Вера и Надежда
Надежда Гавриловна достала из комода альбом и положила перед мужем.
Иван Игнатьевич открыл его. На фото рядом с танком молодые весёлые ребята.
- Это лето сорок четвёртого года. Молодые, - сказал он с грустью, -
двое-то совсем мальчишки. Самый старший из нас был Михаил
Михайлович фамилия Коношенко, вот он с края стоит, двадцать девять лет,
родом из Сталинграда, теперь, стало быть, Волгограда,
работал там на тракторном заводе. Про него я рассказывал,
замечательный баянист. … Рядом с ним наводчик Серёжка Протасов из Москвы.
Это его рисунок ты держал сейчас в руках.
К этому времени ему было двадцать два, успел один год отучиться
в художественном училище. Многие в батальоне отослали домой портреты
его работы и почти на всех были дружеские шаржи.
Посредине я, видишь, уже капитан. Я в экипаже был единственный
кадровый военный и, понятное дело, командир. … А вот
самый молодой из нас и самый большой шутник и заводила, радист
Вася Севостьянов, на фронт пошёл прямо со школьной скамьи.
Ничего в жизни не успел ещё повидать, а какие писал стихи!
На вот почитай.
Иван Игнатьевич вынул из альбома лист с машинописным текстом,
на котором было отпечатано:
Я вернулся.
На знакомом полустанке
Я с подножки соскочу.
Улыбнётся мне цыганка,
Ей «ладонь позолочу».
- Но, - прошу её, - не надо
На судьбу мою гадать.
Для меня сейчас отрада
Поскорей увидеть мать.
Знаю! Долгая дорога,
Через всю Святую Русь,
До родимого порога
Лишь к полночи доберусь.
Здесь нам врозь. Махну рукою,
Машинист подаст свисток,
Я извилистой тропою,
Он по рельсам на восток.
Вдоль дороги на просторе
Васильки и Иван-чай,
Колыхнёт ржаное море
О ромашковый мой Рай.
Обниму я необъятье
Край лесов полей и рек,
Как родные мои братья,
Я с тобою и навек.
Лёгкой рябью серебрится
Предвечерняя река,
Манят свежестью водица,
В тень ракиты берега.
Прыгну в воду без оглядки,
Поплыву и окунусь.
Мне мальки щекочут пятки
И, как в детстве я смеюсь.
Дальше лесом. Зеленеет
Исполинов-елей рать.
Пахнет хвоей. Но темнеет,
Как бы мне не заплутать.
Полночь. Лес. Темна дорога.
Не сломаюсь, не споткнусь,
Я до милого порога
Хоть наощупь доберусь.
Тут луна сама собою
Путь решила осветить,
Чтоб за кряжистой сосною
Мне тропу не пропустить.
За гороховое поле,
Рядом светятся пруды,
Повернёт тропинка к школе,
Сразу выйду на зады.
Полыхнёт порой зарница,
На листве осины зыбь,
Прошуршит ночная птица,
На болоте стонет выпь.
Счёт годам ведёт кукушка,
Трель выводит соловей.
- Здравствуй, милая избушка,
У твоих стою дверей!
Над крыльцом всё те ж олени,
В дверь царапается кот.
Замер я. Дрожат колени,
Пот на лбу и высох рот,
Захватило дух немножко.
Чтоб весь дом не всполошить,
Постучу Тебе в окошко,
Обниму и будем ЖИТЬ!
- Да, очень красиво и очень трогательно, - я возвратил листок
Ивану Игнатьевичу. Он улыбнулся:
- А ведь всего-то ему было двадцать один год. Так любил рассказывать
о своём крае. Очень нежно говорил о матери, много
посвятил ей стихов. Вспоминал сестёр, братьев. Открытый был человек. Представляешь! Мне ко дню рождения написали с Михалычем песню.
Михалыч - музыку, а Василий - стихи, и вдвоём исполнили.
Послушай, называется «Капитан»:
По булыжной мостовой
Молодой, но весь седой,
В орденах, в бинтах, спокоен
В полк идёт бывалый воин.
Позади девичий смех,
А смуглянка звонче всех.
Кружит голову весны лихой дурман.
Нравится ей бравый капитан.
Но суров танкиста взгляд,
Лютой яростью объят,
Он к врагам отчизны дорогой,
Что нарушили границ её покой.
Припев: А девчата глядят ему в след.
Может дал он безбрачья обет?
«Обернись, капитан!
Улыбнись, капитан,
И решись на короткий роман!»
Ясно всем война-войной,
А любовь сама собой,
И на веки, и в любые времена
Не помеха ей проклятая война.
Но сказал тут старшина:
«Вот закончится она,
Разотрём орду фашистскую в труху,
Выделю вам всем по жениху!
Капитану ж в целом мире
Всех дороже там в Кашире
Верная подруга и жена
Ждёт его, как кончится война».
Припев: А подружки твердят меж собой:
«Вот ещё, неприступный какой!
Обернись, капитан!
Улыбнись, капитан,
Помаши на прощанье рукой!
Там вдали за войной,
Обойдённый бедой,
Будешь счастлив с женой молодой!»
- Весёлый был праздник, - он отложил гитару, глаза его светились.
- Плясали, пели частушки, всё больше про фрицев, да про Гитлера
ихнего. Я б тебе спел, но не могу припомнить ни одной приличной.
- На следующий день пошли в наступление.
Свидетельство о публикации №222021901277
Альбина Алдошина 03.09.2023 08:09 Заявить о нарушении
Альбина Алдошина 03.09.2023 08:09 Заявить о нарушении