Седина в бороду - бес в ребро

Тогда ему тридцать восемь исполнилось. А ей, значит, двадцать. Яна была племянницей жены,  Давид помнил её девочкой, когда она с мамой, сестрой жены, к ним на свадьбу приезжала. Была она худенькой, неприметной. Цыплёнок, одним словом. Волосы вот были хороши – густые, с золотым отливом. С тех пор Давид Яну и не видел. А тут она вдруг заявилась: хочу, мол, отдохнуть у вас, позагорать на пляже.

Давид, на что уж скромняга, а как увидел племянницу, так и сел от изумления. Янка-то в красавицу превратилась! Росточком она так и не вышла. Зато всё остальное – просто класс: и ножки, и грудь высокая, а уж талия – одной рукой обхватить можно. Попка узкую юбчонку так и распирает. Волосы, промытые ароматнейшим шампунем, по плечам рассыпаны. Ни дать ни взять – Николь Кидман. Даже ещё лучше. Давид же не слепой, сразу заметил ее красоту. Но чтобы приставать – это ни-ни. Был он на удивление неиспорченным и неопытным в плотских утехах. И женат был, и дочь одиннадцати лет от роду, а обращаться с женщинами не научился. Можно до старости дожить, а страсти настоящей так и не изведать.
Короче, свалилась тут Яна как снег на голову. А ничего не поделаешь – родня всё-таки. Целыми днями она пропадала на море, приходила домой усталая, разморенная – и сразу в душ. А оттуда – волосы мокрые по плечам распустит, завернётся в полотенчико и полуголой выскакивает:

 – Ой, тётя! Какая же я голодная! Скорей кормите меня, а то я умру!

Ирма косится на племянницу, не одобряет её вольностей:

 – Оденься, Давид, мужчина всё-таки в доме. Неудобно.

– Ой, тётя, бросьте эти ваши церемонии! Мы же все свои!

Так продолжалось неделю, а потом Ирма стала намекать племяннице, что ей некогда ухаживать за гостьей: вон сколько у мужа в лавке работы, а она помогать должна.
 
  – Тётя, о чём разговор! Я и помогу! Вы не волнуйтесь, я всё умею делать.

И на следующий день на пляж не пошла, а отправилась в магазинчик к Давиду. Посуду моет, пирожки в духовке подогревает, покупателям улыбается. Соседи-лавочники дивятся:

  – Ты где такую помощницу отыскал? С какого конкурса красоты её привёз?

А Давиду не по себе:

 – Да это племянница моей Ирмы. Вот приехала погостить.

– Ой, смотри, – смеются приятели, – чтоб жена тебе за такую помощницу кое-что не оторвала!

А вечером они закрыли лавку, проверили сигнализацию – как будто всю жизнь вместе работали – и отправились домой. Яна шла молча, потом остановилась:

 – Ты что, слепой? Не видишь, я по тебе с ума схожу!

 Если честно, то Давид действительно ничего такого не видел и не замечал. На всякий случай он сказал:

 – Я… женат. Да и старый я для тебя…

– Эх, Давид, лопух ты! Правильный ты слишком. Теперь таких не бывает. Ты что ж, и жене своей никогда не изменял?

– Никогда! – твёрдо, как новобранец на присяге, ответил Давид.
 
– Когда-нибудь это должно произойти. Сделай это со мной! – И Яна жарко зашептала ему прямо в ухо: – Хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной…

  Яна взяла Давида за руку и повела к пляжу. Эти места она хорошо знала, даром что ли все дни проводила на море. Может быть, тогда и присмотрела полянку с шелковистой, упругой травой, чудом не выгоревшей под знойным южным солнцем. Полянка со всех сторон была окружена кустами бугенвиллеи, и ветки, усыпанные розовыми и белыми цветами, свисали почти до самой земли. Лучшего места для любви и не придумаешь! Там вот всё и произошло между ними.

 Ох, и горячей оказалась эта золотоволосая красавица! А Давид весь свой пыл нерастраченный, всю страсть свою, спрятанную так глубоко, что он и сам о ней не догадывался, подарил в ту ночь маленькой взбалмошной Янке. И сошёл с ума. Не в прямом смысле, конечно, хотя, если разобраться, это и есть самое настоящее помешательство. Давид вбил себе в голову, что должен жениться на Яне, прожить с ней долгую счастливую жизнь и умереть в один день.

 Не ожидала Ирма такого удара, конечно! Как ножом в спину… Семья прокляла разлучницу, а Давид быстренько развод оформил и женился на Яне. И всё честь по чести было: и белое платье с перчатками до локтей, и нежнейшая фата, и кольца из золота самой высокой пробы… Молодые сняли квартиру, дом-то он Ирме с дочерью оставил. Стали они жить-поживать и друг с другом ближе знакомиться. Давид про Яну ничегошеньки не знал – ни привычек её, ни характера. То, что хороша собой была – это он видел. В постели горяча и неутомима – чувствовал. А вот характер у Яны оказался не мёд. Скандальный, можно сказать, оказался характер. Она была беременной дочкой, когда Давид впервые услышал, как Яна умеет кричать. И главное – из-за пустяка какого-то. Он тогда её успокоил, поцеловал её нежные ручки с острыми ноготками и кругленький животик, а вечером лавку пораньше закрыл и явился домой с огромным тортом, украшенным надписью из шоколадного крема: «Любимой». А потом скандалы стали повторяться. Давид даже перестал на них внимание обращать. Да к тому же Яна ещё и ревнивой оказалась. То она обвиняла мужа, что он слишком любезен с покупательницами, то запрещала ему встречаться с приятелями, которых потихоньку от дома и отвадила. 

– Знаю я ваши мальчишники! – цедила она сквозь зубы. – Уверена, без девок там не обходится. Я ещё помню, как тебя в постель затащила! Вот так ты за любой потянешься, как телёнок за коровой.

Второй брак чем хорош? Десять раз подумаешь, прежде чем что-либо предпринять. Не будешь же каждый раз разводиться! Вот Давид и терпел, не жаловался. Сам невесту себе выбирал. Как говорится, заварил кашу – расхлёбывай её… 

  Так до старости и промучился бы он со своей Янкой, если бы в его жизнь не постучалась… Нет, не страсть, не увлечение… Настоящая любовь… Но это уже другая история.