Глава 7. Влад

К Кате  подошел светловолосый крепыш в футболке, джинсах  и кроссовках. Катя узнала Влада, с которым два года назад отдыхала в одном отряде. Сперва за Катей ухаживал Андрей, но Влад  сказал тогда: “Катя — моя, чтобы я тебя рядом с ней даже близко не видел!” и Андрей ушел.
     Наглый Влад  чувствовал себя в “Чайке”, как рыба в воде, так как приезжал в лагерь каждый год на всё лето, к тому же большинство ребят были из его района. Кате было лестно, что Влад ухаживает за ней, но, довольно быстро напористый парень стал раздражать. У них так ничего и не вышло из той детской толи дружбы, то ли влюблённости.
     Андрей не проявлял никакой инициативы. Влад же не давал прохода, ходил по пятам. С Катей вел себя максимально деликатно, но довольно  грубо относится к другим. На его хамство и грубость жаловались девчонки из отряда. Поэтому, Катя, несмотря на то, что с ней он был добрым и мягким, стала его избегать.
    В конце концов Катя поняла, что любит Андрея, но после разговора с Владом они не общались,  на танцах Андрей приглашал других. Катя и Андрей  за всю смену так ни разу не поговорили с глазу на глаз.   
     — Привет, загораешь? — добродушно спросил повзрослевший Влад.  И в детском возрасте нехуденький, тут он даже как-то заматерел.
     — Ну да, как видишь, — улыбнулась Катя.
     — Может в теннис сыгранем? — предложил Влад.
     — Я не против! Только давай  пока без счета.
     — Давай, — Влад взял себе одну из ракеток, а вторую дал Кате, — Как  отдыхается?
     — Да… так… нормально.
     — Слышь, правда, что вашего Мойстуса на кухню перевели, мясо рубить?
     — Ну да. Вожатый, тоже мне, называется. Представляешь, ребят пытался по одному бить у себя в вожатской, а они все вместе собрались и ему тёмную сделали.
    — Класс. Мы бы с пацанами тоже бы его отметелили.
    — Толика  после этого прозвали “Смойтус”. У нас теперь  осталась  только вожатая  и ее дочка.
    — Ну и как она тебе?
    — Таня-то? Хорошая, добрая. Мальчишки ее любят, а девчонки — нет. Видимо ревнуют.  А мне нравится, как она на гитаре играет. Песни у нее такие необычные, новые для меня. Она мне аккорды показывает. Дочка у Тани такая прикольная, прически мне делает… красивые, ну на  ее детский  взгляд.
    — Кать! А помнишь, наш с тобой поцелуй? — неожиданно вспомнил Влад.
    — Да, я помню, как ты пригласил меня целоваться, — покраснела Катя, — и мы  с тобой пошли… на другой конец лагеря.
    — Сколько нам тогда  было?
    — Тринадцать. Я седьмой класс закончила, а ты шестой.
    — Да, ты еще меня салагой один раз назвала, а я ведь всего на три месяца тебя младше.
    — Знаешь, тогда я считала, что парень обязательно должен быть старше девушки.
    — Ясно. Помнишь, как тебя в щечку чмокнул?
    — Конечно. Мне еще так неловко было. Я хотела пошутить, и сказать: вот сюда пожалуйста. Но видела, что для тебя всё очень серьёзно, и промолчала.
    — Да, ты  мне тогда очень нравилась. Если честно, то  это был мой самый первый поцелуй, — немного смущенно проговорил Влад.
   — И мой тоже.
   — Сейчас смешно вспоминать,  а тогда я стеснялся, как дурак.
    — Я  тоже стеснялась, и тебя и себя.
    — А помнишь, как мы шли потом обратно в отряд? — произнес Влад.
    — Да! Друг на друга не смотрели,  да еще по дороге встретили вожатую, — заулыбалась Катя.
    — Ага, а она на нас посмотрела и пошутила: Вы чего такие напряженные, целоваться что ли ходили?
     — А нам и так было неловко, и мы после ее слов покраснели оба.
     — Видишь,  я всё помню.
     — И я.
     — Кать! А ты ведь в третьей школе учишься?
     — Ну да. А что? — удивилась Катя.
     — А я  к вам перехожу.
     — Во как! Неожиданно. Ты ведь   в Суворовское собирался после восьмого.
     — Передумал. Катюх, а  правда, что у вас там одни отличники в школе?
     — Нет, конечно. С чего ты взял?
     — Слухи ходят.
     — Да нет, школа как школа. С дисциплиной у нас строго, а так всяких учеников хватает. Директриса грозила, что с тройками не будет брать в девятый. Но… все равно несколько человек взяла.
Больше пугала, чтобы народ в ПТУ шёл после восьмого. Оно и понятно. Вместо трех восьмых сделали   два девятых, да  еще новеньких набрали. Из школ-восьмилеток. Вот и надо народ сварить в училища, да в техникум.
     — Я понял. Ну, значит в сентябре увидимся в школе.
     — Ну да. Увидимся…
     — Тебя тут никто не обижает?
     — Да нет.
     — Ежели че, обращайся. По старой дружбе помогу, меня тут все знают.
     — Даже не сомневаюсь.
    Они положили ракетки на теннисный стол, Владу захотелось  что-то еще сказать Кате, но он подумал и не стал, а просто  засунул руки в карманы, и  насвистывая, ушел.

     После разговора с Владом Катя  решила вернуться к  бассейну, в котором уже никто не купался. Она ходила по его бортикам, думая о чем-то своем и улыбаясь. Боковым зрением Катя увидела Свету, подбежавшую сзади и толкнувшую ее в воду в тех самых итальянских темно-синих джинсах, о которых Катя столько мечтала.
     Светке давно нравился Влад, который  несмотря на то, что оба учились в одной школе, и жили в одном дворе,   не обращал на нее внимания.

      “Когда-то я считала, что когда у меня появятся фирменные джинсы, то я стану крутой. Джинсы появились, но крутой я так и не стала. Я трусиха, — подумала Катя, вылезая из бассейна,  — а Светка — морда толстая. К тому же крупнее и сильнее меня. Глазки маленькие, пальцы, как сосиски. Выпрашивает у всего лагеря, а потом жрет  котлеты  за завтраком. Если бы я не боялась, то наверное подошла к ней и сказала: “Слышь, овца. Ты зачем меня толкнула?” А она бы, ответила противным голосом: “Сострила, смейтесь все, ты ниче не попутала?” А я бы стояла  и чувствовала, что надо ее стукнуть или хотя бы сказать какую-нибудь гадость, а храбрости у меня не хватило бы.  И если бы я всё-таки что-нибудь сказала, она бы скорчила рожу: “Скромняга, поистине. Ну ты и дура. Я тащусь”. Гадина такая. Корова толстая. Худеет она видите ли, не ест мучное и гарнир. А  в столовой что устроила? Подошла к столику таджичек, и ляпнет, как дура: “Девочка, а девочка! Котлету будешь?”
Котлеты отвратительные. Какой идиот будет их есть? Тем более, на завтрак. Ну, кроме Светки, конечно же. Таджички с интересом отдали свои порции, а потом пальцем показывали и  ржали над этой дурой. На  следующий день со всего своего отряда штук десять  собрали и Светке принесли. А она все сожрала. У таджичек глаза стали по пять копеек. Я думала, они от смеха лопнут,  глядя на то, как Светка их котлеты уплетает. Опрокинуть бы ей на башку тарелку с котлетами, вот смеху-то было бы”.