Три минуты на сцене

 

 

     Клавдия Ивановна подозвала меня к себе  перед уроком.  – Завтра, Коля,  приди  в белой рубашке. Будет  последняя репетиция.
      У нас в  деревне есть клуб, старое деревянное здание. Там показывают   кино, выступает художественная самодеятельность.  Из города к нам артисты  не приезжают, неохота им трястись по нашим сельским дорогам.  Деревня небольшая, да и в городе никому не скажешь с гордостью, что я выступал в деревне Рябиновке.  Мол,  меня там встречали овациями,  и в  зале на полсотни мест яблоку было негде упасть..
      Мы своих  артистов  знаем и любим.  Наши выступают бесплатно. И  гордимся ими, они выступают не хуже городских. Парни и девушки  поют, а баянистом у них Василий Николаевич, наш учитель музыки. В клубе есть наш местный оркестр.  На концерты приходит полпоселка, даже моя мама ходит.   

      В школе у нас традиция в ноябре давать  концерт для родителей. Это событие для   школы и  для всей  деревни.  Младшеклассники стихи рассказывают, у старших классов свой репертуар. Народу в клубе бывает больше, чем  на родительском собрании.
      Мы к выступлению заранее готовимся. У нас в школе есть хор, но в нем не все ребята из нашего класса поют.  Я не умею петь.  Нет голоса,  медведь на ухо наступил. Мама поет, но  я не в нее.  Василий Николаевич, наш баянист, мне только один раз в жизни пятерку поставил. Он кнопку на баяне нажал, и надо было сказать, какую слышишь ноту. Он почему-то вызвал к доске меня, и я угадал, что это нота си.  Потом спросил еще про несколько. И  сказал тогда:
  - Что же ты?  Слышишь, а в хоре не поешь.
  - Не умею я, Василий Николаевич.
  С тех пор он мне четверки стал ставить по пению.   А до того были тройки. В восьмом классе уроков пения уже не было. Я не переживал из-за этого.   Другие предметы интереснее. Я еще и рисовать не умею. Ну и что!  Петь или не петь,  рисовать – не рисовать, какая разница!
     Зато как-то так само собой  получилось, я стал  писать стихи.  Никто  в школе не делал этого, кроме меня.  Я   сочинял  стихи про зверей,  про  лису и зайцев. Они все у меня разговаривали, и Клавдия Ивановна сказала, что  это басня получается.  Я сильно обрадовался, когда  она мне растрепанную книжку Ивана Андреевича  Крылова отдала.  Еще в пятом классе. С тех пор я ей  показывал  стихи,  и  она ошибки поправляла, если что...

    Так я  вот о чем.  В воскресенье будет в клубе концерт. Афиша уже неделю висит у входа в клуб. Я обрадовался, когда Клавдия Ивановна  предложила мне прочитать  свои стихи в клубе.  Мама удивилась, все мы обрадовались.
     Я стихи люблю. Нам иногда дают что-то выучить наизусть. Конечно, люблю  Пушкина, Лермонтова. Читаю  Афанасия Фета,  Кольцова. Их в школе  не изучают. 

- Размахнись рука, раззудись плечо
Закричу сычом, всё ли нипочём
Прогляну лучом между тучами
В клочья разорву очи сучьями...
      
       Удивительный человек Алексей Кольцов.  Но почему надо глазами  на сучки натыкаться, не знаю, не понимаю.  Надо писать, чтобы ясно было людям. Мало кто о нем знает.
       Или вот еще, милая старушка Арина  Родионовна.  Словно  о бабушке моей написано. Или еще прекрасно сказано: «Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман  кремнистый путь лежит...»  Знал поэт, какие острые края у  кремня, не зря так сказал. Блестит камень, и края острые. А какое одиночество! Потрясает до дрожи.  И чтобы  «сильный дуб склонялся и шумел...» Я стал сначала думать, и потом вдруг стал писать стихи получше. Стараюсь, как  умею.
       И вот в воскресенье я буду читать три своих стихотворения. Их много, но читаю три. Первый раз всем в клубе.   Я чувствую и радость, и  заячий страх. Мне вдруг свои стихи  показались неинтересными.    Что люди скажут? Как читать? Надо читать с чувством. Чтобы голос звенел.  Я прочитал, маме понравилось.  Я  ни разу не сбился,  и немного успокоился.  Будь что будет.
 

      Репетиция была в классе вместо урока литературы. Те, кто участвует, выстроились у доски, я должен был рассказывать последним...  Ребята шумели, а потом стали слушать. Я читал про чудную девушку, у которой волосы золотые и  волнами на ветру колышутся.  Как у Лорелеи.
     Я тогда сидел за третьей партой в первом ряду с очень милой девчонкой. Она была светловолосая, весь нос в конопушках,  словно на него медом брызнули. И  улыбалась как ясное солнышко. Мне она нравилась очень.
    И вдруг Колька Захаров, он не выступал и сидел за последней партой, на весь класс крикнул: - Это он о Ленке  Марковой!   У нее такие косы!
    Все вдруг расхохотались, а я покраснел до пяток.
   - Тише, ребята, успокойтесь. вы знаете, как трудно писать стихи. - Коля, ты срываешь репетицию,  - это не мне, это Клавдия  Ивановна Коле Захарову    сказала.
    
     У меня перехватило горло.  Главное, чтоб не выступили слезы. И вдруг по мне  волна прокатилась. Волна отчаянной смелости. Я почувствовал, что  если заговорю, то   голос у меня  зазвенит, и я впрямь весь зазвенел. Все вдруг  умолкли, а я звонким сильным  юношеским  голосом, какой бывает у молодых петухов, вытянулся и  стал опять читать стихотворение. Во второй раз.  Выделял отдельные слова и мысли. Все враз умолкли, а когда я закончил читать, ребята взревели. Девчонки и мальчишки  стали мне хлопать, как будто я был на сцене большого театра.

     Тогда я, ни о чем не думая,   без разрешения Клавдии Ивановны пошел по ряду и сел на свое место около  Лены. Лицо у  меня горело,   уши алели, как красные маки.  Я буду Лену защищать, пусть все смеются.   Я понял великую силу слова.   
    Я увидел свою раскрытую тетрадь по русскому языку. На правой, чистой странице лежала конфета
-   Спасибо, Лена, - прошептал я и закрыл  тетрадку. Пусть на нас смотрит весь класс.

    В воскресенье я читал свои стихи на концерте. Все замерли, когда я  читал про Лорелею. Я прочитал на немецком, всего два куплета, а потом свое. Мне громко и долго аплодировали. Лена сидела в зале. Я видел ее. Мне хотелось спрыгнуть со сцены и подойти к ней. Я улыбнулся и помахал залу рукой.