Постмодернизм

В наше время принято жить играючи. Истина никого не интересует, ты интересен – когда игрив.
Это и есть постмодернизм.
Постмодернизм – реакция на катастрофический 20 век. Революции, войны напугали обывателя – и обыватель задумался: революции и войны отчего? Оттого, - пришёл он к интуитивному заключению, - что есть слишком много людей, готовых настойчиво отстаивать свою истину. Из этого воспоследовало: настойчиво отстаивать истину – моветон.
Такова научная логика постмодернизма.   
На самом деле игривость не спасает от катастрофических революций и гражданских конфликтов, она лишь «бархатно» маскирует их до поры до времени. Когда маскировка начинает мешать, связывает руки революционерам, они отбрасывают её, как ненужный хлам, становясь очень даже серьёзными. Так произошло на Украине в 2014 году. Постмодернистский Запад не только информационно поддержал националистический переворот, но сам же и финансировал «эскадроны смерти». В Одессе русских жгли не только украинские отморозки, но и цивилизованная Европа.
Постмодерн отличается от Модерна только тем, что в нём стало больше цинизма.
Очень плохо, что эта игра распространяется на христианство. В церкви она называется «верить научно». Чтобы так верить, не обязательно быть верующим. Достаточно обладать кое-какой эрудицией в области академического богословия. В результате среди наших клириков полно атеистов и богоборцев. Отсюда их беззастенчивая похоть к роскоши, готовность услужить всякой земной власти.
Переживаете за Святую Русь? Так нет её, объяснят вам академические богословы. Это, мол, фольклорный миф, избитая художественная метафора.

***
Люди в основном мыслят прописями. Под словом «истина» чаще всего подразумевают «прописные истины».
Живущая прописями человеческая масса безличностна и безлика. Личность, взыскующая творческой самобытности, пребывая внутри этой массы, обречена на страдание.
Самый лёгкий путь преодоления страданий – отказ от свободы творчества. Этот соблазн велик. Однако там, где всё растворяется в массе, гибнет народ. Потому что народ – это общность личностей, а не безликостей.
«Власть народа» в условиях, когда народа фактически не осталось, превращается в диктатуру безликой массы. Сам этноним народа становится прописью, общим местом. Стоит ли чем-то существенным жертвовать ради него?
Словом «патриот» теперь обозначается болельщик за политическую команду. Национализм, коммунизм и прочие идеологии – это фанатские секторы. Это та безликость, которая возбуждается с пол-оборота и орёт громче других.
Почему в обезличенном обществе на первых ролях наука? Наверное, потому, что она бессовестна по определению. Совесть – понятие религиозное, для науки нетерминологичное. Игнорируя совесть, наука легко утверждает превосходство тех, кто имитирует личность, над теми, кто её ещё не утратил.
Талант всегда личностен. В обезличенном обществе за талант выдаётся мастеровитость. Постмодернистская мастеровитость – это рукотворный, технологически сконструированный псевдоталант. Каждый может завести страницу в социальных сетях и имитировать творчество. Самыми популярными в обществе становятся не действительно талантливые писатели или философы, а искусные имитаторы.
Представить себе Пушкина в наши дни невозможно. Пушкин стремился к пророческому служению. Пророк – это тот, кто возвещает народу волю Творца. Если народа нет, то некому и возвещать: политическим партиям нужны технологи-пропагандисты, а не пророки.
Сегодня писателем называют того, кто, овладев технологиями мастерства Пушкина, отверг ценности его христианского реализма. Он слеп к тому, что составляет величие Пушкина и пушкинской линии русской классической литературы. Для него не имеет значения, что думает о его творчестве Бог; ему важно лишь то, как его оценивают другие завсегдатаи «культурного сектора». А ещё – насколько искусен менеджер, его продвигающий.

***
Постмодернизм – это плод, из которого больше ничего не выжимается. Уже полезли волокна, клочья мякоти, ошмётки кожуры, а соку - кап-кап, капнуло всего несколько капель.
Этот жмых и называется ныне художественной культурой.   

Типичный постмодернист – это помесь Чичикова со Смердяковым в статусе «духовного поводыря».

Постмодернист всегда пыжится быть глубокомысленным. Он отрицает рационализм со всем рационалистическим неистовством. Его деконструкция – это суперрационализм, которому стало скучно быть «банальным» рационализмом.

Постмодернистское «совершенство» - это вторичные, опосредованные прошлыми текстами образы. Узнаваемость необязательна, но они непременно должны вызывать у читателя восхищение сложностью.

Восхищаться сложностью и любить – две вещи несовместные. Постмодернист ориентируется на сердца остывшие. Деконструировав живую любовь, он конструирует её суррогат.
Мастеровитость заключается в умении применять сложные шифры.
Сложность шифров обусловлена политическими коннотациями.
К политике в конечном счёте всё у постмодерниста и сводится. Уши либерала торчат у него отовсюду.

***
Превращая жизнь в игру, мы обесцениваем и поступки, и слово. Богу это не может быть угодно ни под каким видом. Вот только что мы можем ему, постмодернизму, противопоставить? В церкви многим нравится классицизм, барокко, но отжившие стили произвольно вернуть невозможно, эти попытки сведутся к творчески неубедительным стилизациям.
Мы должны, по-видимому, ориентироваться на некое в принципе бесстилевое творчество. «Бесстилевое» в том смысле, что его стиль не подчиняется никаким сознательно сформулированным канонам и правилам. Он выпадает из научной классификации стилей искусства. Его нельзя противопоставить лишь одному какому-то стилю. Он является антитезой для всех стилей в их совокупности.
О. Павел Флоренский называл этот стиль реализмом. «Церковное понимание искусства и было и есть и будет одно – реализм», - писал он. Реалист, по Флоренскому, это тот, кто признаёт приоритет сакрального не только в раю, но и в привременной жизни. Жить с таким сознанием трудно: реализм – это стиль аскетический, требующий жертвенного самоограничения. Пушкин стал реалистом лишь после того, как научился себе говорить: «Нет, нет, не должен я, не смею, не могу…»
Бог есть Слово, и реалист очень ответственно относится к слову. Для него каждое слово – сродни драгоценному камню. Он не позволяет себе мастеровитое суесловие – псевдотворчество в той среде, где слово превращено в бижутерию. В постмодернизме эта тенденция к обесцениванию слова достигает дна. Это стиль, в котором «отменены» и подлежат «деконструкции» - игривому переиначиванию все предыдущие европейские стили.
Грустно сознавать, что ты живёшь в мире, где обесценено слово, чувство, мысль, где мы, взрослые до безобразия, «типа по-детски» играемся в слова, чувства и мысли. Но ещё печальнее, что многие именующие себя христианами этого не понимают.

***
"ЛАВР" ВОДОЛАЗКИНА

Постмодернистская стилизация, умничанье на тему средневекового житийного жанра.
Так старательно моделировать русскость можно лишь извне.
Русской душе ведомо: святость нельзя явить не страдая. Водолазкин знает об этом и описывает страдания, но делает это в полунаучном стиле, местами прямо кокетничая научностью.
Такая литература щекочет ум и лишь изредка задевает чувства. Автор пытается "смоделировать" катарсис, но для этого он слишком учёный.