Что лучше?

Россия! Дети твои,
Сквозь это столетье пройдя.
Любить и ценить не устали тебя!
Не зря они жили, страдая вдали,
И веру в тебя сквозь года пронесли...

И вот уж плывет над землею твоей
Малиновый звон возрожденных церквей!


Кто может сказать, что лучше: не знать о своем происхождении, не иметь никакого представления о том, кем были твои, не такие уж далекие предки, и поэтому не понимать, кто же ты есть, что с тобой происходит, почему так часто чувствуешь себя инородным в среде вроде бы таких же, как ты, людей, или знать, что ты принадлежишь к знаменитому когда-то роду? Тогда многое становится понятным и в собственном поведении, и в отношениях с людьми...
В первом случае человек подобен вольному стрелку, не знающему ко-мандира, не признающему Устав. Свободен, но и одинок, нет памяти о прошлом, нет объяснения собственным порывам и пристрастиям. Зато не о чем и жалеть...
Во втором — наоборот: легко объяснимы склонности, понятно, что движет твоими поступками. Есть память предков, теплятся еще наработанные несколькими поколениями культура и традиции, не уничтоженные десятками прожитых, будто в бреду, лет. Многое понятно, почти все объяснимо, но печально жить и быть свидетелем, чаще всего последним, того, как угасает некогда могучий и известный род. Шереметевы, Шеховские-Ширинские, Толстые, Рудневы, Мамонтовы... Фамилии, многим известные и теперь, а лет сто назад -знаменитые по всей России. С некоторыми потомками этих родов мне посчастливилось быть знакомой.
В далекой Канаде живет одинокая женщина. За давностью лет она ничего не забыла. До сих пор переживает события 1922 года, когда она, 17-летняя девушка, вынуждена была покинуть Россию.
— Слава Богу, — говорит она, — что у меня был жених!
Молодые обязательно должны были обвенчаться до того, как покинут Родину, но такой ранний брак! Священника пришлось долго уговаривать. Только то, что происходило вокруг, в потерявшей способность мыслить и понимать России, и то, что юным предстояла долгая, неведомая дорога, стало веским аргументом. Их обвенчали. И начался путь, уводящий все дальше и дальше от порога родного дома... Николай и Нина долго блуждали по свету. Никто и нигде не ждал их. Но видно Бог берег молодую пару, и в конце концов они нашли пристанище в Канаде. Здесь и прожили долгую-долгую совместную жизнь. Жаль, детей у них не было. Последние тринадцать лет Нина Платоновна, урожденная Шереметева, живет одна. Она плохо видит, слабо слышит, у нее почти не осталось в живых друзей, но ум ее ясен и память светла.
Удивляет, что, находясь даже в таком изолированном положении, она выглядит привлекательно: остались стать и гордо вскинутая голова, аккуратность и постоянное стремление, не взирая на недомогания и старческую слабость, выглядеть так, будто через несколько минут она отправляется в свет. Глядя на нее, хочется подтянуться, привести себя в порядок и впредь не забывать о том, что ты женщина!
Впрочем, одна моя добрая знакомая так и поступила, когда посмотрела фотографии старой графини и послушала мои рассказы о ней. На следующий день после нашего разговора я ее не узнала: передо мной стояла великолепная, хорошо одетая, приведшая себя в полный порядок женщина, которая, видно, вспомнила, что и она не имеет права забывать о себе, о своей родословной.
Россия! Дети твои сквозь грозовое наше столетие пронесли свою верность и преданность тебе. Они тебя помнят и любят! Ту, настоящую, не горевшую и не страдавшую в пламени непонимания и войн. Ту Россию, которую нам, ныне живущим, знать не дано.
Россия! Сколько детей твоих рассеяно по свету! Лучшие из них доживают свой век на чужбине!
Вот и Нина Платоновна свои последние годы, как капли росы (или слез?!), роняет в Вечность вдали от России. И ждет, с последней неугасающей надеждой ждет и ждет меня, как реальную частицу своей горячо любимой, незабвенной Родины, чтобы хоть так, через меня, прикоснуться к ней сердцем и только потом умереть. Я понимаю, что наше свидание, свидание таких разных женщин, да что там женщин, разных эпох, должно состояться. К тому же Нина Платоновна приближается к своему столетию. Она уже готова вступить в Вечность, но прежде я должна, как сумею, принять от нее эстафету уходящего Времени.
А вот потомок княжеского рода Наталия Шеховская-Ширинская. Ей еще нет и тридцати. Не знаю почему, но я сразу выделила ее в многолюдье выставки, где мы с ней познакомились. Та же стать, та же гордо вскинутая головка, будто ее оттягивает назад тяжелая копна волос, черные живые глаза - память о далеких азиатских прадедах... Общительна, музыкальна, начитана. Раскрепощена, но в меру. С ней легко, хотя всегда чувствуешь дистанцию. Она многое знает о своих предках. Благодарна отцу, сохранившему историю рода и воспитавшему ее должным образом, не взирая на то, как нелегко это было сделать в Советском Союзе.
Сейчас уже почти никого из некогда славного и большого рода не осталось в живых. Наталия была однажды у своего двоюродного дедушки в Париже, но впечатления остались вялые. Похоже, расстояние и разный образ жизни развели мосты между ними.
Другая ее родственница, Манштейн-Ширинская, живет в Тунисе, куда прибыла с отцом пятилетним ребенком так же, как и Нина Платоновна в Канаду, в 1922 году.
Несколько месяцев российские беженцы жили на своем судне в ожидании разрешения местных властей остаться в стране. И пока ждали, соорудили на палубе маленькую часовенку.
Позднее, уже на берегу, построили православный храм, который до сих пор является родным домом для русских людей. Маленькая девочка выросла и со временем стала председателем русской общины.
Рассказывая о ней Наталии, я надеялась, что она обрадуется и захочет связаться с далекой родственницей, но, видно, после встречи со своим французским дедом у нее пропало всякое желание восстанавливать порванные связи... Да и есть ли в этом смысл?
Ближе всех я была знакома с графом Александром Николаевичем Рудневым. Он был родом из потомственной семьи военных. Отец - военный врач, дядя - военный моряк. В 1903 году дядя принял командование крейсером «Варяг». Позже, в октябре 1905 года, Всеволод Федорович Руднев не воспрепятствовал своим матросам в организации митинга по поводу императорского манифеста 17 октября. За это высочайшим приказом по морскому ведомству в ноябре 1905 года был отправлен в отставку с присвоением звания контр-адмирала, с мундиром и пенсией по положению.
Его племянник, Александр Николаевич закончил два училища, одно из которых — Павловское высшее военное артиллерийское. Он с гордостью, как и всякий, кто учился в этом учебном заведении, называл себя «павлоном». В начале нашего века Александр Николаевич был председателем Дворянского Собрания. Потом в 1914 году началась война, и он служил в действующей армии. Пройдя все ступени офицера, войну заканчивал генералом. В гражданскую вместе с полком перешел на сторону революции, тем самым, подобно дяде, подтвердил свою гражданскую позицию.
Конечно же, я спрашивала у него:
— Почему вы так поступили, Александр Николаевич?
— Потому, что это была воля солдат, стало быть, народа. Запомни, Танечка, устами народа говорит Бог! — таким был ответ дворянина. После гражданской войны Александр Николаевич был инспектором в Советской армии, демобилизовался, работал в госпитале, где помогал инвалидам найти свое место в жизни: учил их переплетному делу, фотографии.
Когда мы встретились с ним впервые, он показался мне маленьким задиристым стариком, но очень скоро мы стали близкими друзьями.
Вместе с моей бабушкой Александр Николаевич провожал меня в школу и ждал после занятий. Он караулил, когда я закончу обед, чтобы заманить к себе и увлечь очередной историей, старинными книгами, открытками и фотографиями.
Поначалу бабушка ворчала на нас, сердилась, что я не успею сделать уроки. Но мы с Александром Николаевичем успевали все, даже дополнительно работали над моей гибкостью, осанкой, растяжкой, чтобы мои достижения в гимнастике были значимы. Он постоянно повторял мне, что я должна уметь смотреть на себя со стороны.
— Прежде чем начать новый день, представь себя у балетного станка перед большим зеркалом, а еще лучше, если зеркала будут окружать тебя со всех сторон. Наблюдай в них за каждым своим движением, за каждой деталью, тебя украшающей или портящей. И мысленно пусть твое отражение будет с тобой постоянно весь день. Спасибо Александру Николаевичу — я научилась этому искусству! Это не только полезно — это прекрасно и интересно!
Умная моя, славная бабушка быстро смекнула, что наука, которую я постигаю через общение со старым графом, важнее и значительней школьных уроков.
Как же мне было интересно с ним! Мы читали дореволюционные книги из его детства. Особенно мне нравились Детская энциклопедия с удивительными красочными иллюстрациями и еще одна, название которой не сохранила память, хотя стоит прикрыть глаза, и я ее вижу как наяву: нестандартного формата, в холщовом переплете золотистого цвета.
Тогда мне эта книжка казалась волшебной. Из нее можно было узнать столько интересного! Она учила показывать тени зверей и птиц на стене, делать бумажные фигурки и цветы, читать гербы и восточные загадочные знаки... Что такое свастика и знак солнца, я узнала из этой книги.
А открытки! К Рождеству, к Новому году, ко Дню Ангела, с видами Москвы, зверей и природы. По некоторым из них мой милый старый граф обучал меня цветочному этикету, который называется флирт.
У Александра Николаевича была необыкновенная коллекция домашних фотографий в красивых, похожих на ларцы с замками и металлическими уголками альбомах. Мы часто их рассматривали. Он вспоминал свое детство и юность, рассказывал истории из той, незнакомой мне жизни. А я смотрела не на фотографии, а как бы через небольшое открывшееся мне окошко в неведомый, заманчивый мир. Там жили дамы в красивых нарядах и бравые офицеры в парадных мундирах, нежные дети, роскошные гончие и холеные рысаки...
Со дня знакомства с Александром Николаевичем жизнь моя раскололась надвое. Мне удалось, благодаря ему, жить одновременно в настоящем и прошлом.
С тех пор я не верю, что Прошлое уходит от нас навсегда. Это не так. Оно постоянно рядом, и, чтобы очутиться в нем или почувствовать его, нужно только, чтобы правильно и вовремя сложились обстоятельства и встретились люди...
Поверьте, такое возможно...