Рассказ Дедовщина и гвозди ч. 6

Ничего внутри его не беспокоило - никаких мыслей в голове, чувства и тем более эмоции ушли куда то далеко, покоились на душевном, глубинном дне, откуда их нереально уже было достать. Вместо души, сердца и мозга остались разные по размерам куски льда, навечно застывшего и покрытого толстым слоем смерзшегося снега. Примерно через полчаса Никита, отвернувшись лицом к стенке перед тем как заснуть, вспомнил отчего то про одного забавного персонажа, так как сам спал очень чутко и сложно это было назвать сном - от каждого шарканья ног, внезапного храпа или движения около него он тут же просыпался и чуть приподняв голову мог еще долго прислушиваться что происходит, готовый ко всему.

На прежнем спальном месте рядом с ним, через проход между кроватями спал парень из его призыва, он разорвал дырку в одеяле и смотрел через нее укрывшись с головой всю ночь, только под утро обычно его силы иссякали, но все равно получавший неожиданно для него по своей гипертрофированной голове с мозгом как у канарейки, несмотря на предварительную подготовку и свой умно замаскированный наблюдательный пункт. Призванный из глухой деревни под Рязанью, жутчайше тупой и ограниченный, не видавший с самого раннего детства ничего кроме работы по дому, огороду и коровнику, мощного телосложения, с выпуклыми мышцами, но очень быстро морально сломавшийся, хватило его буквально на неделю. Несмотря на то, что он мог со своей силой дать достойный отпор, его махом раздавили, сокрушив остатки чувства собственного достоинства и воли, стал бояться драться и давать сдачи, не мог дальше бороться, почти сразу выдохся. Дали ему прозвище "Петрушка", очень уж был похож как внешностью, так и поведением на эту балаганную куклу, так же все время истерически кривлялся, пытался все время шутить и сам же ржал в одиночку над своими колхозными, быдлячьими остротами. А потом уже стал на побегушках у "дедов", умудрялся стирать портянки, стричь у них ногти на ногах, получать по своей вечно улыбающейся роже, чистить туалеты и все так же сквозь унижения и побои выдавливать из себя что все не так уж и плохо на самом деле и даже громогласно извлекал плюсы из подобных ситуаций первому подвернувшемуся из его призыва. Но в последний раз, где то недели полторы назад ему пробили череп табуреткой - не понравилось одному из "дедушек", как он отполировал сапоги и увезли его срочно в областной госпиталь. Никита этого не видел, был в наряде в столовой, судьба этого рязанского недоумка так и осталась неизвестной, как впрочем и всех остальных, никто не отслеживал их дальнейшую жизнь, да и не собирался изначально этого делать.

Парадокс, но потом Никита заметил что именно такие чаще всего трескались быстрее всех - не хватало духу. А какой нибудь худой и невысокого роста, которого казалось бы можно одним щелбаном по лбу вогнать в дальний угол держался до последнего, вызывая в итоге уважение и нормальное отношение к себе, как Шрам, к примеру.

Утром всех разбудил не вопль дневального о подъеме а визгливые, свербящие крики дежурного по роте Голобатько, приземистого, с квадратной фигурой, большими шишками на костяшках разбитых кулаков и бешенными черными глазами. Голос этот ни с кем невозможно было перепутать, он пришел с проверкой в пять утра и одновременно послышались глухие стоны от ударов ногами по сонному, только от этого и проснувшегося дневального:

- Кобыла тухлодырая, ты че, падла! Спишь, мразь! Щас я те устрою утреннюю побудку, тварь недобитая! Встал! Встал, я сказал, че ты тут разлегся, тюлень вонючий!

Тот видимо поднялся на ноги, послышался смачный удар по лицу и грохот упавшего на пол тела:

- Вставай, тварина! Я тебя щас в сортире утоплю, падаль! - продолжал орать Голобатько.

Все зашевелились, начали подниматься на постелях, Голобатько еще пару раз влепил дневальному, залетел в казарму:

- Ро-о-т-а-а! По-о-дъ-е-ем!

В ответ с "дедовской" стороны ему в грудь прилетел кирзовый сапог и один из "дедушек" на всю казарму пробасил:

- Голобатько ... залепи хлеборезку свою! Дай поспать, дергай отсюда, придурок! Еще почти час дрыхнуть можно!

- Я не понял, вы че тут, совсем припухли, что ли! - растерялся Голобатько.

- Давай, давай ... шлепай отсюда, пока я не встал. Остальных мы сами поднимем, да и Гаришин уже в пути наверное ... - ответил тот же бас.

Голобатько потоптался с полминуты, развернулся и ему навстречу шел уже Гаришин, они стали выяснять дальше с дневальным, почему его застали спящим, но без рук, матерно выражая свое возмущение по поводу данной ситуации, Гаришин остановил рукоприкладство сразу же, как понял что Голобатько избивал дневального.

Пообещав Голобатько разобраться позже и отправив его восвояси, Гаришин стал строить всех на зарядку, в том числе вернувшихся дагестанцев, чуть погодя после них появился Шрам, несколько "дедов" тоже проснулись и встали с кровати. Один из них прошел мимо строя перед кроватями в тапках до туалета, Гаришин и все остальные, кроме Никиты, замерли в недоумении - каждый его шаг отпечатывался кровавым, жирным следом, чего он сам не видел, зверски зевая и почесывая живот.

- Ты ... эт самое ... Где ногу то распорол, а? Сеня! Слышь, нет? - спросил Гаришин удаляющегося с волосатой спиной и шарообразными плечами"дедушку".

- Чё? - резко, как будто перед вдруг образовалась стена, остановился Сеня и обернулся назад.

- Я говорю, на пол посмотри ... с ногами чего? - Гаришин начал хмуриться и глаза его все больше расширялись.

Сеня нехотя, явно подозревая что над ним опять хотят подшутить, бросил взгляд вниз, увидел кровь за собой и встревожено сказал:

- Я не понял ... эт чё такое, в натуре ... - и медленно, уставившись в пол, стал возвращаться назад.

Гаришин, Шрам и еще пара "дедушек" пошли вдоль этих следов и дошли до того, кого Никита убил первым, под которым за пару-тройку часов натекло столько кровищи, что под кроватью разлилась кровавая лужа, захватив проход и откуда пошли первые смазанные следы.

Весь строй автоматически повернул головы в их сторону, само собой что Никита тоже изобразил тревожное любопытство.

Они подошли ближе, Шрам нагнулся, посмотрел под кроватью на лужу крови, на матрас окровавленный снизу, потом распрямившись, осторожно рукой потолкал в плечо:

- Мирон ... ты живой?

Откинул одеяло от головы и "дедушки" увидели гвоздь в ухе, залитую кровью шею, грудь и мокрый от крови матрас. Шрам сделал шаг назад, Сеня изменился в лице:

- Пацаны ... он чё, коньки отбросил?

Шрам перевернул руку Мирона, ниже большого пальца кисти положил свой палец, секунд десять подержал и обратно закрыл одеялом голову:

- Мёртв.

- Как это ... это чё ... кто его, а? как, ночью что ли? из нашей казармы? или пришлые? а может чужие, с поселка? - заполошно закудахтал Сеня.

Шрам повернулся к нему и сказал:

- Буди остальных и пока проверим дальше по казарме.

С раздражением и матами, пока еще не знавшие что случилось, встали остальные "деды", Шрам и Сеня пошли дальше и обнаружили остальных - еще четверо с гвоздями забитыми в ухо и с залитыми кровью матрасами.

"Деды" растерянной, помятой и не опохмелившейся кучей встали в самом конце казармы, провели экстренное совещание, потом Шрам подошел к строю и буднично, словно каждое утро об этом сообщал, произнес:

- Сами щас все видели, пять человек убито. Сообщаем начальству об этом ЧП, но ... все были ночью в казарме, никаких пьянок никто не видел, никто не отлучался, все как положено, после отбоя все спали. Понятно?

Все молча слушали и Шрам спросил:

- Я не слышу ответа?

- Так точно! - синхронно проорал строй.

К Шраму со спины подходил Гаришин и на ходу начал говорить:

- Слышь ... а может сделаем все по тихой? Тут приберем, помоем, вывезем тела? Чтоб все шито-крыто? И сообщать никому не будем, такое начнется, вздрогнем конкретно ... А?

- Не понял ... - Шрам медленно, с пугающим выражением лица развернулся к Гаришину.

- А чего непонятного? Тут за 110 километров от нас есть болото непроходимое, площадь большая, замотаем или между двумя матрасами положим, завяжем концы - мусор вывозим, да еще накидаем тряпья ненужного, да отходов непищевых. Подвезем трупы, вон Окуня на КАМАЗе кликнем как всегда, скинем туда, да и все, никто никогда не найдет, в трясину уйдут за пять минут. Карта есть, доехать даже без нее я знаю как, сам был там пару раз, правда давно, с год назад. А если до командиров дойдет, тут всех тряханёт, причем жестко ...

Подтянулись другие "деды" к разговору, Шрам задумался на пару секунд и сказал:

- У тебя чё, совсем свисток снесло? А этих - он кивнул в сторону шеренги - ты тоже в болото макнешь, всю роту туда засунешь? И Окуня с его КАМАЗом утопишь там же?

- Дак никто ничего не скажет, правда, парни? - с надеждой в голосе спросил Гаришин у строя. "Деды" увидели как вытягиваются лица от такого разговора призывников и никто ничего не ответил.

- А потом? все равно ведь станет известно что их нет в части? - с издевкой в голосе продолжил Шрам.

- Ну скажем что ушли в самоволку ... А чем там за забором с ними произошло, Бог его знает. Может на хулиганов местных напоролись, может в где то драке их прирезали или утонули на речке - мы то откуда можем знать?

- Дурак ты, Гаришин ... А когда помрешь, на могиле твоей будет надпись "Здесь покоится проживший всю жизнь дураком, бывший в молодости сержантом Гаришиным". Как ты еще до своих то лет дожил, поражаюсь иногда, с такой то лучезарной головой? У тебя и до армии то, видать, кисель вместо мозгов булькался в башке а тут ты совсем остатки по воинской части расплескал. Слишком много очевидцев, все равно кто нибудь проговорится или брякнет там где не надо, это даже такому пеньку как ты должно быть понятно. Как ты можешь быть уверенным то в них, когда каждый второй вами битый каждый день почти? Ну не тобой, так вон - почти уже господами дембелями. И я даже не сомневаюсь, что только и ждут возможности вам подгадить. И сколько по времени ты их знаешь или ты всем в душу к ним залез, можешь читать каждого как открытую книгу? Да и вообще - участвовать в сокрытии убийства а стало быть становиться соучастником преступления, чужого, заметь, ведь именно так это будет выглядеть, если пойдет следствие, допустим - я лично не желаю, уж тем более пылить по лагерям потом лет пятнадцать а то и высшую меру социальной защиты получишь, расстрельную статью накинут, за пятерых то. Только потом это повесят на нас, навряд ли будут разбираться, кто на самом деле убил. У меня как то, знаешь, другие планы на жизнь, в отличии от тебя, Гаришин. И это только на первый взгляд на произошедшее и на твою бредятину, можно тут еще накидать кучу всего. К тому же, я ведь говорил, еще месяц назад почти со всеми вами и теми кто с заколоченными гвоздями в ушах в крови лежит, разговаривал на эту тему - не наседайте, че вы их хлещете, как дворняжек? Вот вам результат.

Да и если шагать по твоей версии, то проверки не избежать - будут в любом случае копать, когда ушли, почему недосмотрели, не остановили. Всему предел есть, Гаришин, даже тому, что творится у нас в казарме - Шрам тяжело вздохнул и продолжил - Поэтому, заряжаешь щас человек пять на уборку после вчерашней пьянки, приводите себя в божеский вид, чтоб ни запаха алкогольного, ни подозрений никаких на былое пиршество не возникло. Минут 15-20 еще есть, хватит времени. Остальное не трогать, не походить и не лапать, пускай начальство разбирается что к чему. Понятно? Все говорят, что встали в 6 часов, до этого приходил Голобатько с проверкой, кто то слышал, кто то нет. Все как обычно - подскочили, побежали на зарядку, потом вернулись, заправили кровати и увидели что несколько человек остались лежать в кроватях. Стали их будить - сначала кровь увидели, потом поняли что они неживые. Это чтобы лишних вопросов не было, потому как начальство со стороны припрется, ладно свои командиры - им без разницы на ваше пойло в казарме, пьянки и все что здесь происходит. Сообщили по цепочке командованию о происшествии через дневального и Голобатько. Со всем остальным, в том числе с дневальным, почему и как случилось - разгребать будем позже. Все, рассосались . ..

"Дедушки" забегали по казарме как тараканы, унесли бутылки с самогоном, запах изо рта перебили лавровым листом, умылись, натянули форму как положено по уставу, тут же отобрали 8 человек из "молодых" на уборку -вынесли электрическую плитку, кожуру от колбасы и пустые молочные упаковки, остатки еды, стаканы и окурки. Втроем потащили таз с маслом и с тем что там было в туалет, отчетливо стало слышно как слили самое жидкое в унитаз сначала, потом громко шлепнулся сапог, бинты, звякнули и покатились бутылки из под масла и шмякнулась хлебное месиво, отмывали таз с мылом и выносили мусор. "Духи" все это время находясь в казарме, заправляя свои кровати, старались не смотреть в сторону тех, кого этой ночью не стало, в том числе и Никита делал вид, что все произошедшее тоже ударило по его эмоциональному состоянию.

Через 15 минут казарма выглядела так, как положено.

Кроме пяти покойников, лежащих на кроватях и безучастно наблюдавших сквозь полуприкрытые веки холодным, замутненным и застывшим взглядом на мирскую суету, от которой улетели они уже очень и очень далеко.

Потом Никита за всем этим наблюдал, сдерживая себя чтобы не злорадно не захохотать - такие потерянные, испуганно-перекошенные, враз набрякшие горькой думой "дедовские" морды он видел впервые. Только Шрам оставался спокойным, вел себя без суеты и паники, негромко говорил что делать, стоял в двух шагах от строя и о чем то думал.

Все, в том числе "дедушки", выбежали из казармы на зарядку, провели цикл упражнений по быстрому, как обычно либо наблюдая либо подстегивая, но уже без рук, только словесно, возвратились в казарму, встали в две шеренги перед кроватями возле "дедов", Гаришин заставил еще не сменившегося дневального, проспавшего все на свете, звонить и сообщать о том что произошло Голобатько.

Через полчаса стали подтягиваться офицеры части в казарму, всех повыгоняли на плац, еще через час приехал командир части - полковник Мотовилов, степенно вышедший из зеленого УАЗика на плацу, в идеально сидящей на нем форме, с большой прямоугольной орденской колодкой на груди. Выслушал равнодушно доклад двух находящихся тут своих замов, начальника медицинского пункта и ступающий важно, как павлин, направился к месту происшествия. Следом за ним прибыли и выгрузились на плац из черной, отмытой до блеска "Волги" 4 человека из военной прокуратуры, с дипломатами, чемоданчиками и с очень сурово-неумолимым и целеустремленным видом, сразу показывающим всем, что виновный будет найден и наказание для него неизбежно.

Так они простояли вместе с "дедами" на плацу до обеда, выдергивали под одному в казарму, опрашивали, снимали отпечатки пальцев, проводили осмотр места преступления, дознались что стоял таз между кроватями - остался круговой след от пролившегося масла еще до Никиты, который не замыли - заставили принести все что в нем было, все это забрали впоследствии с собой, на экспертизу. Никто ничего, само собой, сообщить не мог, спал и все, находился в казарме после отбоя, до сна все шло по распорядку, все что могли сказать. Избитые физиономии солдат, естественно, их не интересовали, вопросов по этому поводу не возникало у военной прокуратуры. Ближе к обеду отобрали четырех солдат с плаца, подогнали ЗИЛ-131, погрузили тела на куски брезента и в сопровождении "Волги", двух УАЗов с офицерами и полковником Мотовиловым покинули часть. Никита не сомневался в том, что следов никаких не обнаружат, тем более отпечатков пальцев, внутренняя злость стала немного тише, когда он увидел как выносили убитых им пятерых.

Каждому он заглянул в лицо напоследок, так как стоял с краю, близко к выходу из казармы и пожелал с улыбкой в душе сгнить как можно быстрее в своей могиле.

После обеда Гаришин увел всех продолжать изучать устав до ужина а за час до отбоя, уже в казарме притихшие "деды" поминали своих погибших друзей, сидели в самом дальнем углу от входа на кроватях и пили самогон, Шрам как всегда отлеживался с книгой в руках. Никого не трогали, ни на кого не обращали внимание, только через час нашли дневального который ночью спал и ничего не слышал и не видел, притащили его в умывальную и почти сорок минут избивали - заходили по 2-3 человека, потом менялись, итак по кругу. Его вой, крики, стоны, мат и вопли"дедушек" разносились по всей казарме, отдаваясь таким эхом, словно истязания проходили в оперном театре со специально выстроенным помещением для этих способностей доносить звуки, исходя из начального архитектурного акустического проектирования.

Почти вся казарма старательно делала вид что ничего не происходит и сосредоточились с хмурым видом над приведением себя, кроватей и тумбочек с личными вещами, обмундирования в идеальный вид, по приказу того же Гаришина. Никита занимался подворотничком своим, тщательно вымеряя каждый стежок, не спеша и углубляясь в своим мысли, не слышал и не видел ничего рядом с собой. Он видел, как потом выволокли дневального, кинули как разделанную, окровавленную тушу барана на лестнице, ведущей к выходу из казармы, посмотрел на это издалека, мысленно хмыкнул, одновременно выкрикнул дневальный возле тумбочки "Отбой, хождения все прекратили!" и ушел спать, "дедушки" видимо тоже испытав чрезмерный стресс за этот день утихомирились через пять минут и Никита после получаса ровного дыхания в абсолютно хладнокровном состоянии отвернулся к стене и спокойно заснул.

Он понял, что начиная с сегодняшнего дня "деды" никого из них больше не тронут.

Во всяком случае, в этой казарме. И за долгий период можно безо всяких опасений выспаться так, как не спал последние четыре месяца.

Впоследствии Никита оказался прав в своих мыслях.

Что происходило в других казармах, его интересовало меньше всего, да и не принято было делиться с другими тем что происходит именно там, где спали - в каждой избушке звякали свои погремушки. Это же касалось и всего остального - медпункта, штаба, столовой, складов, гаражей и котельной. Везде присутствовали мелкие и крупные интрижки, тайные делишки, месть в том или ином виде за прежние слова и поступки, воровство разного масштаба, ненависть, зависть и грызня, растянутые по времени подставы, умные схемы подлости и грубо сляпанные, откровенные пакости, разбирательства и время от времени мордобой внутри офицерского состава, среди самих солдат и "дедов".

В течении следующего месяца стали известны результаты расследования убийства пятерых человек - никаких следов, никакого подозреваемого.

После закрытого застолья в столовой командира части, его замов, военных прокуроров стало известно из достоверного источника, прислуживающего на этом банкете, что все списали на смерть при выполнении боевого задания, оформили все документы задним числом и отправили в цинковых гробах на родину.

Никита не ввязывался ни в какие разговоры об этом, не обсуждал никаких версий ни с кем, молча слушал или занимался необходимыми делами, вообще уходя от этого.

Издевательства, побои, пытки и садизм прекратились, оказалось что вполне возможно обходиться и без этого, по одному только уставу можно так замучить, что и никаких кулаков не требуется. Не то чтобы все резко начали разговаривать на "вы" и при обращении к друг другу соблюдали этикет светского общества и долго размахивали снятой с головы шляпой с перьями, прежде чем начать беседу, но того что раньше происходило - не было и в помине. "Деды" крепко призадумались после произошедшего и не позволяли себе ничего лишнего. Случались, конечно конфликты, но уже из рода межличностной неприязни либо когда совсем кто нибудь по тупости начинал гадить а отвечать приходилось всем.

Никита старался жить одним днем, сосредоточенным на настоящем моменте - однообразным, расписанным, скучным и казенным, нисколько не отличающимся от предыдущего и нового дня. Да и так рассеивались мысли в голове, прошлое таким образом окончательно теряло свои очертания а будущее еще не наступило. Если чистил в наряде в столовой картошку, значит вся голова занята именно этим, если занятия по строевой - соответственно никаких других мыслей и внимания на постороннее не допускалось, полностью в том что делал в данную минуту, с головы до ног.

Никаких кошмарных снов с явлением в них убиенных, никакого сожаления о содеянном, каких то переживаний, мучительных размышлений или страха за то что дознаются кто это сделал, за возможное наказание в душе и в мозгу не имелось.

Никита испытывал только тихую радость от того, что больше никогда не увидит и не столкнется с этими животными и никому они не смогут навредить, не испортят психику, здоровье и жизнь. Чувство собственной правоты и удовлетворения - таковым было его стабильное внутреннее состояние.

А еще через месяц, Шрам за день до убытия из части после приказа о демобилизации, одним из первых в списках, выпивал после отбоя в каптерке с теми, с кем прослужил два года и кому предстояло так же покинуть часть - кому на неделю, кому на полторы позже.

Один из "дедов" подошел, пьяно ухмыляясь, к Никитиной кровати и с трудом сказал:

- Иди, с тобой Шрам хочет поговорить один на один, в каптерке он - и ушел.

Никита с минуту подумал, подняв голову, потом спрыгнул с верхнего яруса, надел тапки и выходя к каптерке, увидел как оттуда вывалилась толпа "дедов", пьяных, радостных и шумных. Они прошли мимо него в казарму, Никита открыл дверь и увидел за накрытым столом поддатого Шрама - в первый раз за все это время.

- Проходи, присаживайся, закуривай если хочешь, угощайся, всем что на столе есть - сказал Шрам, закурив и наливая водку в две зеленого цвета, эмалированных трехсотграммовых кружки доверху. На столе стояли тарелки с котлетами, колбасой, нарезанным ломтями салом, маринованными огурцами, помидорами и хлебом, вареной говядиной, с треугольным высоким дырчатым куском сыра, две трехлитровых банки с компотом а над всем этим горделиво возвышались шесть полных, неоткрытых бутылок "Столичной" водки с бело-красной этикеткой.

Никита присел на табурет, осматривая содержимое стола и пытаясь для себя понять, зачем он понадобился Шраму, да еще в пьяном виде.

- Ну что, не побрезгуешь выпить со мной, Никита? Хватай баклажку ... - чуть улыбнувшись и сверкнув шальными глазами произнес Шрам и поднял свою кружку.

Никита на пару секунд замешкался, прокручивая мысли в голове для чего предлагают выпить и Шрам, угадав его недоверчивое состояние сказал:

- Пей, не бойся ничего, никакой подлянки не будет, слово даю, не для того позвал, да и не тот я человек, чтоб так по мелочи подставлять. Только пьем до дна, не отрываясь - сказал Шрам.

Никита еще мгновение помедлил, словно окончательно решаясь и взял кружку в руку. Сошлись с глухим стуканьем над столом две подружки для солдата на время службы, выпили до конца оба, долго отдыхивались, запивали и ловили по столу помидоры.

Раскуривая предложенную Шрамом сигарету, Никита услышал от него:

- А я ведь сразу понял, что это ты сделал ...

Никита на миг отвел пламя зажигалки от сигареты, раскурил ее, прикладываясь к огоньку еще пару раз и не отводя глаза от небольшого язычка пламени. Потом неторопливо положил зажигалку на стол, придвинул поближе пустую тарелку, используемую как пепельницу к себе поближе и молча посмотрел Шраму в глаза.

- Доказательств, конечно, у меня нет, как и у других. И судя по всему, уже не будет. Но это ты их убил, я чувствую, интуиция меня никогда не подводила.

Никита помолчал несколько секунд, потом привстал и пододвинул табуретку, поудобнее устроился, облокотился на стол и сказал, подняв на Шрама враз потемневшие от злости глаза:

- И что? Зачем ты мне это говоришь? Ты думаешь, что я буду тебя в чем то переубеждать что ли? Или доказывать, что на самом деле все не так? А может признаний и раскаяний ожидаешь, под водочку? Думай что хочешь, мне все равно. Нечего мне тебе сказать по этой бодяге, кроме того, что следователю говорил.

- Да ладно, не ершись ... Расслабься, че вскинулся то сразу, я и не собирался обвинять тебя в чем то а уж тем более вытягивать что то ... Я ведь тоже в таком заплёте, как и ты побывал. Вон, смотри - он повернул шею вправо и оттянул ворот кителя - видишь, какая отметина на всю жизнь осталась. Хотя, че я тебя показываю, видел сам много раз ...

Утюг, с-суки, прикладывали, да не один раз еще ... а держали всемером. Только потом все они инвалидами стали, все, до одного. И каждый из них похож сейчас на вон ту герань, что на окне стоит. И останутся такими на всю жизнь, до самой смерти. Троих сам уделал а четверых раскидали по другим частям тогда, но их на гражданке, после дембеля друзья мои да отец друга детства дурачками сделали - в каком городе живут и на какой улице обитают узнали и поучаствовали в деле, лично этих барбосов кастетами отбуцкали. А батя друга 14 лет отсидел за убийство, лютый дядька, кореша его часто у них доме бывали, где мы с другом все это с детства видели, их разговоры, манеры, образ жизни.

Я в таком районе вырос, где за металлический рубль, за бутылку водки могли запросто в печень нож загнать и дальше пиво пить, пока тот в агонии предсмертной бьется. С раннего возраста видел все это, одни отсидевшие вокруг, то с малолетки, то с особого или строгого режима. Освободятся, месяц гульнут, в трамвае подрежут кого нибудь или по пьянке голову отпилят собутыльнику да и обратно, по лагерям да тюрьмам. И я так же как и ты, наверняка, подумал - какого хрена вы то взялись определять мою дальнейшую жизнь, мое здоровье и судьбу? С чего это вдруг то? Зачем я должен потеть, пыхтеть и терпеть ваши обезьяньи выходки? Мне моя жизнь и состояние здоровья дороже, почему кто то должен перешагнуть через мою жизнь? Да и для тех людей, что видел будучи еще маленьким, вслушиваясь в их разговоры, человеческая жизнь не стоила ничего, как бревно на дороге, которое просто надо убрать со своего пути. Мне, моему другу твердили с малолетства, что ведь человек это такой же вид животной среды, как барсук, медведь, волк или заяц, свинья да овца. Пускай другого, более высокого порядка, но просто еще один тип в этой всей классификации. Так какая разница – убить и снять шкуру с волка, раздавить комара, отрубить курице голову или грохнуть человека, вынув из него, к примеру, позвоночник если это еще одна разновидность животного мира?

Открылась дверь, заглянул долговязый, с чуть косящими серыми глазами на широком лице "дед", лениво спросил:

- Ну че, Шрам? Долго еще тут переговоры вести будешь? Тебя ждем, Гаришин тебя искал че то, да и вобще, дел полно ...

Шрам тихим, спокойным как всегда голосом ответил:

- Да щас, еще немного. Позови там Козыря, ну этого, лопухастого. Пусть еще хлеба и сигарет притащит. Скоро закончим, выяснить тут нужно кое что для себя …

Дверь закрылась, минут через пять зашел ушастый, похожий на Швейка, весь мокрый от пота, суетливый, являющийся "дедом" с кличкой Козырь, притащил все что сказал Шрам и еще четыре бутылки пива, расставил на столе, замер в ожидании новых указаний.

- Иди, занимайся своими делами, позову если что – наливая водку сказал Шрам, Козырь незаметно исчез, медленно и осторожно закрывая дверь.

Они снова выпили по полной кружке, Шрам помолчал и продолжил:

- Так вот, Никита ... В самый последний момент, при такой жизненной философии, вбитой в голову с маленького возраста, что самое удивительное я смог остановиться и не убивать их. Для меня это ... непросто прошло, чтоб не вогнать их в могилы. Но чисто технически и морально никаких тормозов не существовало внутри. Как ты успел заметить, здесь все покрывается, не распространяется, никуда не уходит. В том году двадцать солдат уходили в побег, восемь человек погибло по разному, кого зарезали, кого с высоты скинули, от побоев скончались, кто сам повесился, застрелился после того, как его словно проститутку портовую отодрали – ни одного не осудили, никаких дел не заведено, расследований никто не проводил. Так же комиссия приехала, все дружно накидаются водки, командир части на дачу еще к себе свозит в баню, всё. У них свои связки меж собой, никто точно ничего не знает и не хочет узнавать, небезопасно для себя. Причину находили легко, сердце прихватило, несчастный случай на стрельбище, отпишутся отчего помер, все документы составят так как надо, задним числом тоже, в цинковом гробу который нельзя вскрывать отправят домой, как вот в последнем случае. Тут жизнь человеческая ничего не стоит, полный бардак. Но все это я говорю тебе для того, Никита, чтобы при такой кажущейся свободе действий и отсутствия наказания у тебя не засвистела фляга от того, что происходит. И не отыгрывался потом над теми, кто придет с новым призывом.

Кстати говоря, этого Мирона, кого мы первым обнаружили мертвым, чуть ли не каждый день в унитаз головой окунали, лупили целыми днями, постоянно весь синий ходил первые полгода, с опухшей мордой. Вот именно такие и будут тут гарцевать потом, отыгрываться за свои унижения, сам потом увидишь. Мой тебе совет - не лезь ты больше в эти дебри, уходи от всего, от любых конфликтов, драк, споров и выяснения отношений, чтобы спокойно дослужить и вернуться домой, к родным. Тем более, сам понимаешь, неизвестно кто придет с новым призывом, что там в головах тоже непонятно и кто на что способен неясно, в плане поступков. О своих мыслях и подозрениях я никому не говорил и не собираюсь этого делать, весь этот разговор дальше нас никуда не пойдет, обещаю. Все останется между нами.

Шрам разлил водку до самых краев, встал на ноги, пошатываясь:

- Захотелось мне выпить с тобой, Никита, напоследок ... С настоящим человеком, с мужчиной, не побоюсь этого слова, с большой буквы. Давно не встречал здесь такого. Близок мне твой характер и ты сам симпатичен как человек. Давай, по последней, да я пойду ...

Никита тоже поднялся с табурета, они выпили, Шрам вырвал лист бумаги из толстого журнала, лежащего на краю стола, быстро ручкой написал что то и протянул Никите:

- Вот мой адрес, если будешь в наших краях и появится такое желание пообщаться - заезжай в любое время, буду только рад.

Они крепко пожали друг другу руки, вышли вместе из каптерки, Никита пожелал удачи Шраму, тот кивнул и тут же его перехватил Гаришин, утянув куда то из казармы. Никита постоял еще с минуту задумавшись, зажав в правой руке лист бумаги и запоминая для себя адрес и вернулся к себе в кровать, почти мгновенно заснув.

Больше Никита Шрама в казарме и рядом с собой не видел, только издалека, возле КПП случайно рассмотрел как Шрам обнялся с несколькими дембелями на прощание и вышел за ворота.

Прошел год.

Убийство пятерых "дедов" подзабылось среди тех, с кем Никита призывался, покрылось толстым слоем пыли от прошедших дней и когда прибыл новый призыв в часть, как и говорил Шрам, те кого больше всего били и унижали по полной, с ходу начали вымещать на призывниках свои былые обиды, возмещая путем избиения, надругательств над личностью измывательства и поношения над собой в прошлом.

А "духи" при всем этом кавардаке, одуревшие от того, что на них свалилось с первых же дней, видели странного "дедушку", с утра и до вечера лежащего на кровати с томиком "Граф Монте-Кристо"А. Дюма, который отвлекался от книги в двух случаях: только когда кто нибудь из 2-3 человек, постоянно находящихся при нем ставил ему обед или ужин на тумбочку, уважительно при этом обращаясь к нему: "... Никита, я принес поесть ..." либо когда клал под подушку сочинение классика, аккуратно заложив страницу закладкой, ложась спать ...