Мой Феникс

(НОВЫЙ ВАРИАНТ)


***
В 2000 году я уже написал книгу с таким названием.
Там я выболтал первому встречному читателю самое свое сокровенное.
И Олег Кондаков, прочтя машинопись, убеждал меня книгу сжечь.
Я и сжег.
Тут же, во дворе у Олега.

Но книга - не давала мне покоя.
Как сказал бы Высоцкий: дергала за нервы и скребла по душе.
И вскоре - я ее восстановил.
Феникс как бы воскрес из пепла.
И даже - увидел свет.

Этой книгой я пытался дать девчонкам - себя.
Но девчонки на нее промолчали.
А мальчишки - злорадно отвернулись от меня в большинстве.

Принял книгу только один человек: Олег Шолин.
Он же ее и опубликовал.
У меня эта публикация не сохранилась.
Но спустя 20 лет, я попробую воскресить Феникса вновь.
И уже - без ошибок, неточностей и порою выдавания желаемого за действительное.


***
Я родился 13 июля 1968 года в городе Иркутске.
В Студгородке, недалеко от Политеха.
Наш дом 84 по улице Лермонтова - мало изменился с тех пор.
Разве что исчезла огромная пугающая труба котельной во дворе.
И на дверях подъездов - появились замки и коды.

Мы жили в среднем подъезде, на пятом этаже, в квартире 32.
Бабушка, дед, родители и я.
Дед был уже на пенсии, отец - учился в Политехе, мама - работала телефонисткой.
Нянчила меня в основном бабушка.
И иногда брала с собою в театр, где была костюмером.


***
Японский писатель Юкио Мисима где-то говорит, что он помнит момент своего рождения.
Я тоже помню момент своего рождения.
Помню палату, тусклую лампочку под потолком, маму, лежащую под простынею.
Помню дождь и грозу за окном.

Я знаю только,
что я родился
сибирским летом
на этот свет:
в больничной койке
комочек бился
и жаждал смерти,
которой нет.

А мать лежала
под простынею,
еще красива
и молода,
и по окошку
больной струёю,
как будто слёзы,
текла вода.

Меня кормили,
меня крестили,
меня любили
и берегли.
Когда я умер,
они в могиле,
в одной могиле
со мной легли.

Я не был финном,
я не был греком,
я не был шведом,
я русским был.
Забыл я имя,
забыл планету
и лишь об этом
я не забыл.

И Бог сказал мне:
"НАРОД ТВОЙ ГРЕШЕН.
НИЧУТЬ НЕ ЧИЩЕ
ОН ВСЕХ ДРУГИХ..."
И я услышал
зубовный скрежет
и плач и крики
людей нагих.

Они кричали
не о пощаде,
не о спасеньи,
не о любви...
И я, печальный,
смотрел в молчаньи
на то, как Бога
они кляли.

Я видел выи
под мертвой плетью
и черный пламень
и ворох тел...
И я впервые
делить страданья
с народом этим
не захотел.

И я воскликнул:
"Прости их, Боже!
Спаси их, Боже,
и защити!.."
...Горела лампа,
звезда в окошке,
лишь по окошку
текли ручьи...


***
Я рос странным ребенком.
Иногда меня посещали видения и слуховые галлюцинации.
Например, хотя магнитофона у нас не было, я явственно слышал песни великих бардов.
"Корабли" и "Песню о друге" Высоцкого,
"Всё снежком январским припорошено" Галича,
"Спокойно, товарищ, спокойно" Визбора.

Это были не соседи с музыкой, а именно - мягкое внедрение в уши названных текстов и голосов.
Иногда я видел даже неясные фигуры этих поэтов - у нас в квартире.
И любил их всем сердцем.
Еще до того, как сознательно принялся за их изучение.

В плане бытовом я запомнил из квартиры только небольшой металлический календарь-перевёртыш.
Ну, еще ощущение близкой солнечной Ангары.


***
Вскоре отец окончил Политех и был направлен на работу в Якутию.
А может, он и сам выбрал алмазный Мирный - этого я точно не помню.
Отец работал в аэропорту.
Был инженером АТБ.
И поначалу мы сменили в Мирном - много квартир и домов.
Но мне, четырехлетнему, запомнился переезд именно в постоянную квартиру.
Это был двухэтажный деревянный дом о двух подъездах.
В каждом подъезде - было по четыре квартиры.
Нам досталась квартира номер 8 на втором этаже.

Когда мы приехали туда впервые, по двору на детском зеленом педальном "москвиче" катался соседский мальчик.
Я попросил его дать прокатиться.
Он засмеялся и поехал прямо на меня.
Врезался мне в колени, ободрав их до крови.
И весело начал гонять меня машиной по двору.

Я улыбался ему, конечно.
Я всегда улыбался своим мучителям.
Но про себя подумал: ты жадина и трус.


***
Настоящий друг у меня появился вскоре.
Он жил в доме неподалеку.
Не помню, на чем мы сблизились с ним.
Но помню, что в первый класс пошли - уже вместе.
Его звали Саня Галькин.
Мы дружили с ним всю школу.
Но о нём - я много писал в других книгах.


***
К тому времени бабушка развелась с загулявшим дедом и жила с нами в Мирном.
Мы жили с нею в одной комнате.
По сути, она и воспитала меня.

Бабушка была верующим человеком.
Но церкви - в Мирном не было.
Она лишь нередко говорила со мною - словами из Евангелия.
Но я мало их воспринимал.
Мне был нужен Высоцкий, а не Христос.
И лет с шести - начал потихоньку собирать его записи.

У отца был бобинный магнитофон, но какой-то - недействующий.
Отец не слушал его практически никогда.
И на единственной его бобине - был записан не Высоцкий, а песня "День Победы".

Поначалу я перебивался маленькими пластинками числом 2.
На них были следующие песни:
Скалолазка,
Москва-Одесса,
Она была в Париже,
Кони привередливые.

На другой:
Утренняя гимнастика,
Черное золото,
Холода,
Корабли.

Тогда я еще не видел фотографий Высоцкого.
А фильмы с ним - как-то особо не показывали.
По голосу и сопровождающей оркестровке он представлялся мне кем-то вроде Шаляпина: большим, грузным, солидным человеком в галстуке.

Увидев впервые его фото, я был поражен.
Патлатый мальчишка с гитарой, а не Высоцкий.

Но любить его меньше я не стал.
Напротив: несколько задумался о том, что такой молодой неприбранный человек - может так петь и писать.


***
Бобинник отца к тому времени - сломался окончательно.
Его убрали на дальнюю полку и забыли о нём.
Доставая плёнки Высоцкого, я брал магнитофон у соседей.
И исполнения Высоцкого под гитару - нравились мне больше оркестра пластинок.

Иногда на этих бобинах - встречался и Галич.
Но только три шуточных песни:
Белые столбы,
Про истопника и теорию относительности,
Баллада о прибавочной стоимости.

На фоне разнообразия Высоцкого - Галич оставался для меня закрытой книгой.
Да и Визбора - я в школе почти не знал.


***
Все песни - я моментально запоминал наизусть.
Память у меня была феноменальная.
Но именно - только на стихи и песни.
Многое из школьной программы - я запомнить не мог.
Чувствовал, что мне это не пригодится.
По сути, мое школьное образование - это 4-5 начальных класса.
В них я учился на отлично.
Но с 6-го класса - забросил школу практически.
Моей школой - был домашний Высоцкий.


***
Ну какие книги я читал тогда?
Те же, что и мои сверстники.
Жюля Верна, Конан Дойля, Драгунского, Лагина, Ильфа и Петрова, рассказы Шукшина, стихи Есенина и Маяковского, например.
Очень мне понравился "Мартин Иден" Джека Лондона.
Поразила "Божественная комедия" Данте.

Ну, иногда выборочно - Пушкин и Гоголь, например.

Больше в школе я почти ничего не читал.
Но зато я знал всего Высоцкого.
Больше тысячи песен - знал наизусть.


***
Позже в Иркутске - приятели устраивали небольшой аттракцион.
Они просили нового человека в компании - заказать мне любую песню Высоцкого.
И если я ее не исполню - с нас ящик коньяка.

Песни мне заказывали разные.
И я - неизменно исполнял их под гитару.
Поражая новых приятелей до глубины души.


***
Помимо Высоцкого в школе - меня интересовали девушки и женщины.
Кинематографические и фотокрасотки - прежде всего.
Помню, я влюбился в Галину Беляеву из фильма "Всё решает мгновение".
И заливал всем во дворе, что она - моя сестра.

Я вообще - часто жил в придуманном мире.
В фантазиях и мечтах.

Чувственность у меня развилась аномально рано.
Когда мне было 4-5-6 лет, я нередко смотрел на женщин как на женщин.
Они возбуждали меня.

Да и прохожие красивые взрослые девушки на улице - мне нравились тоже.
К ровесницам я относился, как к друзьям.
А вот девушки постарше - пленяли меня очень.
И прежде всего - шикарными маникюрами на длинных ногтях.

Но это не было нейл-фетишизмом, как может показаться.
Нейл-фетишисты - совсем другие.
Им ничего не нужно кроме длинных женских ногтей.
Мне - была нужна вся девушка.
И прежде всего - ее внутренний мир.


***
После школы я чудом поступил в Иркутское театральное училище.
Но не потому, что любил театр (в Мирном его и не было), а затем, чтобы покорить девушку, которая мне нравилась в школе.
Она бредила "театралками", но как-то тщетно.
А я, милая, вот - пожалуйста.
Девушка была поражена.
И даже однажды телеграммой призналась мне в любви.

Но на этом всё и кончилось.
Начав учиться, я понял, что актер из меня - никакой.
Я был невероятно зажат, например.
И вообще, изображать из себя кого-то другого - мне было неприятно.

Мне хотелось писать, а не играть на сцене.
Совместить в себе это, как Высоцкий, я не мог и не хотел.

Худо-бедно проучившись год, училище я оставил.
Но помню, что там бывали очень интересные люди.
Прежде всего - Леонид Викторович Мацуев - отец знаменитого пианиста Дениса Мацуева.
Он вёл у нас ритмику и литературу.
И импровизировал на рояле - лучше своего знаменитого сына.


***
Вскоре меня ждала Армия.
И на призывной медицинской комиссии - я познакомился с Андреем Наумовым.
Андрей был блондином, но в остальном внешне - очень напоминал Пьера Ришара.
Он был старше меня на три года.
Но как-то - пропускал свой призыв не раз.
Не хотел идти в Армию очень.
Я же - был законопослушен.
И косить от Армии - не умел.

Во время знакомства и общения выяснилось, что Андрей живет дома один.
И мы пошли к нему.
Андрей взял гитару и показал мне пару своих вещей.
Они поразили меня.
Я понял, что Андрей - настоящий поэт-песенник.

У меня, правда, тоже была одна своя песня.
Но на фоне песен Андрея - она показалась мне никудышной.
Я не стал ее исполнять.
Я исполнял Андрею Высоцкого.
И как он сам не раз восклицал позже: "Игорёк пел три дня - и ни разу не повторился!"


***
Помимо чудесных песен Андрей писал и самобытную прозу.
Но как-то - никуда не лез со своим творчеством.
Работал для себя.
Я фактически переехал к нему жить.
И тоже - написал там какое-то стихотворение.

26 октября 1986 года Андрей провожал меня в Армию.
Ему и в этот год - как-то удалось избежать службы.
Он получил отсрочку.


***
Помимо Андрея - я обожал своих одноклассников.
Прежде всего братьев-близнецов Сашу и Славу Буйволовых.
Дружил с Валерой Потрываем, Серёжей Стрекачинским, Юрой Дворяновым.
Все они были, так сказать, классными интеллигентами.
Рядом с ними мне было хорошо и спокойно.
В них не было агрессии, в них жило домашнее ощущение того, что они любят и любимы.

Валера Потрывай тоже собирал записи Высоцкого.
Но как-то - не аккумулировал это в себе.
Рассеивался на другое.
И переехав жить на Украину, практически пропал из вида.


***
Ну, достаточно.
Свою дальнейшую жизнь я описал в других книгах.
Главным достоинством армейской службы, помимо выпавших мне унижений, было то, что эта служба - подвигла меня к регулярному творчеству.
Открыла закрытые дотоле каналы и шлюзы.
Придя на дембель, я начал писать много и разно.
Учился владеть языком.


***
И серьезно читать - я начал только после Армии.
Прежде всего - Достоевского, Толстого и Розанова.
Ну, Константина Леонтьева, Набокова, Цветаеву, Булгакова, Блока, Чехова, Даниила Андреева, Платонова, Солженицына, например.

Ой, да кого я ни прочел в полном объеме.
Даже Маяковского - так.


***
Литературный институт, где я проучился недолго, только измучил меня.
Ничего нужного для себя я там не узнал.
Кроме того, мне там практически не писалось.
Если только Ермолай Еразм - восхитил меня очень.

Но делиться этим восхищением - было особо не с кем.
Профессор религиозной древнерусской литературы господин Дёмин - был декларированным атеистом.
И экзамены принимал так: нужно было назвать одну понравившуюся фразу из прочитанного произведения.
Это гарантировало "пятерку" или хотя бы "тройку", как мне.


***
Да, сразу после Армии - я открыл для себя всего Галича и Визбора.
И чуть позже - всего Башлачева.
И понял, что современные барды - кроме, пожалуй, лучших вещей Михаила Щербакова числом 20 - очень слабы и вторичны как минимум.
В последней правде: никчемны.

Видите ли, в чем дело.
Мы нередко лишь скользим по поверхности того или иного автора.
Знаем из него вещей 5-7.
Ну, 30.
А его нужно знать В ПОЛНОМ ОБЪЕМЕ.
Без этого - понимания русской культуры нет.
Нет ЦЕЛЬНОЙ КАРТИНЫ вдаль.

А без нее - конечно: и Пелевин - мастер, и Шаов - бард.


***
Ну, многих я еще читал и слушал.
Но большее впечатление на меня произвели стихи Леонида Губанова и книга Дмитрия Галковского "Бесконечный тупик".
Вот с этими двумя добавлениями - передо мною возникла моя писательская задача во Христе.
По сути, она состояла в развитии и корректировке произведений русских гениев.
В выправлении их ошибок.
В сообщении им веровательной полноты.
В неком русском микрокосме, разлившемся во вселенную.
Или, скажем скромнее, в нежности и понимании того, что без истинной веры - и гениальность ущербна тоже.


***
Прежде мне казалось, что мой Феникс - некая идеальная девушка для любви, некая Суламита, благовонно разлитая в воздухе и на сердце.
Но теперь я вижу, что мой Феникс - это личное покаяние прежде всего.
Покаяние и возвращение в детство.
И если мне удалось воскресить НАСТОЯЩЕГО (а не залегендированного или оболганного) Высоцкого, написать его живую Энциклопедию, то только благодаря
тому, что - через все неудачи и падения жизни, через всю неприкаянность и неустроенность - Господь помог мне смириться перед Церковью,
дал в руки исправный (а не разбитый) компас, приведший меня к стоянию перед Христом.
Аминь.


2022, февраль