Большой Кролик

    

     Большой Кролик, так его называли сверстники. И он не обижался. Кто-то из его недругов пробовал называть его Скунс, но как-то не прижилось, про Скунса быстро забыли. А Большой Кролик прилепилось прочно. Возможно из-за его полного телосложения, высокого роста и непомерного благодушия. Пожалуй, этого его благодушия было с избытком. Так, во всяком случае, считал он сам. По мере возможности он старался от него избавиться. День и ночь, как только выдавалась свободная минутка от школьных занятий, он колотил кулаками по разным твёрдым поверхностям, которые попадались ему под руку. Об шифоньер, об стену дома… Даже сидя в уборной нет-нет, да и ударит кулаком в деревянную дверь. Весь фокус был в том, чтобы бить костяшками пальцев. Так они загрубеют, считал он, и превратятся в грозное оружие ближнего боя.

     Комнату свою он превратил в тренажёрный зал.  Исколотая доска, в которую он метал ножи. Железяки разного веса, которые он без устали поднимал. Правда, без толку. Он чувствовал на беговой дорожке как трясутся его отвисшие бока и груди, словно он весь из желе. Мышцы на руках стали твёрже, однако в плечах он шире не стал. По прежнему его толстый зад и широкие как у бабы бёдра определяли всё впечатление от его фигуры и вызывали усмешки у сверстников.

     – Ты молодец! – говорила ему мать, глядя как он упражняется с гирями. – Молодец! Ведь результат никогда не бывает очень уж быстрым. Верно? Позанимаешься, поупражняешься сколько-то и, рано или поздно, своего добьёшься.
Однако по взгляду Виктора, её любовника, он понимал, что шансов у него изменить свою фигуру маловато.

     – Может быть, в кадетское училище тебе надо было пойти? А? – говорил Виктор, с сомнением окидывая его взглядом. – Но это раньше надо было. Сейчас ты уже школу заканчиваешь. Ну значит, армия тебе поможет. На следующий год ведь пойдёшь уже? Так? Вот и не расстраивайся.  Армия с парнями чудеса творит. А сейчас просто жри поменьше сладкого и чипсов.

     Виктору говорить было просто. Его квадратная челюсть, орлиный нос как у кавказца и широкие плечи сразу выдавали в нём мачо. А тут хоть расшибись в доску в тренажёрном зале, а природу не переделаешь. Если отвисшие как у женщины груди и можно списать на углеводы, то куда денешь пухлые губы, ямочки на щеках, маленький женский носик? И это в 17 лет, когда сверстники вовсю уже отпускают густые бороды!
 
     Иногда он бросался на кровать и рыдал в подушку. Все его одноклассники уже разбились на пары и вовсю гуляли вечером в парке. А кое-кто мог похвастаться и большими успехами на любовном фронте. Вот только Вера, хотя и ходила одна, неприступная ни для кого, для него тем более была недосягаема.  Но что-то ему подсказывало, что навряд ли она будет дожидаться, когда он превратится в супермена. Он замечал её благосклонные взгляды в сторону Ростислава. Костанецкий Ростислав уже подал документы в лётное училище. Никто не сомневался, что он туда попадёт. Отличник учёбы, атлетически сложён. Да к тому же папаша у него заслуженный пилот. И до сих пор летает на суперлайнерах. А у него мать работает птичницей на местной птицефабрике. А отчим, если можно так назвать приходящего любовника матери Виктора – электрик на птицефабрике.  И ему, похоже, уготована судьбой карьера сантехника на той же птицефабрике. И это ещё в лучшем случае. Выпускники их школы, если не разъехались, ходят по посёлку, пинают собак и ждут, когда появится вакансия на фабрике или в охранных структурах расположенного неподалёку города.

     – Ну, а что ты хочешь, – говорил ему Виктор. Когда он выпьет, на него всегда нападало желание воспитывать его. – Что ты хочешь? Я тоже в детстве мечтал быть космонавтом. А вот хожу простым работягой. Не всем быть крутыми. Да и к чему всё это? Женщину свою, по себе, всегда всё равно найдешь. А что ещё надо? Мы же тут не навечно обустраиваемся. Родился и не успеешь моргнуть – уже помирать. Как комарики. Пожужжим слегка и превратимся в пыль. Знаешь, скажу больше. Наше рождение, как и наша смерть ничего не значат.

     Он хлопал его по плечу и кивал на стол, где возвышалась бутылка водки, обставленная всевозможными закусками. Мать любила готовить и была мастерица в этом.

     – И не зря природа придумала и дала нам вот этот вот божественный напиток. Принял рюмку-две. И ты в гармонии со всем миром. Много не надо. В меру. А то заболеешь. Главное, как мне говаривал батя – когда плывёшь на лодочке в океане – не зацикливайся на этом самом океане. Он безбрежный и непонятный. Сконцентрируйся на своей лодочке, на своих вёслах, которые у тебя есть. И глядишь, потихонечку доплывёшь до берега. А вообще-то парень, работай. Тренируйся. Нет предела совершенству.

     Он сбрасывал руку Виктора с плеча и уходил в свою комнату. Как объяснить Виктору, что женщина для него только одна. Вера. А заниматься он тоже хотел только одной деятельностью. Военной. Ни сантехником быть. Ни электриком там. А десантником. Носить краповый берет. Прыгать с парашютом и штурмовать врага. Иногда, когда ему удавалось успешно справиться с трудным заданием, поставленным самому себе, у него появлялась уверенность, что своего он всё-таки добьётся. Так, он уже пять раз мог поднять на уровень плеча шестнадцатикилограммовую гирю.

Получилось сделать марш-бросок на пять километров. Причём – ночью. Пять километров туда, и пять обратно. По глухой, лесной дороге. Жутковато, знаете ли, ночью-то! Вот на очереди следующее непростое задание. Сходить на кладбище. В полночь. Вроде бы задание глупое. Но ведь если ты трус, то на это не решишься. А если справишься – то, считай, поднялся на новый уровень.
 
Он представлял, как скоро его будет воспринимать Вера. Такого решительного, крутого. Она будет бросать на него мечтательные взгляды и робеть, когда он посмотрит на неё пристально. Мать, наверное, с ума сойдёт от гордости за него. Пожалуй, даже к своему Виктору охладеет. И перестанет наконец носиться по всему дому за Виктором с тарелками «Покушай это, дорогой!», «Отведай этого!» А Виктор? Виктора он будет посылать за пивом. А проходя мимо Ростислава он так, ненароком, толкнёт того плечом. «Извини», – скажет он Костанецкому. Небрежно кивнёт и равнодушно спросит: «Как дела?» и, не слушая ответа, пройдёт дальше. Всё это произойдёт, если он ступень за ступенью будет преодолевать поставленные перед собой задачи. И подниматься на новый уровень в своём развитии.
   
     В общем, на этот раз на очереди было кладбище. Конечно, это сущая ерунда. Ведь десантник при десантировании может оказаться куда как в более сложных ситуациях. Что там тебе прогуляться ночью по кладбищу и преодолеть в себе некие предрассудки. Тем не менее, он предварительно порылся в интернете по этим самым предрассудкам. Почему-то все в один голос не советовали просто так шляться между могилками. Дескать, это место обитания эгрегора. Некоего Существа, образовавшегося из посмертных переживаний усопших, из горестных эмоций, тоски и слёз живых по умершим. И этот непонятный эгрегор любит селиться ни где-нибудь, а в самой древней могиле на погосте. Определённой формы он не имеет. Так, можно сказать, неопределённый сгусток энергии. Но может принять обличье какого-нибудь животного: ворона, кошки, собаки или даже муравья. А то и просто покажется каким-нибудь тёмным пятном в углу твоего поля зрения. Что он делает на кладбище – не понятно. Не сторожит, не поджидает кого-то, а так, образовался и существует. Но не дурак попользоваться подарками, и очень даже их любит. И, как говорят завсегдатаи специфических интернетовских сайтов (они-то уж всё знают!) любит этот эгрегор побаловаться коньячком, да медовыми пряниками. Ну и само собой – свежей говядинкой со свининой, да и фаршем мясным не брезгует и прочими деликатесами. И очень не любит праздно шатающихся по кладбищу и не уваживших его, хозяина кладбища, подарками. В общем, бредни для любителей эзотерического чтива.

     Но несмотря ни на что, он пошёл. С собой взял фонарик и зачем-то нож. Не нож, а самодельный тесак. Кто-то выточил его из одной из лопастей моторизованной косилки. И попался ему на глаза на рыбалке. Зачем ему тесак? От покойников что ли отбиваться? Но ведь они лежат в своих могилах и до живых им нет никакого дела. Тесак лишним никогда не будет, решил он и взял на всякий случай. Он успокаивал себя как мог, настраивал, говорил себе, что, пожалуй, если не брать в голову всю эту муть из интернета про Хозяина кладбища, нечистую силу, этот поход будет самым простым заданием из тех, что он уже преодолел.

     Однако, стоило ему приблизиться к кладбищенским воротам, как ноги сами повернули обратно. Ну его, это испытание! Глупое и ничего ему не дающее, подумал он.  Лучше я полезу на заброшенную водонапорную башню! Но это завтра, днём… Он представил шатающиеся, едва держащиеся поручни на покосившейся башне. Пожалуй, это было бы ещё безрассуднее взбираться на неё. Совершенно ненужный и ничем необоснованный риск. Стоит какой-нибудь ржавой железяке оборваться, и он сломает себе шею. Нет, пожалуй, сейчас, всё-таки, лучше пройтись по кладбищу. Идеальное испытание. Испытание без всякого риска, но укрепляющее силу воли. Подсвечивая себе фонариком, он открыл кладбищенскую калитку, сваренную из железных прутьев.  Петли калитки давно не смазывались и поэтому неожиданно резкий, и громкий, более громкий, чем следовало бы ожидать, скрежет эхом пронёсся над всем кладбищем. Ух ты! Кожа на голове онемела, а волосы приподняли кепку. Это он явственно ощутил. А ещё он почувствовал, как кто-то ужасно холодный быстро пробежал, перебирая лапками, у него под рубашкой. По спине. Вниз от онемевшей макушки к пояснице. Фу ты! Чёрт!

     Пройдусь по главной аллее, сверну на боковую и обратно! Подсвечивая прямо себе под ноги, он двинулся вперёд, не глядя по сторонам. Всего-то, пройти по прямой, успокаивал он себя. Вон там могила Ивана Петровича, директора школы. Говорят, умер от сердечного приступа. Хороший был дядька. Добрый. Здесь вот, он посветил фонариком в сторону, могилка Зимина Семена. Выпивал и умер от цирроза печени. Но тоже хороший дядька. Велосипед ему как-то починил. Там вон – сосед Гуляев. Он задержал луч фонарика на портрете. Перерезал себе шею бритвой. Но тоже хороший мужчина. Добрый. Угостил как-то его целой горстью конфет. А этого, он остановился у следующей могилки, машина задавила… Жена на похоронах так плакала, так плакала. Даже в свежевырытую могилу вслед за гробом бросалась. Тут совсем даже не страшно. Все свои. Односельчане. Только мёртвые…

     Он медленно двинулся дальше, стараясь унять гулко колотившееся в груди сердце. Кровь в висках тоже застучала неконтролируемо быстро и резко. А в ушах зазвенело нестерпимо, так, словно над его головой закрутили какую-то адскую динамо-машину. Даже фонарик в руках вспотел, так вразнос понесло всю его сердечно-сосудистую систему. В волнении он упёрся в могильную оградку, выросшую прямо перед ним. Видимо, разглядывая захоронения знакомых, он незаметно для себя свернул с центральной аллеи. И тут он понял, что заблудился. Он поднял луч фонарика на могильный памятник. Кто здесь лежит? И почувствовал, что сердце выпорхнуло. Выпорхнуло, выскочило, выпрыгнуло вон из его груди! С могильного портрета ему улыбался человек! По мере того, как оживало лицо на могильном памятнике холодел и каменел он. Не иначе Хозяин кладбища! Эх, зря он попёрся на кладбище без подарка!

     Выхватив из-за пояса тесак, сжимая в руках ребристую рукоять, он бросился в сторону и тут же оказался в непролазных зарослях репейника. Круша тесаком сорняк, он попытался найти путь на главную аллею, но вместо этого налетел на груды искорёженных металлических могильных оградок и памятников. Как обезумевший, он продирался через ржавый металл пока не ухнул в яму. Острая боль пронзила его насквозь со спины. Тесак? Напоролся на свой тесак? Или металлический прут? Он даже на какое-то время потерял сознание. Очнувшись, почувствовал, что боль притупилась. А вместе с болью куда-то ушёл и недавно пережитый ужас. Ему даже стало в какой-то момент смешно, как он напугался портрета на памятнике. Даже сделанное им открытие, что он лежит в старой могиле и хуже того, в старом истлевшем гробу и, конечно, на чьих-то костях показалось ему смешным событием. Его не испугало даже то обстоятельство, что он не мог шевельнуться. Ни рукой пошевелить, ни ногой. Ничем. Оставалось только глядеть на мерцающие звёзды, которые из могилы смотрелись также ярко и необычно, как из колодца. «Спокойно!», – приказал он себе. – Только спокойно! Отлежусь и пойду домой!» И он лежал, устремившись взглядом на далёкие звёзды и прислушиваясь к заполняющему его всепоглощающему чувству умиротворения. Вспыхнувшая наверху зарница напомнила ему известные стихи.

     – За ними поют пустыни
     Вспыхивают зарницы
     Звёзды дрожат над ними
     И хрипло кричат им птицы…*

     И тут, словно он не стихи продекламировал, а волшебное заклинание, он легко поднялся на ноги. И так же легко, словно для него не существовало земной гравитации, он выскочил из могилы и огромными, но плавными прыжками устремился к дому.

    -…Глаза их полны заката
    Сердца их полны рассвета…



     Проснувшись утром в своей кровати, он обнаружил, что ранки, входная на спине и выходная на груди, практически затянулись. Ему оставалось только заклеить их пластырем. А вот простыня и матрац обильно пропитались кровью. Вытекла вся до последней капли. Надо же! Не думал, что во мне столько крови, усмехнулся он, сворачивая всё в тугой узел. Но, видать, так было нужно. Убедившись, что матери и отчима дома нет, он снёс постель на помойку. А отчим, кстати, больше и не появился у них. Столько лет дурил матери голову! Главный инженер птицефабрики неожиданно овдовел и вскоре, не долго думая, сделал симпатичной птичнице, то есть его матери, предложение. И у него через некоторое время появился братик. Нет, сестрёнка. Сестрёнка и братик. Ведь мать была еще не старая.

     Говорят, что первая любовь не выдерживает испытания. Но у него случилось иначе. Вера, та самая, казавшаяся недоступной одноклассница Вера стала ему прекрасной женой. Она ждала его, пока он учился в военном училище. Она последовала за ним, получившим погоны лейтенанта, к месту службы. Она родила ему девочку и мальчика. Нет, трёх сыновей. И она поддерживала его все годы его непростой и опасной, полной тягот службы. И он уверен, что она сохранит о нём память на долгие годы после его смерти. Даже если и найдет себе нового мужа. Хотя пенсия вдове безвременно погибшего на боевом посту героя вполне может ей позволить продержаться на плаву и без посторонней помощи. А погиб он вполне закономерно. Привыкший преодолевать трудности ступень за ступенью, неуклонно подниматься в своем развитии, он явился как раз тем человеком, который взялся испытывать новый образец парашюта. Хотя генеральские погоны… нет, полковничьи, просто полковничьи, и послужной список вполне позволяли ему спокойно дослуживать на преподавательской должности. Ему не хватило высоты и ветра. Парашют-крыло, протащив его после гор несколько километров над залитым лунным светом плато, не послушал его команды и спикировал аккурат на деревенское кладбище. На груду ржавого металла из могильных памятников и оград. Один из прутьев пронзил его насквозь как палочка маслину на праздничном столе.

     Умер он не сразу. Лежал как ему казалось целую вечность парализованный и совершенно не испытывая никакой боли. И даже какое-то время декламировал оставшиеся в памяти стихи. Надо же, сказал он себе в какой-то момент, как был Большой Кролик, так им и остался. Глупый и самоуверенный… Но затем периоды забытья вдруг сменились необыкновенной ясностью сознания, и он увидел себя со стороны. С той самой высоты, с которой недавно как бы спланировал на кладбище. Но увидел себя не мальчишкой, отправившимся испытывать свою волю на кладбище, и не зрелым мужчиной, и не старцем, какими бы он мог стать. Он увидел себя мерцающим во вселенской мгле раскалённым плазменным шаром, источающим в пространство искажённые от напряжения лучи энергии. Шар разрастался, поглотил собою кладбище и, дрожа и растекаясь, превратился в облако.
     Он вдруг осознал, что вечно был этим едва обозначенным в мироздании облаком. Смутной, дремлющей энергией. И только свежая, яркая энергия мальчишки, казалось глупо встретившего тут свою смерть, позволила ему вдруг осознать себя Хозяином. Пусть пока ещё хозяином ничтожной энергетической точки в пространстве, но которая неумолимо разрастётся и в какой-то момент взорвётся, заполнив собой вакуум и образовав новую Вселенную, с мириадами новых звёзд и созвездий, где непременно найдётся место Большому Кролику.
 
 


Стихи И.Бродского.