит взад-вперед взволнованный, переживает, что не сдал ружьё.
 
   Смотрю: он из-за голландки взял ружьё и выходит сюда, где они обедали. Подаёт одному из них ружьё и говорит: «Товарищи, простите меня, я не сдал ружьё, а теперь я чувствую, что поступил неправильно, возьмите его». Тут один солдат выскочил из-за стола, схватил ружьё  и закричал: «Ах, ты! Туды твою, значит, ты хотел застрелить нас за столом?!».
 
   А Семён ответил испуганно: «Если бы я хотел застрелить вас, я бы не подал вам в руки ружьё». Но тут его слушать никто не захотел, вывели его во двор и тут же  расстреляли на глазах у всех. Я в это время была кормящей матерью. Вот так ты, Лизанька, осталась без отца.
 
   Вот так и погиб ваш отец ни за что. За то, что какой-то подлец не захотел ни в чём разобраться. А все деревенские мужики, которые ушли в лес, все остались живы. Несмотря на то, что многих они там расстреливали и красноармейцев и коммунистов.

   Вот такая была неразбериха в те тяжкие времена Гражданской войны. Ни за что ни про что убить человека. Вот так и остались вы сиротами. А вас у меня было шестеро, да пятеро детей от первой жены Семёна. Много мне пришлось пережить без кормильца-то, страшно вспоминать».
   
   Вот так погиб в 1921 году дед моего мужа Капитонов Семён Васильевич, 1873 года рождения, уроженец с. Мачкассабуры Ардатовского уезда Симбирской губернии в возрасте 47 лет, глава семьи в тринадцать человек.
Никому и невдомёк было, что тот «подлец неразобравшийся» просто был наделён властью и имел на руках приказ, в котором и было означено: расстреливать при малейшем неповиновении без суда и следствия…

   Так вершились судьбы людские в те лихие революционные годы. Лихие годы Гражданской войны.

(1)  Путём математических, демографических вычислений приходят к цифре 15-17 миллионов (без коллективизации и голода 1933 года), но увы, подтвердить эти цифры теперь никак невозможно. Выкошен был генофонд.