Часть III. Глава 10. Настоящая красота

  На часах было одиннадцать часов вечера, и Сара поняла, что она ни разу даже не присела за день. Кацман несколько раз пытался с ней заговорить, но времени на серьёзный разговор не было, а говорить о звонке в милицию наспех Саре не хотелось. Этот звонок не выходил у Сары Абрамовны из головы, и ей нужен был кто-то, кому она могла бы рассказать всё: от начала и до конца. Айзик Простачок тоже не звонил, хотя Сара оставила ему оба телефона: и «Кабачке», и домашний.
Посетители разошлись, девочки засунули в посудомоечную машину последнюю партию  грязной посуды, и тоже пошли домой. Юра забрал Лею пораньше, Арик теперь всё время уходил рано: надо было помогать Милочке с малышом и приводить в порядок  документы, съёмную квартиру и жизнь.  Беня заглянул на кухню и спросил:
– Сара, я могу идти?
– Конечно, Бенчик, иди. Спасибо тебе, Беня, нам надо брать повара: нас с тобой не хватает.
– Сара, подожди, может Шмулик придёт в себя?
– Ты бы поговорил с ним, ты же его брат-близнец. Вы всегда были близкими людьми.
– Я говорил, честное слово… Он стал каким-то замкнутым, нелюдимым. А недавно я видел, как он плакал. Я сначала подумал, что он пьяный, но пригляделся, а он только выпивший. Ну, так, слегка, ещё не успел набраться. Я его спрашиваю: «Шмуль, ты чо?»
А он меня послал туда, где я никогда не был и не буду.
– На Эйфелеву башню, что ли?
– Да нет, ближе… Мама тоже пыталась с ним говорить, но результат тот же.
– Я впервые вижу, чтобы еврей был алкоголиком.  Может, у него что-то случилось? Скажи мне, Бенчик, когда это началось?
– Да это всегда было, но после смерти Яши он запил по-серьёзному. Помнишь, на похоронах он вообще не стоял на ногах?
– Не помню… Я вообще про похороны ничего не помню: меня как выключило. И так страшно было… Уже год прошёл. Скажи, как у вас с Софочкой?
– Да ну, устал я от её ревности. Прихожу домой, она меня сначала всего обнюхивает. Потом ищет следы губной помады на одежде. Причём не только на рубашке.
– А где ещё?
– Стыдно говорить… Потом начинается допрос с пристрастием: где был, что делал…
– Детей вам надо.
– Ну, ты же знаешь, мы не можем их иметь. Вернее, я не могу. Всё, я пошёл.
 
На кухню заглянул Кацман. Увидев, что Сара одна, он вошёл и молча сел напротив.
– Марк Моисеевич, идите домой. Поговорим завтра. Я очень устала, – сказала Сара.
– Давайте я отвезу вас домой, Сара Абрамовна.
– Нет, спасибо, я хочу здесь побыть. Я такси вызову.
– Я буду волноваться, как вы одна доберётесь?
– Кацман, волнуйтесь  лучше за свою Мурашку.
– Далась вам эта Мурашка. Я уже с ней порвал.
– Ну и дурак. Красивая, молодая. Она вам ещё родить смогла бы.
– Так потому и порвал. Я ведь дед уже. И, если честно, совсем не готов становиться отцом.
– Вот скажите мне, ну где справедливость? Идёт по улице мужик. Лет семьдесят. Лысый, пузо висит – из штанов вываливается, ноги кривые, вес не выдерживают, зубы вставные – он их полощет в стаканчике с водой. Мимо проходит девочка – так у него ещё и пимпочка фунциклировать начинает. То есть, в свои семьдесят он ещё мужчинка хоть куда!
И идёт женщина: ей тоже семьдесят: редкие волосы, ноги кривые, живот из платья вываливается, челюсть вставная – разве она женщина? Она давно уже бабушка. И выглядит как бабушка, и чувствует себя так же. Проходит молодой мужчина, разве она на него посмотрит, как на мужчину? Где справедливость, Кацман?
– Ну, зачем так радикально! Вы ещё очень даже очень!
– Кацман, вы идиЁт: во-первых, мне не семьдесят, а во-вторых я так, чисто риторически спросила. Всё, идите домой. Мне ещё подумать надо.
– А, может, две головы лучше?
– Лучше, если по одной из этих голов не бегают Мурашки…
– Ну всё, я же сказал, что всё. Ладно, если я вам не нужен, то спокойной ночи, Сара Абрамовна.
– И вам хорошо выспаться, Марк Моисеевич.

Оставшись одна, Сара достала пакет муки, яйца, взяла из бара бутылку водки, нашла имбирь, сахар, апельсиновую цедру, заготовленную ещё Яшей, и открыла тетрадь бабушки Ханны: туда она вложила записанный со слов Леи рецепт тейглах. Сара положила руку на лист и закрыла глаза.
«Яша, засранец, иди сюда!» – услышала она чей-то голос и, не выдержав, открыла глаза. Странно, Сара только что смотрела через кухонное окно и видела улицу, дорогу, ведущую к «Кабачку». Сейчас за окном был совсем другой пейзаж: какой-то старый сад, вишнёвые деревья, такой же старый покосившийся забор. Сара оглянулась и замерла: такого не может быть! Она стояла посреди старой кухни, с выкрашенными голубой краской стенами, на которых остались мазки от большой малярной кисти. За столом сидит немолодая, уставшая женщина, которая показалась её очень знакомой.
«Яша, майн кинд, где ты? Иди-но, сколько я могу кричать?» – в этом крике Сара отчётливо услышала голос своей свекрови Ханны.
«Мама, я иду уже, иду», – отозвался голос паренька и на кухню вошёл Яша.
 
Он очень сильно хромал, голова была подстрижена почти под ноль, уши торчали в разные стороны. На пареньке был старый пиджак, видимо, пиджак его отца: он был больше Яши размера на два. В этом парне  Сара узнала своего Яшу и вскрикнула от неожиданности. Ей показалось, или Яша оглянулся на звук? Показалось, наверное. Ему было лет шестнадцать-семнадцать. Мальчишка был далеко не красавцем, но Сару поразили его глаза: такое в них было неподдельное горе, что у неё сжалось сердце.
«Яша, сядь. Мне надо с тобой поговорить», – строго сказала Ханна.
«Мама, мне сегодня не хочется готовить, прости. Я не смогу тебе помочь», – ответил Яша
«Яша, я не смогу сделать сама столько тэйглах, сколько мне их заказали! – сказала Ханна сыну.  – Тебе нужен костюм на выпускной, тебе нужны приличные ботинки. Где мы возьмём гелт, Яша?»
Яша сел за стол, положил голову на руки и зарыдал. Тоненький, как тростинка, он плакал так горько, что сердце Сары сжалось в комок.
«Расскажи маме, что случилось, Яша! Если ты мне не расскажешь, я не смогу тебе помочь. И что сказал бы твой отец, если бы увидел тебя плачущим? Всё, бекицер, прекращай плакать. Рохл! Поди сюда, у Яши горе! Иди, я тебе говорю!»
На кухню пришла Рохл. Сара сразу узнала в девушке Яшину сестру.
«Мама, ну что случилось?» – спросила Рохл, поправляя красивое твидовое платье в клетку и на ходу надевая белые туфли-лодочки.
«Смотри!» – сказала Ханна и ткнула пальцем в сына.
«И чо?» – как-то совсем равнодушно спросила Рохл.
«Вот сволочь!» – произнесла Сара вслух.

Яша поднял голову и оглянулся. У Сары опять возникло чувство, что мальчишка слышит её голос.
«Рохл, он не хочет мне помочь – придётся остаться дома. Сто двадцать штук – это тебе не шутка! Завтра у Розенбергов свадьба, так это хороший заказ, Рохл! Иди, раздевайся. Подождёт твой Хаим».
«Мама, ты же знаешь, я безрукая… Всё, я побежала! Яшка, хватит ныть, хлюпик! Тебя и так девочки не любят, а ты ещё и плачешь, как девчонка! Стыдно комсомольцу плакать!» – фыркнула Рохл и выбежала из дома.
Ханна посмотрела на Яшу, подошла и обняла мальчишку за голову.
Так она и стояла, покачиваясь из стороны в сторону, пока плечи сына не перестали вздрагивать.
«Это из-за Аньки Шапиро, что ли, ты так убиваешься?»
«Мама, я страшный! Посмотри на меня! Я очень страшный! Почему Бог не сделал так, чтобы меня убило тем снарядом? Почему он только меня изуродовал? Мама, она сказала, что таких, как я, любить нельзя…»
«Яшенька, Готэню, твоя жизнь только начинается! Бог не любит, когда за него решают, кому что отведено. Разве это горе, Яша?»
«Для меня горе! Все пойдут на выпускной, а я не пойду. Сегодня разучивали вальс, но со мной никто не хотел встать в пару… И правильно не хотели: разве со мной можно танцевать? С таким уродцем?»
Сара заплакала, глядя на эту картину. Слёзы катились по её щекам, и она громко всхлипнула. Яша посмотрел на маму, потом опять оглянулся.
«Мама, мне кажется, или тут кто-то есть. Ты ничего не слышала?» – тихо спросил парень.
 
«Нет, Яша, кому здесь быть? Послушай, что я тебе расскажу, мой мальчик.
Однажды жил был богатый еврей. Он был очень богатый, и у него была дочь. Это была такая шейнэ мэйделэ, такая красавица, что каждый, кто проходил мимо, не мог отвести от неё своих глаз. Но она была очень злой и заносчивой девушкой, и она презирала людей. Никто ей не мог и не хотел сказать, что она красива. Это очень расстраивало её отца, потому что он хотел гордиться красотой своей дочери. И тогда этот богатый еврей сказал, что будет каждому давать по рублю, кто скажет его дочери, что она очень красива. И люди стали приходить и говорить этой засранке, что она красива! Отец исправно платил им по рублю, и все были счастливы. Тогда богатый еврей решил выдать её замуж, но сказать красавице, что она красива  это одно, а жениться на этой идиЁтке никто не хотел даже за тысячу рублей. И возраст уже подошёл, и время пролетело, а жениха всё не было. 
И тут, к одному еврею, другу этого богача, приехал его учёный племянник. Парень был и красив, и очень умён. И тогда эти двое богачей сговорились поженить красавицу и этого племянника. Когда парень увидел девушку, он таки обомлел: такой красоты он никогда не видел! И он уже было дал своё согласие, но вдруг ожило его сердце и сказало: «Не торопись! Побудь с ней наедине. Поговори, присмотрись внимательно! Выбираешь ведь на всю жизнь!»
И парень сказал: «Я хочу прогуляться с девушкой по городу, разрешите мне?» Ну, сказал – сделал. Идут они по городу, и парень замечает что-то неладное: проходящие люди смотрят на его избранницу с ненавистью.
«За что люди ненавидят тебя?» – спросил парень девушку.
«За то, что я очень красива, а их сердца полны чёрной завистью. Все люди завидуют моей красоте!»

Парень с девушкой вернулись домой, и парень сказал её отцу:
«Простите, но я не могу жениться на вашей дочери».
«Почему? Посмотри, мой мальчик, как она хороша, как красива?»
«Но я не вижу в ней ничего красивого. Да, внешне она очень хороша, но для меня главное в человеке – его душа. Только там – настоящая красота. Пройдут годы, и её чёрная душа разрастётся и поглотит её красоту. Она разъест красоту, как ржавчина разъедает металл. И тогда ваша дочь превратится в уродину», – сказал парень и вышел из дома. Вскоре он женился на не очень красивой девочке, но у неё было золотое сердце, и она так любила этого парня, что все стали говорить: «Ой, вэй, какую красивую жену ты нашёл! Таки она настоящая красавица!»
Запомни, Яшенька, главное – это то, что внутри… И ещё запомни: когда тебе грустно и плохо, начинай готовить. У тебя талант, мой мальчик. И ты у меня самый красивый на свете. Ну, Рохл, конечно, красивее тебя, но и на твоей улице будет счастье. Завтра, когда мы получим деньги за тэйглах, мы пойдём с тобой в магазин и купим тебе самый красивый костюм. Дядя Гирш подошьёт тебе одну штанину, и никто не заметит твою рану на сердце».
 
«Мама, у меня рана на ноге. Причём тут штанина к сердцу?» – спросил Яша.
«Иногда рана на ноге, а болью отдаёт в сердце. А эта Анька-проститутка ещё очень пожалеет, что не смогла разглядеть твою внутреннюю красоту…»
Сара стояла, пригвождённая к полу, и плакала горючими слезами. Ах, если бы она смогла подойти и обнять этого мальчика, которого любила всем своим сердцем! Она сказала бы ему, что красивее его нет и не было на этой Земле. Она сказала бы ему всё то, что, что не успела сказать, пока Яша был рядом.
 
И тут Сара чихнула. Яша посмотрел на маму и сказал:
«Будь здорова, мама!»
«Я не чихала, Яша!» – ответила мама.
«Но в комнате кто-то чихнул!» – уверенно сказал Яша.
«Кто здесь мог чихнуть, если здесь никого нет?» – оглянувшись, сказала Ханна.
Яша встал и, хромая, подошёл к тому месту, где стояла Сара, затаив дыхание. Парень протянул руку, и Сара почувствовала, как он дотронулся до её волос, провёл ладонью по плечам, принюхался…
«Мама, здесь кто-то есть… Я чувствую тепло!» – сказал Яша.
«Идиёт! Ты сошёл с ума на почве любви! Это бывает, Яша! Неси муку и водку из тайника…»
 
Видение стало растворяться, Сара открыла глаза, и яркий свет озарил всю кухню.
За окном было утро. Солнце освещало кухню «Кабачка» и, посмотрев на стол, Сара вскрикнула: на всём столе лежали прекрасные, покрытые глазурью, тейглах. Сара не могла отвести от них глаз и ничего не понимала.
«Раз, два, три, четыре…» – Сара стала считать печенье, но остановилась… Она и так знала, что их ровно сто двадцать штук…


Продолжение: http://proza.ru/2022/02/20/1539