ЗА ЧТО?

Первое Мая 1960 в Ленинграде выдалось прохладным. Небо чистое, солнце, но ветер с залива холодный и порывистый.
- Собирайся быстрее, - отец помогал мне завязывать шнурки, - надо успеть, сбор у проходной на Карла Маркса, оттуда колонной - на Дворцовую.
- А ты мне дашь нести портрет, - я еле поспевал за отцом.
- Посмотрим, хотя и не положено, - отец прибавил шагу.
- Ну хоть немножечко, - я почти бежал, - а тебе доверили портрет за хорошую работу?

Успели, колонна двинулась. Оказалось, держать портрет на ветру не так уж и просто, но я терпел, еще бы….
Дворцовая краснела, ходила ходуном и кричала «Ура». 
- Слава рабочим завода «Русский Дизель!», - кричал кто-то сверху
- Ура! - отвечала площадь.
- Пап, я замерз, - потянул отца за руку, - пойдем домой.
Холодный ветер был не единственной причиной, дома тоже праздник. Мама с бабушкой приготовили угощения, а я пригласил одноклашек-первоклашек на свой день рождения. Это ведь так здорово родиться Первого Мая.

Все мои гости были нарядны, мы сидели за столом без взрослых и, как большие, ели и разговаривали. Когда дошло до самого вкусного – бабушкиного пирога, Наташа Маттисон вышла из-за стола, отозвала меня в сторону:
- Я доверю тебе страшную тайну, я еврейка.
- А что это значит? – я открыл рот от удивления.
- Точно не знаю, может как болезнь такая, или я не такая, как все.
- Тогда я тоже буду "еврейка", с тобой.
- Знаешь, - Наташа выглядела заговорщицей, - а давай тогда и Сашу Киселева запишем в "еврейки", он на гармошке играет.
- Согласен, но давай еще и Лену Киселеву возьмем, она такая красивая.
Весна брала свое, становилось тепло. Из денег на завтраки кое-что оставалось. За 7 копеек я купил полбатона, устроился во дворе на скамейке кормить голубей. Подсел Витька. Я оторвал кусок булки и протянул ему. Ели все, и голуби и мы. Прилетела стая воробьев и присоединилась к трапезе.
- Ну, вот, - завопил Витька, - жиды прилетели, сейчас всё съедят.
- А почему жиды, кто это такие?
- Ну это люди такие, - пояснил Витька, - они у всех все отбирают и никому ничего не дают. А ты не жид? Батя говорит, у них волосы черные и носы длинные.

Во дворе перед домом хранились дрова. У каждой квартиры - свое место. В нашей комуналке было две печки: одна нагревала ванную комнату и воду в чугунной колонке, другая была на кухне. Дрова складывали в коридоре, рядом лежал топор.
Наш сосед по квартире, Саша Кузнецов, пил и буянил, но, по большей части, его буйства доставались его же семье или его собутыльникам во дворе. Однажды он схватил топор и с криками «зарублю жидов», стал рубить нашу дверь. Родители еще не пришли с работы. Было страшно. Бабушка обхватила меня и маленького Ленечку, прижала к себе, плакала и шептала: «За что? За что?»

Через два дня - звонок в дверь. Отец открыл. На пороге стоял участковый.
- Вы, похоже, ошиблись, - сказал отец, - к Кузнецовым один звонок, а не два.
- Да, вот, нет, я, как раз, к вам, - участковый прошел в комнату, снял фуражку, устроил на моем глобусе, - Кузнецова мы отпустим, положительная характеристика с завода: уважаемый работник, молотобоец. Вот вы учитесь, учитесь, только бы не работать физически, но ведь кто-то же должен пахать за вас. Ну, выпил русский человек, - он развел руками, - устал с работы, а вы, - он погрозил пальцем,- ведете себя неправильно. Человеку надо уважение и почет! А вы?
Милиционер встал, сдернул фуражку с глобуса, толкнул ногой дверь и ушел. Из квартиры Кузнецовых грянула Русланова: "Валенки, да валенки".
Все молчали. Отец взялся за голову и произнес: «За что? За что?»

Фотолюбительство набирало обороты, появились простые и дешевые фотики «Смена». Во двор пришло новое развлечение. Использованную фотопленку заворачивали в фольгу, поджигали и она, как ракета, взлетала и металась, стараясь поразить и поджечь. Колька пытался привязать такую ракету к хвосту дворовой кошки. А я не дал.
- Ты еще пожалеешь, - пригрозил мне Колька, - мой брат сделал пистолет, он тебя, жида, застрелит.

В школьной раздевалке ко мне подошел парень, достал из портфеля самодельный пистолет: деревянная ручка, стальная трубка, крюк и натянутая резина.
- Ну, что, жид, испугался, - он вертел пистолетом передо мной, - заряжен свинцом.
Вдруг я услышал громкий хлопок. Боли не чувствовал, казалось, нижняя часть лица исчезла. Только что была, а теперь нет. Боль задавила меня в скорой и не отпускала даже во время операции.
- Все осколки удалять не будем, - усатая толстая тетка курила в форточку, держа папиросу медицинским зажимом, - они потом сами выйдут, если захотят.
- Зашивать будем черными нитками, швы снимать не надо, нитки сами растворятся, - сказала доктор.
Я подумал, еще и нитки во мне растворятся, на что буду похож?
- Войны нет, а тебя ранили, - мама плакала и твердила: «За что? За что?»

- Опять с вами проблемы, - участковый шагнул в палату, - мальчик не хотел стрелять, это случайность, несчастный случай. На него пришла из школы хорошая характеристика.
- Но ведь пистолет был заряжен, а курок взведен, - мне казалось, что отец вот-вот накинется на него.
- Мы вынуждены будем перевести мальчика в другую школу, чтобы он не пострадал, ваш сын, ведь, будет мстить, вы же злопамятные…
Нитки отпали и меня выписали. Нижние зубы срезаны, осколки в языке, деснах и небе, нижняя губа – красное месиво.
Я смотрел в зеркало и думал: «За что? За что?»

Вспомнились мамины слова: «Войны нет, а тебя ранили». Я еще не знал, что война идет, и это на всю жизнь.