Истоки

Её так и звали в детстве - Светка-конфетка. За распахнутые с длиннющими ресницами зелёные глаза, за губки-вареники, за русые длинные волосы, которые она рано начала по-взрослому откидывать. Неизменный заливистый смех.

Смех через годы стал гортанным, ресницы она всё же нарастила, хоть ей это было без надобности, а русые волосы решила не перекрашивать в прогнозируемый блонд и откидывала их уже по-настоящему, как в рекламе. Где пальмы.

На пальмы посмотреть она выбиралась регулярно, туры ей оплачивали достойные люди ("Я же мужчина"), но Светку время от времени тянуло к Истокам.

Истоки - это деревушка на склоне правобережного холма. Сразу за поворотом начиналась Волга, вернее, не она сама, а вид на неё. Здесь стояла покосившаяся некогда избушка бабы Нюры, но после её смерти отец Светки вложил в перестройку все свои сбережения и вскоре умер. Матери чужая деревня была без надобности, она родилась и выросла в крупном областном центре. При жизни свекрови-то наведывалась сюда по дежурному вопросу и с дежурной улыбкой, а после и вовсе забыла дорогу. Дежурный вопрос был, как правило, один - Светка на каникулы.

Улыбка Светки-конфетки была не местная, привозная, унаследованная от матери из областного центра. И бегала табунчиком за ней местная ребятня до поры до времени, пока не начался ремонт дома после смерти бабы Нюры. До ночных   кустов и сеновала ребятня проводить не успела - взрослеющую девушку забрала с собой её мать.

Мать же и навадила Светку к курортам. Пока отец возился с домом, сносил, разбирался с рухлядью после сноса, отстраивал с нуля громадину-коттедж, она приехала раза два,  покрутила, поморщившись, носом и решительно увезла Светку, вовремя  заметив вожделенно глазеющий за забором табунчик.

Жизнь в Истоках шла своим чередом. Светлана приехала после Бали, уставшая от постоянного внимания очередного лысеющего пузатенького "папика". Жорочка отчалил к своей жене с тремя детьми, а Светка наконец-то надела длинный сарафан.

Длинноногая, загорелая, русоволосая, она пошла с коромыслом за ключевой водой. Почему-то прослезилась. Умылась, поплескав родничком - наращенные ресницы тереть нельзя.

Семён подошёл, как обычно, на закате. Скотина в загоне, остатки сена убраны. До утра время есть.

Скучающей Светке было интересно слушать Сеньку, его говор, веселили прихлопывания, когда рассказывал местные новости. Нравилось ворошить всегда длинноватые волосы, чёрные кудри, из которых она с гортанным смехом доставала соломинку.

А Семён, приходя домой, падал пластом на кровать, сколоченную из широких досок, и не чувствовал уже ничего, только парящее чувство счастья...

Танька приходила к Семёну с утра, доила чёрно-белую козу Машку, отпускала побегать петуха Петьку и его курочек, нащупывала в заветном месте пять-шесть свежих яиц и ставила опару на пироги.

Пироги Сенька любил. У Светки их не было вовсе ("Ты что, это ж углеводы!"), а у Таньки они получались на славу. Каша в чугунке на завтрак, кислые щи на весь день.

- Танюх! - Сенька потягивался, щурясь от яркого света, падавшего в щёлку между занавесками.

- Да, Сень, - Танька подбежала, обтирая полотенцем раскрасневшиеся руки.

- Чё не закрыла нормально окно! Видишь, солнце какое с утра, не поспать нормально! - Танька молча задёрнула льняную занавеску. Наклонилась, прижимаясь к Семёну.

- Ну-ну-ну, не до тебя сейчас, - Сенька поморщился. - Иди уж...

Танька легонько обняла его и испарилась. Ещё неделю эта городская шалава Светка будет пудрить парню мозги.

Танька знала своё место. Приходила, незаметно наводила порядок, выслушивала охи-вздохи вечно влюблённого в мечту Сеньки, который изредка притягивал её к себе. Татьяна таяла от его прикосновений, наслаждалась неповторимым запахом, трепетала каждой клеточкой своего тела.

А потом бежала домой, где её поколачивал всегда поддатый муж Захар.